– Сделай потише, а то ребята с верхнего этажа из игорного заведения придут за мной. Они стукачи и сразу вызовут полицию, так что сделай немного потише.
Когда я наклонился над усилителями, чтобы уменьшить звук, Моко завопила и прыгнула на меня. Ее холодные бедра щекотали мне шею.
– Эй, Моко, ты хочешь потрахаться с Рю? А со мной не хочешь? – услышал я за спиной голос Ёсияма.
Я сильно ущипнул Моко за бедро. Она завопила и свалилась на пол.
– Рю, ты идиот, извращенец, ты даже не можешь возбудиться. Я уверена, что ты на это неспособен, я слышала, что ты, накачавшись, подставлял свою задницу черномазым! – Поскольку у нее не было сил встать, Моко, хохоча, продолжала лежать там, куда свалилась, и пыталась пнуть меня своими острыми шпильками.
Рэйко зарылась лицом в диван и приглушенным голосом сказала:
– Ва-а, хочу умереть, грудь сдавило, эй вы, у меня в самом деле страшно болит грудь, я хочу умереть.
Кэй подняла глаза от конверта пластинки «The Stones», который перед тем рассматривала, и посмотрела на Рэйко:
– Ну, иди тогда на фиг и помри! Правда ж, Рю, это будет, в натуре, лучший выход? Как считаешь? Кто хочет сдохнуть, должен сдохнуть. И без всякой суеты. Да она просто обдолбалась и теперь издевается над нами.
Кадзуо накрутил на свой «Никомат» фотовспышку и снял Кэй. После вспышки Моко, лежавшая ничком на полу, подняла голову:
– Кадзуо, не смей делать такие фотки без предупреждения. Я профессионалка и работаю только за деньги. От этой вспышки у меня кишки переворачиваются. Ненавижу, бля, фотографов! Отключи эту мерзкую вспышку! Из-за нее тебе и не удается сходиться с людьми.
Рэйко стонала, словно испытывала ужасную боль, потом повернулась на бок и блеванула. Взволнованная Кэй кинулась к ней: расстелила газету, вытерла ей рот полотенцем и начала массировать спину. В блевотине было много рисовых зерен – мне вспомнился жареный рис, который мы вместе ели вечером. Красный свет с потолка мерцал на коричневой блевотине на газете. Не открывая глаз, Рэйко бормотала: «Хочу домой, хочу снова вернуться туда, хочу домой».
Ёсияма поднял Моко на ноги, и, расстегивая пуговки у нее на груди, откликнулся на монолог Рэйко:
– Да, ты совершенно права, сейчас лучший сезон для поездки на Окинаву!
Моко остановила руку Ёсияма, когда тот попытался покрутить ее сосок, после чего обняла Кадзуо и сладко сказала:
– Вот теперь снимай. Я буду в стиле журнала «АН-АН»! Рю, помнишь номер за этот месяц, красотку на цветной фотке, ты, наверное, видел ее?
Кэй вытерла испачканный слюной Рэйко палец о джинсы и опустила иглу на новую пластинку с песней «It's a Beautiful Day». Рэйко сломала нам кайф. Кадзуо с широко раздвинутыми ногами лежал на диване. Он запрокинул голову и щелкал затвором своего фотоаппарата наугад. Постоянно сверкала вспышка, так что мне даже пришлось закрыть глаза руками:
– Эй, ты, Кадзуо, прекрати, посадишь батарейки!
Ёсияма пытался поцеловать Кэй, но та его оттолкнула.
– Что это с тобой? Ты же сама вчера говорила, что «истекаешь от желания». И когда кормила кошку, тоже сказала: «Чернушка, нам с тобой жутко этого хочется». Разве ты такого не говорила? Почему бы не поцеловаться?
Кэй проглотила свое виски. Моко крутилась перед Кадзуо, приподнимая волосы и улыбаясь ему.
– У тебя не получится настоящей улыбки, Моко, пока не произнесешь слова «ч-и-и-з».
Кэй завопила на Ёсияма:
– Чё ты устраиваешь спектакль, оставь меня в покое! Я больше не могу видеть ваши мерзкие рожи! Вы знаете, короче, что деньги на те свиные отбивные, которые вы жрали вчера, получены от крестьянина в провинции Акита, он сам своей черной рукой передал мне ту тысячу йен. Вам это известно, бля?
Моко посмотрела на меня и высунула язык:
– Я тебя ненавижу, Рю, ты извращенец.
Меня мучила жажда, и я попытался подхватить зубочисткой кубик льда, но уколол палец. Кэй, танцевавшая на стойке бара, не обращая внимания на Ёсияма, спустилась вниз и слизала кровь с моего пораненного пальца, после чего со смехом спросила:
– Значит, Рю, ты покончил с музыкой? Рэйко встала с дивана и попросила немного
убавить звук.
Никто даже не подошел к аппаратуре.
С распахнутым на груди платьем Моко подошла ко мне, пока я прижимал к пальцу бумажную салфетку, и со смехом спросила:
– Рю, а сколько мы сможем получить от этих черномазых?
– Что? Ты имеешь в виду вечеринку?
– Я хочу знать, если Кэй или я будем в ней участвовать, сколько мы от них за это получим? Пойми, лично меня это мало волнует, но…
Продолжая сидеть на стойке, Кэй сказала:
– Ша, завязывай, Моко, перестань ломать людям кайф! Если те нужны бабки, я подложу тя под какого-нибудь славненького чувачка. Эта же вечеринка, в натуре, не ради денег, а для чистого кайфа.
Моко накручивала на палец золотую цепочку, болтающуюся у меня на шее, и ехидно спрашивала:
– Она у тебя от черножопых?
– Заткнись, грязная пизда, я получил её еще в школе от одной девчонки из моего класса в ее день рождения. Тогда я играл для нее «A Certain Smile», песня пришлась ей в кайф, и она подарила мне эту штуку. Она из богатеньких, у ее папаши крупная фирма по сбыту древесины. И знаешь, Моко, перестань употреблять слово «черножопый», они достаточно хорошо понимают по-японски и могут тебя за такие слова замочить. Если тебе это не нравится, лучше тебе туда не идти, понятно? Есть немало других девок, которые с радостью придут на наши вечеринки.
Увидев, как Кэй, отхлебнув виски, утвердительно кивает, Моко сказала:
– О-о! Не заводись, я просто пошутила. – Потом она обняла меня. – Я, конечно, пойду, разве не решено? Эти черномазые – крепкие парни, и они дадут нам травку, верно?
Она засунула язык мне в рот.
Кадзуо подсунул «Никомат» мне под самый нос, и когда я крикнул: «Убери его!» – нажал кнопку. У меня перед глазами все расплылось в белом тумане, словно меня ударили по голове, и я утратил способность видеть. Моко со смехом захлопала в ладоши и завопила. Я пополз по стойке, чуть не упал, но Кэй поддержала меня и перелила из своего рта в мой немного виски. Ее губы пахли липкой, маслянистой помадой. Виски с привкусом помады обжег мне глотку.
– Ублюдок! Перестань! Неужели ты не можешь с этим закончить! – вопил Ёсияма, колотя об пол книжкой комиксов, которую до того листал. – Кэй, ты что, целовалась с Рю?
Я сделал шаг вперед и рухнул, ударившись о стол. Раздались звуки разбитого стекла, пенящегося пива, рассыпанных по полу арахисовых орешков. Рэйко встала, затрясла головой и закричала:
– Все вон! Убирайтесь!
Потирая голову, я засунул лед в рот и направился к ней.
– Не беспокойся, Рэйко, потом я приберу! Все будет в порядке.
– Это моя берлога, пусть все выматываются! Рю, ты можешь остаться, но все остальные пусть убираются.
Она сжала мою руку. Ёсияма и Кэй смотрели друг на друга.
– Значит, ты поцелуешь не меня, а Рю? – уныло сказал Кадзуо. – Ёсияма, я сам во всем виноват с этой дурацкой вспышкой, из-за которой Рю упал, и Кэй дала ему виски, чтобы он пришел в себя.
Ёсияма зарычал на Кадзуо так, что тот едва не уронил «Никомат»:
– Пошел вон!
– Ты что? – завопил Кадзуо. Находившаяся в его объятиях Моко пробормотала:
– Ну уж это полная глупость!
– В чем дело, ты чё, ревнуешь? – Кэй шлепнула ее тапком по ноге. С выпученными и распухшими от слез глазами Рэйко схватила меня за рукав и сказала:
– Рю, принеси-ка льда!
Я завернул несколько кубиков в бумажную салфетку и приложил ей ко лбу. Кадзуо повернулся к вставшему Ёсияма, посмотрел на Кэй и снова щелкнул затвором. Ёсияма был готов ударить его. Моко громко рассмеялась.
Кадзуо с Моко объявили, что они сваливают.
– Мы, пожалуй, сходим в баню, – сказала Моко.
– Моко, ты бы лучше застегнулась, а не то какой-нибудь панк ухватит тебя за буфера. И не опаздывай завтра, встречаемся на станции Коэндзи в час дня.
Моко, хохоча, ответила:
– Я знаю, что ты извращенец, но я ничего не забуду. Постараюсь одеться поприличней.
Уходя, Кадзуо опустился на колено и еще раз сфотографировал меня.
Напевая себе под нос, мимо прошел какой-то подвыпивший мужик. Он что-то пробормотал и повернулся спиной к фотику.
Рэйко слегка дрожала. Бумажная салфетка упала на пол, и лед почти полностью растаял.
– Тебя не должно волновать, Ёсияма, как я себя чувствую, это не твое дело. Я же не обязана спать с тобой, верно? – медленно сказала Кэй, выдувая дым сигареты в потолок. – Во всяком случае, перестать приставать ко мне, ваше перестань. Меня это мало ебет, но, если мы расстанемся, тебе это может не понравиться, а меня-то вполне устраивает. Может, хочешь еще выпить? Ведь это вечеринка перед вечеринкой, так, Рю?
Я присел рядом с Рэйко. Когда я положил ей руку на шею, она слегка дернулась, и вонючая струйка слюны потекла из уголка ее рта.
– Кэй, перестань постоянно говорить «чё» и прочую дребедень. Мне не нравится, когда ты говоришь в такой манере, так что забудь о ней, ладно? С завтрашнего дня я приступаю к работе, идет? Я подзаработаю немного на хлеб, и все будет хорошо.
