В двух — двух с половиной милях от читателя резко вздымалась бы горная цепь самой неправильной и причудливой формы. Местами ее украшают заросли кустарника, местами тянутся к небу голые вершины и каменные плато. Очертаниями и видом эта местность удивительно напоминает лесистые лощины Троссакса. Справа нависающие скалы Балаклавы, закрывая вход в бухту, пленили кусочек синего моря.
Повернувшись спиной к Севастополю и имея по правую руку Балаклаву, читатель увидел бы перед собой лагерь морской пехоты, расположенный на холмах более чем в 1000 футов над уровнем моря. Под этими холмами, там, где дорога подходит к самому городу, стоял 93-й Шотландский полк.
Чуть ближе к своему наблюдательному пункту читатель обнаружил бы кавалерию, а еще ближе — турецкие редуты.
На равнине тут и там волнами вздымаются небольшие холмики. Слева холмы и скалистые горные цепи постепенно сходятся к реке Черной, пока, наконец, в трех-четырех милях от Балаклавы равнина не обрывается, поглощенная ущельями и глубокими балками, над которыми подымаются террасы беловатого камня, кое-где скрашенного пучками хилой травы. Простираясь к югу и юго-востоку, террасы достигают головокружительной высоты Чатырдага».{205}
Балаклава. Фото Р. Фентона. 1855 г.Рассел, правда, упускает одну важнейшую деталь, без которой трудно представить смысл происходившего на этой живописной местности 25 октября 1854 г. — Воронцовскую дорогу.
По описанию Хибберта: «…расстояние от Балаклавы до Севастополя составляет около 7 миль. Два города соединяли 3 мили сельского тракта, который соединялся с Воронцовской дорогой, которая вела на юго-восток от Севастополя. Она пересекала военные лагеря, затем спускалась через равнину Балаклавы к реке Черной и через 2 мили после моста через реку вела к поселку Чоргун.
Дорога шла через равнину Балаклавы справа налево на узком клочке земли, который военные назвали Верхним проходом. Расположенный чуть выше в районе Федюхиных высот ровный участок земли получил название Северной долины, а полоска земли на ближайшем склоне была названа Южной долиной. Эти две равнины, разделенные Верхним проходом и отрезанные одна от другой острыми вершинами холмов, вскоре стали ареной одного из интереснейших эпизодов военной истории.
Верхний проход был жизненно важен не только для защиты Балаклавы и прикрытия флангов и тыла союзников. Он был частью их коммуникаций. Потерять его означало утратить единственную нормальную дорогу, ведущую к лагерю союзных войск, осаждавших город».{206}
Хибберт прав. Грядущее сражение было схваткой за коммуникации, то есть тем, ради чего часто разворачиваются и более масштабные события.
Сержант. Трубач и рядовые 13-го легкого драгунского полка в походной форме. 1854 г. Рисунок А. Хейса.Традиционно, для лучшего и правильного восприятия читателями происходивших I событий, попытаемся описать погоду в эти дни. Как и при Альме, ничего не было более красивого, чем Крым в это время года. По крайней мере время для убийств было совсем не симпатичное: середина крымской осени характерна невероятной красотой окружающей природы, многоцветием трав, теплым дневным солнцем и холодными «свежими»{207} октябрьскими ночами. Как с гусарским поэтизмом вспоминал офицер лейб-эскадрона Ингерманландского полка Евгений Арбузов: «…погода была прекрасная. С первым лучом восходящего солнца между гор раскатился и первый выстрел наших орудий».{208}
Правда, давали знать приближающиеся ненастья осени поздней, из-за которой уже проглядывалась зима с ее мерзкими и мокрыми холодами. Как будто доказывая это, днем и вечером 12 (24) октября «…пошел небольшой дождь, потянулся туман с гор, и ясный южный день сменился северным осенним сумрачным вечером».{209} Ночь, предшествовавшая сражению, была «темная и дождливая».{210} К утру установился туман, покрывавший передвижение войск.{211}
Осень иногда давало знать о себе пронизывающим ветром. Как раз такой задул за несколько дней до сражения: «До сих пор у нас стояла прекрасная мягкая, теплая погода, только несколько дней назад подул сильный северо-восточный ветер».{212}
К утру 25 октября ветер стих и, по воспоминаниям участников, стал слабым, хотя у Балаклавы ощущался: «…Утро выдалось холодное и ветреное».{213}
БАЛАКЛАВА: ПОБЕДА БЕЗ ПОРАЖЕНИЯ
«Зачем идти самим на русских? Предоставим им идти на нас: мы на превосходной позиции, не будем отсюда трогаться!».
Дивизионный генерал Сертэн Канробер перед сражением под Балаклавой{214}
«Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, только тщетны, они, если не будут истекать от искусства, которое возрастает от испытаний, при внушениях и затвержениях каждому должности его».
Генералиссимус А.В. Суворов
Когда настало время приступить к работе над описанием Балаклавского сражения — стали одолевать мысли о невероятной скучности темы. Если начальный период войны вплоть до первой бомбардировки Севастополя имел массу «белых пятен», то события 25 октября 1854 г. за многие прошедшие во времени годы были детально изучены и описаны исследователями. Повторять уже сказанное ими не хотелось, а искать и найти что-то новое, казалось, уже невозможно. Гигантское количество легенд, мифов, героизация не столько тех, кто защищал (удачно или неудачно, но свое Отечество), а тех, кто пришел на нашу землю явно не с дружескими намерениями, вполне в духе популярной ныне идеологической войны, сработало.
Героями этого дня стали английские кавалеристы, включая чудесных персонажей вроде мясника с разделочным ножом, ринувшегося в забрызганном кровью переднике кромсать «русских зверей». Да что там мясник! Тот хоть человек. Мы часто не можем называть фамилии командиров русских артиллерийских батарей, разогнавших эту компанию, зато едва ли не все могут назвать кличку терьера, принадлежавшего одному из командиров английских полков.
И все это только потому, что…
Балаклавское сражение — исходный пункт информационной войны
Не самое выдающееся сражение кампании было, говоря современным языком, «раскручено» благодаря единственному человеку, вошедшему в мировую историю в двух ипостасях: как первый военный корреспондент и как основоположник информационной войны.
Балаклава стала первым сражением Крымской кампании, которое было оперативно и на уровне, достойном зависти многих современных журналистов, описано журналистом “London Times” Вильямом Расселом. Репортажи с места событий, с передовой, практически из-под огня, заставили британскую публику, до сего не слишком чествовавшую свою армию, кардинально изменить отношение к английскому солдату.{215}
Балаклава. Рисунок начала XIX в. В ожидаемо грянувшем мировом катаклизме, впоследствии названном Восточной (Крымской) войной, признанно ставшем моделью грядущих мировых боен, сошлись в схватке не только люди и даже не только образцы новых видов оружия. Впервые было доказано, что вести боевые действия можно и нужно не обязательно за взятие позиций и истребление масс неприятельских солдат, а за мозги собственных обывателей, формируя в их головах общественное мнение. В результате рождался тот самый пресловутый патриотизм, готовность сложить голову за интересы совершенно чуждых людей, в том числе правительство часто бессовестно угнетавшей простого человека страны, которая внезапно назвала себя Родиной и отправила умирать.
Крым стал тем полигоном, на котором впервые были обкатаны технологии информационной войны, отныне ставшей таким же видом боевых действий, как и все остальные, разве что крови проливалось меньше. Этому способствовали прежде всего два фактора: возрастание скорости прохождения информации, произошедшее благодаря появлению такого технического новшества, как электрический телеграф, и штатных корреспондентов СМИ на театрах военных действий. Если военный аспект сражения при Балаклаве стал для англичан катастрофой, то первое сражение информационной войны закончилось безоговорочной победой британцев.
По его итогам был разыгран первый в истории грандиозный пиар-проект с громким именем «атака Легкой бригады». Ценой гибели нескольких сот человек удалось достигнуть доселе недостижимого. Война отныне получала все, что ей было нужно. В первую очередь деньги. Отныне любая трагедия в военной истории Англии объявлялась «атакой Легкой бригады» и на героизм солдат списывалось все, включая глупость генералов и недомыслие государственного военного руководства. Что делать, власть всегда оплачивается и не всегда деньгами. И кто не будет платить за власть, естественным образом ее лишится. Как писал Киплинг, «коль кровь цена владычеству, то мы уплатили с лихвой». И потому властный класс всегда должен быть готов кем-то жертвовать, чтобы «нести бремя белых».{216}
