Такое утѣшительное извѣстіе, и рѣшительный тонъ тетушки, поразили Аглаева. Онъ понизилъ голосъ, и, сказавъ сквозь зубы, что будетъ отыскивать право свое и опровергать духовную законнымъ порядкомъ, долженъ былъ отправиться назадъ въ свою дорожную коляску. Денегъ съ нимъ было весьма немного, жить въ трактирѣ не имѣлъ онъ способа, и, по необходимости, велѣлъ ѣхать къ дядѣ своему Аристофанову. Онъ успѣлъ только спросить о доброжелательномъ ему каммердинерѣ покойнаго дядюшки. Ему сказали, что еще при жизни покойнаго, тетушка Лукавина отправила этого доброжелателя, съ большимъ жалованьемъ, въ прикащики, въ дальную степную деревню.
Аглаевъ не засталъ Аристофанова дома, поскорѣе переодѣлся и тотчасъ отправился къ любезному корреспонденту своему, извѣстившему его о смерти дядюшки, то есть – попалъ прямо въ западню, поставленную симъ мошенникомъ, какъ-то въ послѣдствіи откроется. Фрипоненковъ принялъ его съ величайшею вѣжливостію, не зналъ гдѣ лучше и спокойнѣе посадить, тотчасъ предложилъ свои услуги, и просилъ приказывать и распоряжать имъ въ полной мѣрѣ. Аглаевъ сообщилъ ему разговоръ свой съ тетушкою Лукавиною.
"Какъ можно!" вскричалъ Фрипоненковъ, съ негодованіемъ. – "Ежели и дѣйствительно совершена духовная въ ея пользу, то ей еще нѣкогда было предъявить и взойти въ управленіе. Это вздоръ! Она хотѣла напугать васъ. Позвольте, я къ ней съѣзжу; пусть она покажетъ духовную; я все выведу наружу. Усердіе мое и преданность къ вамъ придадутъ мнѣ силы. Повѣрьте, почтенный Петръ Ѳедоровичъ, что я оправдаю вашу довѣренность, и на самомъ дѣлъ докажу, какъ я васъ уважаю, люблю, и какъ я преданъ вамъ." Фрипоненковъ наговорилъ множество подобныхъ словъ; увѣрялъ, что готовъ въ огонь и въ воду, что онъ человѣкъ безкорыстный, и проч., что обыкновенно говорятъ плуты обреченной своей жертвѣ.
Аглаевъ всему повѣрилъ; былъ въ восторгѣ отъ необыкновенныхъ добродѣтелей Фрипоненкова; уполномочилъ его хлопотать, и обнадежилъ въ своей признательности.
Въ тотъ-же день явился Фрипоненковъ къ Аглаеву, съ печальнымъ лицомъ. – "Вообразите, Петръ Ѳедоровичъ," – сказалъ онъ – "вѣдь духовная сдѣлана, въ самомъ дѣлѣ, въ пользу вашей тетушки; она успѣла предъявить ее; все кончено – она введена во владѣніе законнымъ порядкомъ." – Какъ? Но вы мнѣ сами говорили, что на родовое имѣніе дѣлать духовной нельзя? – "Точно, да открывается, что родоваго имѣнія очень немного, и y нея векселей на покойнаго вашего дядюшку вдвое болѣе, чѣмъ оно стоитъ…. Какое безстыдство!" продолжалъ Фрипоненковъ – "Какая наглость! какое беззаконіе! Совсѣмъ, можно сказать, посторонней женщинѣ, воспользоваться болѣзненнымъ состояніемъ старика, выжившаго изъ ума, похитить чужое имѣніе, ограбить законнаго наслѣдника! Послѣднія времена пришли! Повѣрьте, что я, завлеченный усердіемъ моимъ и преданностію къ вамъ, все это говорилъ ей въ глаза; но она взбѣсилась, и хотѣла было позвать людей и выгнать меня изъ дому. Я ей докажу однакожъ – унывать не должно…. Надобно подать просьбу, и начать настоящее тяжебное дѣло. Еще мы посмотримъ: не подложная-ли духовная!.."
Аглаевъ не зналъ, какія найдти выраженія, для изъясненія благодарности.
"Дайте мнѣ вѣрющее письмо, и я тотчасъ начну хлопотать," сказалъ Фрипоненковъ. – "Но, почтеннѣйшій Петръ Ѳедоровичъ, вы должны это знать – дѣло весьма важное: слишкомъ три тысячи душъ, и, можетъ быть, болѣе милліона денегъ. Вы можете вообразить, что она ничего не пожалѣетъ. Вамъ также надобно приготовиться къ большимъ пожертвованіямъ. Впрочемъ, вся справедливость на вашей сторонѣ, и и навѣрное отвѣчаю вамъ головою моею, что вы дѣло выиграете – жалѣть нѣчего!..
– Все такъ, любезный мой Осипъ Гавриловичъ – отвѣчалъ Аглаевь. – Но откуда мнѣ взять денегъ? имѣніе y меня небольшое, и я много долженъ; повѣритъ-ли мнѣ кто нибудь, въ ожиданіи будущихъ благъ, пока я выиграю дѣло?
"Ежели такъ," отвѣчалъ Фрипоненковъ, показывая видъ, что онъ увлеченъ усердіемъ своимъ къ Аглаеву – "я готовъ послѣднимъ, что имѣю, жертвовать для васъ. Беру всѣ хлопоты и издержки на себя – что будетъ, то будетъ! Мнѣ Богъ поможетъ защитить невиннаго. Притомъ-же я увѣренъ, что вы не оставите меня, и ежели выиграете дѣло, то – вознаградите мои убытки."
Аглаевъ бросился цѣловать его, и, въ первомъ движеніи, схвативъ перо и бумагу, далъ подписку, что онъ поручаетъ ему имѣть ходатайство, по дѣлу о наслѣдствъ послѣ покойнаго дяди, и, въ случаѣ успѣха, обязывается заплатить ему двадцать тысячь рублей,
Фрипоненковъ положилъ подписку Аглаева въ карманъ и простился съ нимъ, обѣщаясь съ завтрашняго-же дня приступить къ дѣлу.
Вскорѣ послѣ того Аристофановъ возвратился домой; по прежнему наговорилъ онъ много привѣтствій Аглаеву, благодарилъ, что онъ остановился y него въ домѣ, разсказывалъ о подвигахъ своихъ, также по прежнему часто задыхался, кашлялъ, и Аглаевъ съ горестію увѣрился, что дядюшка его сдѣлался еще смѣшнѣе, чѣмъ былъ прежде
Оба удивлялись, и были въ восторгѣ отъ поступковъ столь необыкновеннаго чудеснѣйшаго и добрѣйшаго Фрипоненкова, который совершилъ свое обѣщаніе. На другой день, утромъ, онъ явился къ Аглаеву-же съ написаннымъ уже набѣло вѣрющимъ письмомъ и заготовленною имъ просьбою на Лукавину.
"Я вчера такъ былъ возстановленъ противъ нея" – сказалъ Фрипоненковъ – "что не могъ успокоиться, пока не написалъ просьбы; цѣлую ночь трудился, и кажется, ничего не упустилъ къ изобличенію въ ложномъ поступкѣ." Онъ прочелъ въ слухъ просьбу, въ которой такъ ясно выведены были всѣ обстоятельства, такъ хорошо изъяснено подозрѣніе въ подложности духовной, что всякій другой, немного поопытнѣе Аглаева и поразсудительнѣе Аристофанова, долженъ-бы усомниться въ Фрипоненковъ, который не могъ еще, не имѣя въ рукахъ духовной, знать до такой степени всѣ подробности.
"Послушайте однакожъ, почтеннѣйшій Петръ Ѳедоровичъ," сказалъ Фрипоненковъ. "Не смотря на то, что вся справедливость на вашей сторонѣ, и что подложность духовной очевидна, со всѣмъ тѣмъ однакожъ, до благонамѣренности моей и по усердію къ вамъ, я совѣтовалъ-бы, ежели тетушка согласится на мировую, то – лучше не начинать дѣла."
– И конечно: онъ говоритъ правду – сказалъ Аристофановъ. – Процессъ, Богъ знаетъ сколько времени протянется, и, можетъ бытъ, не въ твою пользу рѣшится, a ежели тетушка согласна будетъ помириться, то это гораздо лучше.
"Я во всемъ полагаюсь на васъ, любезный Осипъ Гавриловичъ" – отвѣчалъ Аглаевъ. – "Вы на самомъ опытъ доказали мнѣ благонамѣренность вашу. Я имѣю полную довѣренность къ вамъ, и какъ вы мнѣ скажете, я на все согласенъ."
"О! въ этомъ положитесь на меня; я вашихъ интересовъ не упущу изъ виду, и такъ буду дѣйствовать, чтобы тетушка сама предложила мировую. Вѣрющее письмо можно будетъ послѣ сдѣлать, a теперь вы еще сами прочитайте со вниманіемъ сочиненную мною просьбу, и, ежели одобрите, то и подпишите, a я сегодня-же подамъ. У нея въ судѣ много знакомыхъ; она черезъ нѣсколько часовъ будетъ читать и – посмотримъ, что она скажетъ!" – Аглаевъ прочиталъ и подписалъ просьбу. Фрипоненковъ тотчасъ уѣхалъ.
Между тѣмъ Аристофановъ выбрился, умылся, притерся спиртами, одѣлся, и сталъ молодецъ хоть куда. Онъ приглашалъ Аглаева ѣхать вмѣстѣ съ нимъ въ Англійскій Клубъ, но тотъ отказался, и поѣхалъ къ Радушину.
Радушинымъ принятъ былъ онъ съ тою-же привѣтливостію и съ тѣмъ-же доброжелательствомъ, какъ прежде. Старикъ выслушалъ до конца разсказъ Аглаева о дѣлѣ его съ Лукавиною и о необыкновенныхъ подвигахъ чудеснаго Фрипоненкова; потомъ, покачавъ головою, сказалъ: "Послушайте, любезный Петръ Ѳедоровичъ: все это что-то странно, и предложенія и дѣйствія г. Фрипоненкова весьма двусмысленны. Нѣтъ-ли во всемъ этомъ какого нибудь утонченнаго плутовства? Будьте осторожны. Какъ – человѣкъ совсѣмъ почти вамъ незнакомый, столь усердно и безкорыстно, берется за ваше дѣло? Это что-то непостижимо! Послушайтесь меня: будьте осторожны; дайте мнѣ время справиться; y меня есть знакомые, и я узнаю, въ какомъ положеніи ваше дѣло, и что за человѣкъ этотъ Фрипоненковъ?"
Аглаевъ обѣдалъ и пробылъ почти весь день y Радушина; возвратясь вечеромъ домой, онъ нашелъ уже y себя Фрипоненкова – "Вотъ видите-ли, что я отгадалъ?" были первыя слова его. – "Просьба наша произвела свое дѣйствіе, и такъ напугала вашу тетушку, что она тотчасъ прислала ко мнѣ своего повѣреннаго, преестественнаго плута. Онъ началъ мнѣ говорить всякій вздоръ, но видя, что сбить меня нельзя, отважился было подкупать меня, и я такъ взбѣсился, что выгналъ его взашей. Послѣ того тетушка ваша прислала звать меня къ себѣ, и убѣждала, чтобы я постарался окончить дѣло, и склонить васъ на мировую. Я прежде, какъ будто нарочно, не соглашался, наконецъ обѣщалъ поговорить вамъ. Ну, теперь, какъ вы хотите! Конечно, – еще повторяю, что вся справедливость на вашей сторонѣ; но, ежели вамъ угодно меня слушаться, то я совѣтовалъ-бы вамъ лучше помириться, только не вдругъ поддавайтесь, и меньше 300 т. деньгами и родовой вашей подмосковной деревни отнюдь не соглашайтесь."
