Если цивилизованные мужчины и женщины живут на земле в течение, скажем, уже десяти тысяч лет, тогда можно сказать, что потребовалось десять тысяч лет, дабы кто-то помыслил эту простую идею и действительно воплотил ее на практике. И затем, в районе 1600 года, некто по имени Галилео Галилей поднялся на Пизанскую башню и сбросил вниз два объекта (один тяжелый, один легкий), и они упали на землю одновременно. И мир навсегда, повторюсь – навсегда изменился.
Научный метод был изобретен независимо друг от друга и одновременно Галилеем и Кеплером на рубеже XVII века. Не будет искажением, если мы скажем, что они просто использовали око плоти, дабы взглянуть на мир плоти, ведь именно это и произошло. «До времени Кеплера и Галилея, – пишет Л. Л. Уайт, – единственными развитыми системами мысли были религиозные [око созерцания] или философские [око рассудка] упорядочивания субъективного опыта, тогда как объективные наблюдения за процессами природы, хотя и собирались, оставались сравнительно неупорядочены. Средневековый рационализм был субъективен; все еще не существовало рациональной философии природы [не было эмпирико-аналитической мысли] подходящей сложности или точности».[23]
Кеплер и Галилей, на самом деле, сделали нечто намного более гениальное, нежели простое использование ока плоти тщательным и выверенным образом. Многие до них скрупулезно и длительно наблюдали за природой (например, Аристотель), но никто до этого не изобрел научного метода. Пожалуйста, хорошенько отметьте этот момент, ведь данный факт, судя по всему, ускользает от большинства исследователей: если термин «научный метод» вообще хоть как-то соотносится с историческими событиями и персоналиями, то можно сказать, что он был изобретен и практиковался Кеплером и Галилеем.
Ведь Кеплер и Галилей использовали око плоти не просто для того, чтобы наблюдать за природой, а для того, чтобы наблюдать за природой совершенно конкретным образом; этот «конкретный образ» как раз и составлял суть нового открытия. Это был научный метод, современная наука, настоящая эмпирическая наука. Сегодня популярны изречения, дескать, наука означает всего лишь «знание» или что она есть, в основе своей, «хорошее наблюдение», но это не так. Как отмечает Уайт: «В течение двух тысячелетий человек занимался наблюдениями, сопоставлениями наблюдений и попытками классифицировать свои наблюдения, однако до сих пор ни одна система мысли о природе не предлагала никакого метода, который можно было бы систематически использовать для осуществления процесса научного открытия…»[24] Наука представляла собой не просто хорошее наблюдение, ибо таковым человечество занималось тысячелетия; она являлась определенным типом наблюдения.
Но прежде, чем я опишу суть данного конкретного типа наблюдения, позвольте мне очертить несколько его дополнительных характеристик. Перво-наперво новый научный метод был эмпирическим и экспериментальным. Допустим, перед нами стоит вопрос: «Падает ли предмет, который в два раза тяжелее другого предмета, в два раза быстрее?». Средневековый рационалист мыслил бы следующим образом: «Во всех смыслах мы знаем, что, когда измерение природного объекта увеличивается по одной шкале физических величин, оно также пропорционально увеличивается и по всем остальным. Например, полено, которое в два раза длиннее, весит в два раза больше. Вес – это физическая величина, таковой же является и скорость. Следовательно, любой предмет, который в два раза тяжелее, чем другой, должен падать в два раза быстрее». Галилей же, со своей стороны, просто пошел на улицу и проверил это на практике.
Обратите внимание, что логика рационалиста была верна. Начав с исходных посылок, он корректно вывел ряд заключений дедуктивным путем. Проблема же состояла в том, что исходные посылки были неверны. Дедукция является надежным методом познания, если ваши исходные посылки столь же надежны. Одни исходные посылки и вправду самоочевидны и истинны; однако, как показывает нам история философии, другие самоочевидны и ложны. Галилею и Кеплеру нужен был способ, посредством которого они могли бы в отношении чувственного мира принять решение, является ли исходная посылка истинной или ложной. Не рациональный способ (ибо такового нет), а чувственно-сенсорный способ, то есть эмпирический способ. И таким способом, говоря короче, оказался эмпирический эксперимент: создайте ситуацию, в которой все переменные постоянны, за исключением одной; проведите эксперимент несколько раз, в каждом подходе изменяя одну переменную, и далее посмотрите на полученные результаты.
Для Галилея это значило, что нужно было собрать несколько предметов – все одинакового размера, сбросить их с одинаковой высоты и одновременно. Но вес у них должен быть разный. Если предметы падают с разной скоростью, тогда вес предметов, скорее всего, и является причиной этого. Если же они падают с одной скоростью (точнее, ускорением), тогда вес неважен. Но оказалось, что все они падают с одной скоростью; следовательно, утверждение «более тяжелые предметы падают быстрее» было опровергнуто. Все предметы (в вакууме) падают с одним и тем же ускорением, – и вот получаем исходную посылку, с которой теперь можно работать при помощи дедуктивной логики.
Научное доказательство является эмпирическим и индуктивным; оно не рационально и не дедуктивно (хотя очевидно, что наука использует логику и дедуктивный метод, дело лишь в том, что она подчиняет их эмпирической индукции). Индукция – в систематическом виде предложенная Фрэнсисом Бэконом – представляет собой формулирование общих закономерностей на основе ряда частных случаев (в отличие от дедукции).
Например, после того как Галилей проведет эксперимент с металлическими предметами, он может попытаться повторить его с деревянными, затем с глиняными, затем с бумажными и т. д., дабы посмотреть, получит ли он те же результаты. Таков индуктивный метод: предложенное утверждение проверяется во всевозможных новых условиях; если оно не опровергается в этих условиях, то до этой степени оно считается подтвержденным. Само утверждение обычно называется гипотезой. Еще не опровергнутая гипотеза (то есть не имеющая какие-то ослабляющие ее условия) обычно называется теорией. Теория, которая выглядит так, что она, возможно, никогда не будет опровергнута (быть может, дополнена, но не опровергнута фундаментальным образом в своей собственной сфере) обычно называется законом. Галилей открыл два закона земного движения; Кеплер открыл три закона планетарного движения; а гений по имени Ньютон объединил законы небес с законами земли и показал, что яблоко падает на землю (Галилей) по той же причине, по какой планеты кружатся вокруг Солнца (Кеплер) – а именно ввиду всемирного тяготения (гравитации).
Смысл же в том, что классический научный метод был эмпирическим и индуктивным, а не рациональным и дедуктивным. То, что сделали Бэкон, Кеплер и Галилей, заключалось просто в обещании связать око рассудка с оком плоти в тех случаях, когда рассматриваемое утверждение касается сферы плоти. Сколь бы странно это ни звучало сегодня, тогда это было гениальным ходом: позвольте оку плоти самому проверять факты в мире плоти, дабы, тем самым, избегать допущения категориальных ошибок смешивания плоти с рассудком и созерцанием. Я собираюсь выдвинуть утверждение, что данное открытие не только оказалось большим достижением для науки, но еще и в потенциале может сослужить хорошую службу религии, потому что оно очищает религию от ее несущественных и псевдонаучных аспектов, которые заразили все без исключения крупные мировые религии.
Но в отношении Галилея и Кеплера можно выделить еще одну особенность, более того – наиболее важную мысль, ведущую нас в самую суть их открытия. Мы видели, что одни их предшественники тщательно использовали око плоти, а другие – в грубом смысле – прибегали к чему-то вроде индуктивного метода, пытаясь проверить свои теории в различных условиях. Но Галилей и Кеплер наткнулись на настоящий и сущностный секрет эмпирико-индуктивного доказательства: в научном эксперименте ученый желает увидеть, происходит ли какое-то определенное событие; если оно происходит, это значит, что нечто претерпело изменения. В физическом мире изменение обязательно включает в себя нечто вроде движения в пространстве-времени; движения, которое можно измерить. И напротив, если событие нельзя измерить, оно не может быть предметом эмпирико-научного эксперимента, и, в пределах данной формы научного познания, его не существует.
Таким образом, будет лишь небольшим преувеличением, если мы скажем, что эмпирико-аналитическая наука есть измерение. Измерение – и буквально одно лишь измерение – порождает данные научных экспериментов. Галилей проводил измерения. Кеплер проводил измерения. Ньютон проводил измерения. Вот в чем состоял истинный гений Кеплера и Галилея. Причина, по которой современная наука не была открыта до Кеплера и Галилея, заключалась в том, что до них никто на самом деле не занимался измерением. «Здесь мы подошли к моменту огромной значимости, – пишет Л. Л. Уайт. – Примерно в 1600 году Кеплер и Галилей одновременно и независимо друг от друга сформулировали принцип, согласно которому законы природы необходимо открывать при помощи измерения, и применили его к своей собственной работе. Тогда как Аристотель занимался классификацией, Кеплер и Галилей стремились проводить измерения».[25] Уайт изо всех сил старается подчеркнуть: «Процесс измерения был единственным с объективной точки зрения надежным подходом к структуре природы, а числа, полученные с его помощью, были ключом к постижению порядка природы. Таким образом, на рубеже XVII века человечество получило в распоряжение систематический метод исследования тех аспектов природы, которые были доступны для измерения. Последующие же столетия можно было бы назвать и эпохой количественных измерений. Никогда доселе подобная методика не была доступна…»[26]
