Только благодаря своей твердолобой «оппозиционной версии» Иосиф Кернес в декабре 1942 года смог перейти линию фронта и оказаться у своих. При себе он хранил два свернутых в трубочку тонких листа бумаги. На одном было письмо маршалу Тимошенко, на другом письмо маршалу Василевскому. Однако упрямство комиссара на Родине было встречено без энтузиазма. В 1955 г. Кернеса освободили по амнистии и только в 1989 г. реабилитировали. Двадцать лет спустя после смерти.
Именно Кернес очень много дал свидетельских показаний по делу генерала Власова. И, как отмечают специалисты, показаний смелых{119}.
В Виннице по приказу полковника фон Ронне с Власовым встретился капитан Штрик-Штрикфельдт. Несколько слов об этом офицере германской армии.
Вильфрид Карлович родился в 1897 г. в Риге и был старше Власова всего на 4 года. В 1915 г. он окончил гимназию в Петербурге. До конца Первой мировой войны служил офицером в русской армии. С 1918 по 1920 г. участвовал в Белом движении. Затем 4 года работал по мандату Международного Красного Креста и Нансеновской службы по оказанию помощи голодающим в России.
С 1924 по 1939 г. представлял в Риге германские и английские предприятия. С 1941 г. — переводчик и офицер вермахта{120}.
Вот как вспоминал первую встречу с русским генералом капитан Штрик-Штрикфельдт:
«Власов произвел на меня положительное впечатление своей скромностью и в то же время сознанием собственного достоинства, своим умом, спокойствием и сдержанностью, а особенно той трудно определимой чертой характера, в котором чувствовалась скрытая сила его личности. Это впечатление ещё усиливалось всей его внешностью: бросающимся в глаза ростом худого широкоплечего мужчины, внимательным взглядом через толстые стёкла очков, звучным басом, которым он не спеша, чётко излагал свои мысли. Иногда в его словах проскальзывали нотки лёгкого юмора.
Он рассказал мне о своей жизни».
Вообще Андрей Андреевич очень любил поговорить, пофилософствовать. Бесспорно сказывалось и духовное образование. При этом он часто выдавал желаемое за действительное…
Основной стержень в этой беседе — это прозрение Власова в плену. Об этом хорошо написал Штрик-Штрикфельдт:
«Первоначальное недоверие Власова рассеялось благодаря тактичному обращению с разбитым противником со стороны немецких офицеров и рыцарскому отношению его врага в боях у Волхова генерал-полковника Линдсманна. Этим подтвердилось то, во что он, в сущности, хотел верить: что немцы были не чудовищами, а людьми и, как солдаты, уважали противника…
При следующем моём посещении генерала Власова я должен был много рассказывать ему о Германии. Его интересовало всё. Но прежде всего он хотел знать больше о германских целях войны. Надо сказать, что знал он поразительно много».
Вскоре капитан поставил решающий вопрос пленному генералу: «Не является ли борьба против Сталина делом не одних только немцев, но также, и в гораздо большей степени, делом русских и других народов Советского Союза? Он задумался. Потом он рассказал мне о долголетней борьбе за свободу, которую вели крестьяне и рабочие, офицеры и студенты, мужчины и женщины. А мир наблюдал и молчал. Из экономических и иных корыстных побуждений с советской властью, держащейся на крови, заключались договора и союзы.
“Может ли все это ободрить народ, чтобы оп взял в свои руки свою судьбу?” — спросил он».
Вопрос на вопрос — показатель сомнения. Видимо, у Власова оно еще было. С одной стороны, Власов считал: «В Советском Союзе не только народные массы, но и многие военные, даже ответственные работники, настроены хотя и не против советской системы, но против Сталина. Террор подавляет в России всякую попытку к созданию организованного движения сопротивления».
С другой стороны, он спрашивал: «И как вы представляете себе практическое участие русских в борьбе против Сталина?»
Снова вопрос на вопрос!
Штрик-Штрикфельдт: «Я сказал, что мы сами в начале похода верили в освободительную войну, в освобождение России от большевизма. Я говорил о бедственном положении военнопленных, которое, к сожалению, нам изменить не удалось. Я сказал ему и о том, что вожди национал-социалистов одержимы высокомерием; а потому слепы и не склонны разработать разумную политическую концепцию. Следствие этого, прежде всего, катастрофическое положение 50 — 70 млн. людей в занятых областях. Позиция же германского офицерского корпуса иная».
— Что же все-таки мы можем сделать? — спросил Андрей Андреевич. — И что думает об этом ваш фюрер?
— Ну, фюрер, к сожалению, все еще окружен пораженными слепотой людьми. По фельдмаршалы и крупные офицеры здесь, в Генеральном штабе, делают что могут в сторону изменения политических целей войны и пересмотра наших отношений к русскому народу. Готовы ли вы сотрудничать с теми, кто хочет бороться против Сталина?
— Против Сталина — да! Но за что и за кого? И как?
— Сотни тысяч русских уже помогают немцам в этой войне против Сталина, многие даже с оружием в руках. Но у них нет своего лица.
— Дадут ли нам офицеры, о которых вы говорите, возможность выставить против Сталина русскую армию? Не армию наёмников. Она должна получить свое задание от национального русского правительства. Только высшая идея может оправдать выступление с оружием в руках против правительства своей страны.
В конце разговора капитан Штрик-Штрикфельдт попросил изложить свои мысли в письменной форме. При этом в своей книге «Против Сталина и Гитлера» он отметил:
«Момент был благоприятный: начальник генерального штаба Гальдер ждал от Гелена возможно более полной информации, исходящей из советских офицерских кругов, о реакции в Красной Армии на только что проведённое упразднение института комиссаров».
В общем — обыкновенная работа разведки.
При разговорах с Власовым иногда присутствовал пленный полковник Владимир Ильич Боярский, который в отличие от Власова был настроен более резко антисталински.
Андрей Андреевич часто советовался с ним. В итоге на основе соображений, обсуждённых в беседах, Власов и Боярский составили и подготовили доклад в виде плана. В своих воспоминаниях Штрик-Штрикфельдт написал: «Набросок плана был хорош, но, увы, слишком многословен. Из моего опыта я уже знал, что “пруссакам” следует все давать в сжатом, сухом изложении».
После получения указаний начальника Ронне Вильфрид Карлович добросовестно сократил и переработал доклад, который получил название меморандума{121}.
После прочтения доклада полковник Ронне остался вполне доволен. Он несколько раз беседовал с Власовым и в заключение процесса вербовки сказал Штрик-Штрикфельдту: «В случае совместной работы с русскими я отдал бы генералу Андрею Андреевичу Власову предпочтение перед всеми другими».
И что бы ни говорили кураторы Власова, а потом и историки об этом предпочтении, ясно одно: в целях немецкой пропаганды фигура Власова была наиболее приемлемой и целесообразной.
Во-первых, он имел высокую должность как военнопленный генерал Красной армии, самое высокое воинское звание в плену — генерал-лейтенант. Таких у немцев в лагерях были единицы.
Во-вторых, внешний вид: рост, заметная худощавая фигура. Народные корни и духовное образование.
В-третьих, умение говорить и говорить много, философствуя. Знание народа, народной жизни. Умение преподнести себя, умение поторговаться. Некая независимость.
На всё это и было обращено внимание немецких хозяев. По их единодушному мнению, глава Русского освободительного движения должен быть именно таким{122}.
Как пишет Е. Андреева, «другим посетителем Власова в Винницком лагере был лейтенант Дюрксен из Отдела пропаганды верховного командования Вермахта. Его начальник капитан Николаус фон Гроте также активно разыскивал антисталински настроенного советского генерала, который подписывал бы пропагандные листовки для разбрасывания над расположениями частей Красной Армии с целью интенсифицировать дезертирство красноармейцев»{123}.
И снова возвращаясь к письмам Власова своим жёнам, нельзя не отметить, что до плена Андрей Андреевич был весьма доволен своим положением, своей карьерой, своим питанием, обмундированием, встречами с вождём. Словом, всё у него было прекрасно. Была у него и молодая походно-полевая жена, которая родила ему сына. Его показывали в кинохронике, о нём писали газеты. И вдруг такой удачливый и счастливый человек оказывается в плену… Вся прошлая жизнь переворачивается с ног на голову, все планы и надежды рушатся в момент. В одно мгновение советский генерал-лейтенант лишается привычного положения, комфорта, благ и прелестей жизни командующего. Психологически не каждый человек способен в стрессовой ситуации справиться с таким потрясением. Не каждый способен выдержать такое резкое падение с Олимпа власти из князи в грязи. Не выдержал его и Власов. Более того, именно на этом сыграли немецкие офицеры, работавшие с ним. В частности, Штрик-Штрикфельдту удалось подобрать ключик к советскому генералу в том плане, что он ему смог весьма просто объяснить его предательство. И это оказалось немаловажно для обиженного и амбициозного выходца из русской глубинки.
