Мысленно я стал проверять направление своего пути, но чем больше я размышлял, тем больше становился в тупик. Снежные облака заслоняли солнце весь день, и у меня не было возможности ориентироваться.
И тогда меня охватило цепенящее чувство страха. Но тут же я овладел собой и сказал себе то, что всегда говорил другим: «У заблудившегося человека три врага: голод, холод и последний, самый ужасный - страх. Не бойся и все будет хорошо. Инстинкт охотника подсказывает тебе, что лагерь лежит вон там, по направлению этого холма, где виднеются сосны, и дальше за ним - по прямой».
Я уже собрался скакать этим путем, когда другая мысль пришла мне в голову: «Да ведь со мною друг, который знает про все это больше меня, - моя лошадь. Она знает все, мне надо лишь спросить ее». И я спросил.
Как я это сделал?
Я повернул своего коня хвостом к холму, поросшему соснами, и отскакал в противоположную сторону по ровному месту. Опустил поводья и сидел совсем тихо, не шевелясь, не произнося ни звука.
Конь тут же повернул и поскакал по направлению к холму с соснами.
Я поскакал к другому месту и снова повернул его хвостом к лесистому холму.
Еще раз он сделал полный оборот и поскакал тем же путем.
Тогда я сказал: «Итак, все решено. Мне совершенно безразлично, если эта сумасшедшая река вздумает даже течь вверх по сосне - пусть себя течет, меня это не касается. Я поеду своей дорогой - по направлению к холму с соснами»
Я поскакал в этом направлении и через час благополучно вернулся в лагерь. Здесь выяснилось, почему эта странная река текла вопреки всем законам природы против своего течения. Оказалось, что я попал к берегам совсем другой реки, о которой раньше ничего не знал.
ДЖОН БЕРРОУСКак- то раз, когда я был еще в Лондоне и, как всегда, вечером зашел в библиотеку при Британском музее, библиотекарь протянул мне книгу и сказал:
- Вот произведение американского писателя, которое должно понравиться вам.
Это была новая книга Джона Берроуса «Летнее путешествие». Я прочел ее с напряженным вниманием и с непередаваемой радостью. С тех пор Джон Берроус стал одним из моих идеалов.
Прошло много лет. Я уже сам стал писателем. Мои рассказы, появившиеся в печати, вызвали оживленные толки в литературных кругах. Ричард Гильдер, издатель журнала «Сенчури», решил во что бы то ни стало познакомить меня с Джоном Берроусом и пригласил нас двоих к себе в гости.
Это был памятный для меня день. Я смотрел с восхищением на прекрасное лицо Джона Берроуса и думал про себя, как оно хорошо гармонирует с классической красотой его произведений. Со мной он был холодно вежлив. Я не упрекал его за это. Мне даже казалось естественным, что прославленный писатель ведет себя так по отношению к своему младшему собрату. Мои же чувства к нему были - преклонение и глубокое уважение.
Прошло немного времени, и к моему несказанному удивлению, Джон Берроус вдруг обрушился на меня и одного из моих юных товарищей по работе с чрезвычайно резкой и несправедливой критикой на страницах журнала «Атлантик Монсли». Настолько несправедлива и несдержанна была эта длинная статья, что мне непонятно было, как редакция журнала пропустила ее в печать.
Сразу же, как только я прочел статью, я сказал своему другу:
- На такие вещи не следует отвечать.
Потом ко мне стали приходить письма и телеграммы от моих друзей-писателей и ученых. Все они в один голос говорили: «Не отвечайте ни слова на эти несправедливые нападки, по крайней мере сейчас».
Газетные репортеры осаждали меня в надежде получить сенсационную статью.
Я же отвечал всем и каждому:
- Мне нечего сказать.
Я говорил это с усмешкой, затаив в сердце боль.
Потом произошло любопытное событие.
Андрю Карнеги устраивал званый обед для пятидесяти выдающихся писателей Нью-Йорка. Хамлин Гарланд и Кларенс Стедман - из числа приглашенных - заехали за мной, чтобы отправиться на банкет всем вместе.
Хамлин прежде всего спросил:
- Что ты предпринимаешь по поводу нападения дяди Джона?
- Ничего, - ответил я.
- Как это ничего?!
- Очень просто: критика слишком резка и тем самым опровергает себя.
- Вот это хорошо! - не унимался Хамлин Гарланд, и его поддерживал Стедман. - Все это хорошо, если рассуждать вообще, и, может быть, сошло бы в том случае, если бы дядя Джон был никем, но ведь всем известно, что он восседает на Олимпе, и то, что он скажет, облетит весь мир. Кто-то должен на это ответить - он напал так нехорошо, так жестоко. Хочешь, я возьму это на себя?
- Это твое дело. Поступай как знаешь. Я же остаюсь при своей точке зрения и не хочу тебя на это уполномочивать, так же как и сам не буду ничего предпринимать. В конце концов победа все-таки будет на моей стороне.
Мы продолжали толковать, пока наша машина не остановилась перед подъездом особняка Карнеги на углу Пятой авеню и Девяносто первой улицы.
Поздоровавшись с хозяйкой и хозяином дома, я заметил в глубине зала небольшую группу людей, оживленно о чем-то беседовавших. Все они были совсем седые. Это были Марк Твен, Вильям Дин Хауэльс и Джон Берроус. Как я потом узнал, они говорили обо мне. Я повернулся к Гарланду и сказал:
- Ну, дружище Хамлин, теперь я иду в атаку. Оставайся здесь и посмотри, что выйдет.
Я подошел к группе беседовавших и приветствовал их общим поклоном. Со всеми тремя я был уже давно знаком.
Хауэльс и Марк Твен дружественно пожали мне руку. Берроус же повернулся спиной и стал притворно внимательно рассматривать какую-то небольшую картину на стене.
Я подошел к нему и сказал:
- Бросьте, дядя Джон, зачем нам в прятки играть?
Хауэльс, мягкий и кроткий человек, испугался, что разыграется скандал, и поспешил уйти. Марк Твен задорно поднял голову, весь обратившись в слух.
Берроус понял, что путь к отступлению отрезан. Он сильно покраснел и произнес, запинаясь:
- Послушайте, Сетон, надеюсь, вы не принимаете это за личную обиду и не сердитесь на меня?
- Я не понимаю, о чем, собственно, речь идет.
- Ну да, как же! Ведь вы знаете?
- О чем я знаю? - как ни в чем не бывало спросил я.
- Знаете о том, что я раздраконил вас в Атлантик Монсли».
- На самом деле?
Берроус продолжал:
- Поверьте, что там не было ничего личного, это просто критика академического характера.
- Я крайне удивлен…
Не успел я докончить фразу, как ко мне подошел хозяин дома, мистер Карнеги, взял меня под руку, сказав, что хочет меня с кем-то познакомить, и отвел в противоположный конец зала.
Я воспользовался удобным случаем и спросил:
- Мистер Карнеги, где будет мое место за обеденным столом?
Он показал на восточный конец стола.
- А где будет сидеть Джон Берроус?
Карнеги показал на запад.
Я запротестовал:
- Нет, нет, посадите нас, пожалуйста, рядом, и вы увидите, как все забавно выйдет.
- Вот тебе и на! Уж этого я никак не ожидал. Ну что ж, пусть будет по-вашему.
С этими словами Карнеги переложил карточку с моим именем на другое место. Я сел рядом с дядей Джоном. Внимание всех было обращено на нас.
Берроус нервничал, я же овладел собой и спокойно, как только мог, спросил его:
- Мистер Берроус, изучали ли вы когда-нибудь жизнь и поведение волков?
- Нет.
- Охотились ли вы когда-нибудь на волков?
- Нет.
- Фотографировали ли вы или же рисовали волков с натуры?
- Нет.
- Снимали ли когда-нибудь шкуру с волка?
- Нет.
- Видели ли вы когда-нибудь дикого волка на свободе?
- Нет.
- Тогда скажите мне, по какому праву вы обрушились на меня с такой жестокой критикой?
Берроус покраснел и сказал:
- Существую общие биологические законы, которые применимы в равной мере ко всем животным.
- Мне хотелось бы вам сказать следующее: я стреляный воробей и мне ваша критика не страшна. Но что заставило вас так жестоко обрушиться на юного Лонга? Для него это трагедия, которая может быть чревата очень серьезными последствиями, и, если с ним что-нибудь случится, пеняйте на себя.
Джон Берроус был так взволнован, что на глазах у него появились слезы.
Одним из результатов этого разговора было появление в журнале «Атлантик Монсли» статьи Джона Берроуса, в которой говорилось:
«Некоторые из наших писателей-натуралистов сухи, слишком строго придерживаясь научной истины, другие сентиментальны, иные сенсационны, и только немногие из них действительно стоят на высоте. Мистер Сетон-Томпсон как художник и рассказчик просто великолепен».
Вскоре я получил приглашение от Джона Берроуса приехать к нему погостить в его усадьбу на берегу Гудзона. Там у нас наладились дружественные отношения. Я в свою очередь пригласил его к себе в имение «Кок-Коб» в штате Коннектикут.
Я встретил гостя на станции железной дороги и повез его на автомобиле дорогой, которая шла через лес - мой лес! Мне было приятно слышать его восклицания удивления и восторга.
