– Знаешь, у того парня, про которого я тебе говорила, есть в Лас-Вегасе несколько проституток, которые работают на него, и он поставляет девиц на вечеринки для разных богачей, совсем как ты, верно? Но он еще очень молодой, твоего возраста. Тебе же девятнадцать?
Стеклянная поверхность контейнера запотела, и начал подниматься пар. Дрожащее пламя спиртовки отражалось на стеклах окна. По стене перемещалась огромная тень Лилли. Маленькие густые тени от лампочки на потолке и большие тусклые тени от спиртовки накладывались друг на друга, и эти наложенные одна на другую тени перемещались, словно живые существа, вроде многократно делящихся амеб.
– Ты меня слушаешь, Рю?
– Ага, – ответил я.
Мой голос, застрявший на кончике совершенно высохшего языка, показался мне голосом чужого человека. Из-за того, что этот голос может быть не моим, мне стало страшно разговаривать. Крутя в руках шляпку с перьями, Лилли время от времени отодвигала сорочку и поглаживала грудь.
– И представь себе, тот парень сделал проституткой девушку, которая в старших классах была его лучшей подругой.
Окинава, уходивший последним, оставил свою вонючую рабочую одежду, причем удалился, даже не попрощавшись.
– Этот тип сам был бастардом от какой-то проститутки. Его отец был наследным принцем какой-то страны, он инкогнито прибыл в Лас-Вегас поразвлечься, обрюхатил ее и бросил.
Что это Лилли несет?
У меня все плыло перед глазами. Все было будто в тумане, словно за спиной Лилли расползалась пленка из молочной бутылки, стоявшей рядом на столе. Пленка оставалась на ней, даже когда та нагнулась. Казалось, что она не покрывает поверхность кожи, а появилась после того, как кожу с Лилли содрали.
Я вспомнил про друга, который скончался от цирроза печени. Он неустанно повторял: «Возможно, это только домыслы, но она в самом деле всегда болит. Когда она не болит, мы просто про нее забываем, мы забываем, что она болит, и это не потому, что в брюхе у меня все испорчено, она и у остальных всегда болит. И когда боль ослабевает, я испытываю облегчение, начинаю ощущать себя самим собой. Поскольку брюхо у меня болело с самого рождения».
– На рассвете этот парень выезжает из дома и несется на своей машине в пустыню штата Невада.
Лилли засыпала в стеклянный сосуд с булькающей, кипящей водой черный порошок из коричневой банки. До меня донесся запах кофе. Когда Джексон с Рудианной топтали меня, я ощущал себя желтой куклой. Как мог я тогда превратиться в куклу?
А сейчас наклонившаяся Лилли с ниспадающими на спину волосами была похожа на куклу. Старую, заплесневелую куклу, непрестанно повторяющую одни и те же слова, стоит только дернуть за веревочку, а если раскрыть задвижку у нее на груди, то будут видны серебряные батарейки. Кукла устроена таким образом, что моргает, когда говорит. Жесткие рыжие волосы вставлены по одному, и если ей залить в рот молоко, оно начинает сочиться из отверстия у нее в заднице. Если даже сильно швырнуть ее на пол, она не перестает говорить, если только не сломается магнитофон у нее внутри. «Доброе утро, Рю, как дела? Я – Лилли, доброе утро, Рю! Как поживаешь? Я – Лилли, доброе утро, Рю!»
– А этот парень в пустыне Невада видел водородные бомбы. Водородные бомбы на базе на рассвете напоминают выстроенные в ряд здания.
В моей комнате становилось все холодней. Я еще что-то на себя надел, забрался под одеяло, хлебнул виски, открыл, потом снова закрыл дверь и попытался заснуть. Я выпил крепкого кофе, немного размялся, выкурил несчетное количество сигарет, почитал книгу, выключил светильник, потом снова его включил. Раскрыв глаза, я долгое время наблюдал за пятнами на потолке, потом закрыл глаза и пересчитал их. Мне вспоминались сюжеты давно виденных фильмов, и выбитый зуб Мейла, и член Джексона, и глаза Окинавы, и задница Моко, и волосы в паху Рудианны.
По другую сторону мимо закрытых дверей веранды прошло несколько пьяных, громко распевая старую солдатскую песню. Мне показалось, что я слышу хор закованных в цепи заключенных или военную песню, исполняемую контуженными японскими солдатами, прежде чем они успели броситься вниз со скалы, обратившимися в сторону темного моря, с повязками на головах, ранами, из которых сочится гной или по которым ползают черви. И эти исхудалые японские солдаты с потухшими глазами кланяются в сторону востока и поют свою печальную песню.
Пока я слушал эту песню и тупо смотрел на свое отражение в телевизоре, я чувствовал, что погружаюсь в сон, из которого никогда не смогу выплыть, какие бы усилия ни прилагал. Мое отражение в телевизоре и поющие в моих ушах японские солдаты накладывались одно на другое. И черные точки, из которых состояли эти перекрывающие друг друга образы, черные точки, группирующиеся в плавающие образы, вползали мне в голову бесчисленными гусеницами, которые кишат на персиковых деревьях. Зазубренные черные точки похрустывали и принимали тревожный аморфный вид. Я почувствовал, как по коже у меня бегают мурашки. Мои замутненные глаза на темном экране как бы таяли и искривлялись. «Кто же ты на самом деле? – задавал я себе вопрос. – Чего ты боишься?» – спрашивал я себя.
– Знаешь, эти баллистические ракеты были выстроены в ряд в бескрайней пустыне штата Невада. В пустыне, где люди кажутся жуками. И там были эти ракеты, ракеты размером со здание.
Жидкость в стеклянном сосуде кипела. Черная жидкость булькала, а Лилли прихлопнула какую-то мушку. Она сняла с ладони мертвое насекомое, которое казалось просто тонкой линией, и бросила его в пепельницу. Фиолетовый дым поднялся оттуда. Он смешался с паром, поднимающимся от черной жидкости. Лилли тонкими пальцами сжала сигарету и прикрыла спиртовку, чтобы погасить ее. На мгновение огромная тень заполонила всю комнату, потом потускнела. Тень исчезла, как воздушный шарик, проколотый иглой. Ее засосали тени меньших размеров и более плотные, образуемые лампочкой на потолке.
Лилли протянула мне чашку кофе. Я заглянул в нее и увидел, как мое отражение подрагивает на поверхности.
– И этот парень вопит ракетам с вершины холма, и с ним случаются разные вещи, которые он не может объяснить. Он так и не понял, что он делал раньше или кем он тогда был, чувствовал только, что сыт всем по горло и совсем одинок. Поэтому он обернулся к ракетам и мысленно прокричал: «Взрывайтесь же, попадите в меня!»
Я заметил вздутие на поверхности черной жидкости. Когда я еще учился в школе, моя бабушка попала в больницу с раком. У нее была аллергия на болеутоляющие, прописанные врачом. Все ее тело раздулось, и даже форма лица изменилась. Когда я пришел ее навестить, она сказала, содрогаясь от горячки: «Малыш Рю, твоя бабуля скоро умрет. Я исполнила свою миссию на этом свете и теперь должна умереть». Что-то наподобие вздутий на теле моей бабушки сейчас плавало на поверхности черной жидкости. По настоянию Лилли я ее проглотил. Когда горячая жидкость попала мне в горло, я почувствовал, как накопившийся у меня внутри холод смешался с кофе.
– Рю, когда я впервые читала этот роман, то подумала: а не ты ли это? Герой был так похож на тебя, – сказала Лилли, сидя на диване.
Ногой она выписывала странную кривую и ловила ею красный тапочек. Как-то, приняв ЛСД в общественном парке, я испытал точно такое же ощущение, как сейчас. Я смог различить среди деревьев, тянущихся к ночному небу, какой-то незнакомый город и направился туда. В этом призрачном городе живых людей не было видно, все двери были заперты. Я брел по нему совершенно один. Когда я вышел на окраину, мне повстречался изможденный человек и сказал, что дальше идти нельзя. Но я все же пошел дальше, и мое тело начал пронизывать холод. Тогда я подумал, что уже умер. С бледным лицом, уже мертвый, я присел на скамейку и начал обращаться к себе Другому, наблюдающему за этой галлюцинацией на экране ночи. И вдруг я Мертвый приблизился ко мне Настоящему, как бы желая обменяться рукопожатием. Тогда я перепугался и хотел убежать. Но я Мертвый погнался за мной, вошел в меня и начал мной управлять. Тогда я чувствовал себя в точности так же, как теперь. Мне казалось, что в голове у меня разверзлась дыра, через которую вытекают сознание и память, а их место заполняется холодом и какими-то наростами вроде протухшего жареного цыпленка. Но в предыдущий раз, цепляясь руками за влажную скамейку, я сказал себе: "Хорошенько подумай, разве этот мир все еще не вокруг тебя? Я стою на этой земле, на этой земле есть деревья и травы, есть муравьи, которые тащат песчинки в свои муравейники, есть девочки, бегущие за мячом, есть резвящиеся щенки.
Эта земля простирается под бесчисленным количеством домов и гор, рек и морей, повсюду. И я стою на ней.
Не бойся, – сказал я себе, – пока еще весь мир остается с тобой".
– Читая этот роман, я думала о тебе, Рю. Я пыталась представить себе, что ты собираешься делать дальше. Не знаю, что стало с парнем из той книги, я ее не дочитала.
