Тем временем по стране началась мобилизация. Современники отмечали, что на Японскую призывники шли неохотно, не понимая, зачем нужно ехать в какую-то Маньчжурию. Но войну с Германией сразу восприняли как справедливую. Крестьяне осеняли себя крестным знамением и шагали на призывные пункты, не дожидаясь повесток. Было много добровольцев. Записывались в армию рабочие, даже те, кто имел броню. Вставали в строй студенты, интеллигенция. В числе добровольцев были писатель Александр Куприн, поэт Николай Гумилев, стал медбратом Сергей Есенин. Перешел из студентов на курсы гардемаринов Иван Исаков — будущий адмирал. Группа учеников Костромской духовной семинарии попросила сдать экзамены экстерном, чтобы идти воевать — среди них был будущий маршал Василевский. Под Одессой, тайком забравшись в воинский эшелон, сбежал на фронт 16-летний мальчишка Родион Малиновский — тоже будущий маршал. Уговорил, чтобы его приняли, как сироту.
По русским планам, западную часть Польши оборонять не предполагалось. Она глубоко вклинилась между Австрией и Германией, и войска тут было легко окружить. Развертывание главных сил велось по линии р. Неман — Брест — Ровно — Проскуров (Хмельницкий). А «Завислянский край» с началом войны эвакуировался, сюда сразу вошли германские части ландверного корпуса ген. Войрша. Заняли Калиш, Ченстохов. С ходу отметились жестокостью. Брали и казнили заложников, накладывали контрибуции, а мужчин, не успевших или не захотевших уехать, объявили пленными и отправляли в лагеря.
Навстречу немцам выдвигалась наша конница. Большинство поляков симпатизировало русским, и добровольцев здесь тоже хватало. Когда 5-й Каргопольский драгунский полк сделал привал в селе Гроец, к командиру явились два парня с просьбой принять на службу — Вацлав Странкевич и Константин Рокоссовский, еще один будущий маршал. Ему было лишь 17, и он добавил себе 2 года, чтобы взяли. Полковник Шмидт зачислил их в часть, а через несколько дней обнаружили немцев селе Ново-Място. Рокоссовский вызвался в разведку. Переоделся в штатское, сходил в село и узнал, что там расположились кавалерийский полк и рота велосипедистов. На переправе через р. Пилицу их встретили огнем и разгромили. Рокоссовского наградили Георгиевским крестом IV степени.
А на австрийской границе сперва было тихо. Дипломатическая ситуация сложилась вообще парадоксальная. Германия объявила русским войну, якобы защищая Австро-Венгрию, но сама Австро-Венгрия войны России не объявляла! В Берлине, кстати, серьезно нервничали — а что если вообще не объявит? Николай II тоже на австрийцев не нападал, выжидал, как они себя поведут. Но Вена лишь тянула время, пока не подтянет достаточно войск, и только 6 августа объявила русским войну. А Франция и Англия объявили о войне с Австро-Венгрией лишь 12 августа, крайне неохотно, после категорических требований России.
Русско-австрийскую границу первым нарушил все же противник. В полосе 8-й армии генерала Брусилова, возле местечка Городок (ныне в Хмельницкой обл.) разместилась 2-я сводная казачья дивизия. Переправившись через пограничную р. Збруч, на нее внезапно налетела австрийская кавалерийская дивизия. Казаки от неожиданности побежали, начальник их дивизии растерялся. Но командир бригады Павлов приказал четырем приданным ротам пехоты занять оборону, выдвинул пулеметы и артдивизион, а свою бригаду укрыл в сторонке. Австрийская конница сомкнутым строем, без разведки, неслась на Городок. Первые ряды скосили шквалом огня, разогнавшиеся задние налезали на них и сами падали под пулями и снарядами. А во фланг ударили казаки, и враг, спасаясь, покатился обратно. Брусилов отстранил от должности прежнего начдива, назначил на его место Павлова.
А на юге пришлось принимать меры предосторожности пока еще «мирному» Черноморскому флоту. 2 августа его командующий Эбергард доложил в столицу о перехваченных радиограммах — между Портой и Германией заключен союз, стало известно о мобилизации в Турции. Вскоре добавилась еще одна угроза. В Средиземном море находились два новейших германских корабля, линейный крейсер «Гебен» (махина в 23 тыс. т водоизмещения, с экипажем из 1013 человек и мощным вооружением — 10 орудий по 280 мм, 12 — по 152 мм и 12 — по 88 мм) и легкий крейсер «Бреслау» (4,5 тыс. т водоизмещения, 373 чел. команды, 12 орудий по 105 мм). При угрозе войны от них требовалось идти на Сицилию, соединиться с флотами Австро-Венгрии и Италии. Но Италия объявила нейтралитет, немецкие крейсера оказались одни против французской и английской эскадр.
Тирпиц радировал командиру отряда контр-адмиралу Сушону: «2 августа заключен союз с Турцией. «Гебену» и «Бреслау» идти немедленно в Константинополь». В Средиземном море действовал флот Франции — 11 линкоров, 14 крейсеров и 24 эсминца. Но адмирал де Лаперер не рискнул сразиться с немцами. «Гебен» и «Бреслау» безнаказанно обстреляли французские африканские порты и двинулись на восток. Английский адмирал Милн тоже имел подавляющее превосходство, но от решительного боя уклонился. После стычки с британскими кораблями немцы благополучно оторвались от них и 10 августа вошли в Дарданеллы.
А в Стамбуле в эти же дни происходили весьма странные дипломатические маневры. 5 августа Энвер-паша вдруг пожелал увидеться с русским военным агентом Леонтьевым и предложил… заключить союз. Уверял, будто Порта еще ни с кем не связана никакими соглашениями, обещал отвести войска от границ, в удобное время спровадить немецких офицеров, разворачивал перспективы — создать блок против Австро-Венгрии и прогерманских балканских стран. А за это просил, чтобы Турции пообещали вернуть Эгейские острова, Западную Фракию и отменили «капитуляции» (торговые привилегии иностранцам).
Разумеется, это было провокацией. «Режим капитуляций» касался интересов Англии и Франции, а территории, которые просили турки, принадлежали Греции и Болгарии. Выманив нужные обещания, Энвер пытался вбить клин между союзниками по Антанте, поссорить Россию с греками и болгарами и обеспечить себе тыл для удара на Кавказ. Российский МИД на столь дешевую наживку не клюнул. Но переговоры были нужны Энверу еще и для того, чтобы поторговаться с немцами — одновременно он обсуждал с германским послом Вангенгеймом, что получит Турция за участие в войне.
Он добился своего, Германия пообещала ему «исправление восточной границы, которое даст Турции возможность соприкосновения с мусульманскими элементами в России». При этом посол поощрял Энвера: «Отдавая вам Кавказ, мы хотим открыть дорогу на Туран». Кроме того, Германия предоставила туркам заем в 100 млн. франков золотом. А тут и корабли Сушона пожаловали. Энвер на заседании правительства с улыбкой объявил: «У нас родился сын» — имея в виду приход «Гебена». По международным законам, нейтральное государство обязано интернировать корабли воюющей страны, оказавшиеся в его порту. Но с немцами договорились о фиктивной сделке, Турция как бы «купила» крейсера.
Россия все еще пыталась удержать Порту от войны. Министр иностранных дел Сазонов обратился к Англии и Франции с предложениями. Сделать совместное заявление, что нападение Турции на одну из трех держав будет означать войну против всех, потребовать от нее отмены мобилизации, а нейтралитет оплатить, отдать ей после заключения мира все германские концессии и предприятия на ее территории. Но заявления уже не играли роли. 15 августа «Гебен» и «Бреслау» подняли турецкие флаги, немецких матросов нарядили в фески, а Сушон стал командующим османским флотом. Британской морской и французской полицейской миссиям пришлось уезжать восвояси, на их место прибыли офицеры из Германии.
Особо стоит остановиться на судьбах иностранцев, которых война застала на чужбине. Русских среди них было очень много. Жили они не бедно, провести за границей отпуск было обычным делом. Те, кто побогаче, любили оттянуться во Франции. В Германию приезжали отдохнуть на недорогих курортах, в горных пансионатах, подлечиться на водах и в знаменитых немецких клиниках. Ехали на экскурсии по «стране Гете», поступать на учебу в германские университеты. В Пруссию летом, как обычно, хлынули десятки тысяч сезонников из Русской Польши, Литвы, Белоруссии. А политический кризис развивался стремительно — еще 23 июля все было мирно и спокойно, а уже через неделю Европа была перечеркнута фронтами…
В Англии и Франции подданных враждебных держав сразу интернировали. А сотни русских в патриотическом порыве ринулись в посольство в Париже — раз уж не получалось быстро вернуться на родину, они желали сражаться в рядах французской армии. Такая договоренность была достигнута. Но французы зачислили русских в Иностранный легион. Это была особая часть, проявлявшая чудеса храбрости. Однако она формировалась из всякого сброда, а высокие боевые качества достигались крутым мордобоем. Когда с русскими интеллигентами стали обращаться таким же образом, они возмутились и отлупили своих сержантов. А французы церемониться не стали, арестовали «бунтовщиков» и по законам военного времени расстреляли. Да так быстро, что дипломаты даже не успели вмешаться.
