Изначально союзными войсками планировалась операция, вошедшая в последующем в теорию военного искусства под названием «смешанная морская экспедиция». В этом случае «…сухопутные войска, для того чтобы достичь театра военных действий, должны предварительно совершить морской переезд, который производится под охраной флота, имеющего целью способствовать вместе с тем выполнению той же задачи, которая поставлена и конвоируемым сухопутным войскам».{180} Позднее военная история узнала не одну подобную операцию, но в середине XIX в. это было во многом новое начинание, не похожее на привычные колониальные операции.
Одно то, что на далеком крымском берегу английских и французских солдат ждали не копья и стрелы дикарей, а металл ядер орудий казематированных береговых батарей, заставляло думать о тщательной подготовке при детальном планировании. Любое упущение, любая ошибка могли стать роковыми и привести к катастрофе.{181}
Сколько бы мы ни говорили об ошибках союзного командования, нужно отдать ему должное. Умышленно или ситуативно, но оно двигалось правильным путем (если, конечно, любой путь, ведущий к войне, можно назвать правильным).
Мы говорили, что стратегически союзники переиграли русское командование. Причин тут немало, но одна на поверхности, хотя о ней именно многие предпочитают стыдливо помалкивать. Конечно, обидно, но первые лица Российской империи, главные действующие лица военной и военно-морской политики Николай I и А.С. Меншиков стратегически думать не умели. Для Меншикова это вообще была проблема, от которой ему не удалось избавиться на протяжении всей Крымской войны.
Благоприятствовала союзникам и военно-политическая обстановка, сложившаяся после проникновения военно-морских сил Англии и Франции через Босфор в акваторию Черного моря. Отныне она была не в пользу России, предопределив поражение русской армии (8)20 сентября 1854 г.
Каким бы ни был характер войны, ограниченным или неограниченным, постоянное или временное господство на море является условием окончательного успеха. Единственный способ обеспечить это господство военно-морскими средствами — достичь решения посредством сражения с флотом противника. Рано или поздно это должно быть сделано, и чем раньше, тем лучше.{182} Предвидя это, союзники начали наращивать морскую мощь.
Появление в регионе эскадр союзников, состоявших из невиданного доселе количества паровых линейных кораблей, сразу девальвировало боевую мощь преимущественно парусного флота Российской империи, незадолго до этого одержавшего блестящую[94] победу над турецкой эскадрой при Синопе. Отныне, по словам Э.И. Тотлебена, морские силы России «…не в состоянии были соперничать с могущественным соединенным флотом двух первоклассных морских держав. Поэтому русский флот по необходимости должен был укрыться под защиту севастопольских… укреплений».{183}
СОСТАВ ОБЪЕДИНЕННОЙ ЭСКАДРЫ АНГЛИИ И ФРАНЦИИ:
Английская эскадра.
Парусно-винтовые линейные корабли (2): «Agamemnon» (91/600 л. с.);[95] «Sans-Pareil»(70/350 л.с.).
Парусные линейные корабли (8): «Britannia» (120), «Trafalgar» (120), «Queen» (116), «Albion» (91), «London», «Rodney» (no 90), «Vengeance» (84), «Bellerophon» (80).
Парусно-винтовой фрегат (1): «Highflyer» (21/250 л. с).
Парусные фрегаты (2): «Arethusa», «Leander» (no 50).
Пароходо-фрегаты (12): «Retribution» (28/400 л. с), «Sidon» (21/560 л.с.), «Terrible» (21/800 л.с.), «Furious», «Tiger» (no 16/400 л.с.), «Shearwater» (8/160 л.с.), «Cyclops» (6/320 л.с.), «Firebrand» (6/410 л.с.), «Fury», «Vesuvius» (no 6/160 л.с.), «Inflexible» (6/378 л.с.), «Sampson» (6/ 460 л.с.).
Парусно-винтовые корветы (2): «Niger» (14/400 л.с.), «Wasp» (6/100 л.с.).
Парусные корветы (3): «Diamond» (28), «Modeste» (18), «Frolic» (16).
Вооружённые колёсные пароходы (6): «Ardent» (5/200 л.с.), «Spitfire» (5/140 л.с.), «Antelope» (3/264 л.с.), «Triton» (3/260 л.с.), «Banshee», «Caradoc» (2/350 л.с.). Вооружённый парусный транспорт (1): «Apollo» (8).
* * *
Французская эскадра,
Парусно-винтовой линейный корабль (1): «Charlemagne» (80/ 450 л.с.).
Парусные линейные корабли (8): «Friedland», «Valmy», «Ville de Paris» (no 114), «Henri IV» (100), «Iena» (82), «Bayard», «Jupiter» (no 80), «Marengo» (70).
Пароходо-фрегаты (7): «Descartes», «Vauban» (no 20/540 л.с.), «Gomer» (16/450 л.с.), «Cacique», «Magellan», «Sane» (14/450 л.с.), «Mogador» (8/650 л.с.).
Парусно-винтовой корвет (1): «Caton» (4/260 л.с.).
Парусный корвет (1): «Serieuse» (SO).
Вооружённые колёсные пароходы (4): «Promethee» (4/200 л.с.), «Heron», «Mouette» (no 2/200 л.с.), «Salamandre» (2/120 л.с.).
Парусные бриги (4): «Beaumanoir», «Mercure», «Olivier» (no 20), «Cerf» (10).
Итого:
Линейные корабли — 19 (в т.ч. 3 парусно-винтовых);[96] фрегаты — 3 (в т.ч. 1 парусно-винтовой); пароходо-фрегаты (колёсные) — 19;[97] корветы — 7 (в т.ч. 3 парусно-винтовых); вооружённые колёсные пароходы — 10; парусные бриги — 4; вооружённый парусный транспорт — 1.
Превосходство союзного флота, количественное и качественное, сомнению не подлежит. И мы не будем пытаться это оспаривать. России противостояли две сильнейшие морские державы середины XIX века.
Но и не будем отрицать другое. Численное соотношение сил в Черном море не было глобально подавляющим для союзников: 19 линейных кораблей против 14 русских (весной 1854 г.) для Черноморского флота — дело отнюдь не безнадежное. Правда, у союзников 3 парусно-винтовых линейных корабля. Но мощность паровых машин «Charlemagne» и «Sans-Pareil» не впечатляет.
Английский линейный корабль «Agamemnon», Флагманский корабль командующего британским флотом в Черном море адмирала сэра Эдмунда Лайонса. 1854 гКстати, само по себе требование равенства сил в войне глупо. Я думаю, в мировой военной истории трудно найти хотя бы одно военно-морское сражение с полным равенством противников. Скорее, наоборот, можно найти примеры, когда меньшинство, но умело руководимое, громило большинство с медлительным или пассивным управлением. Численное превосходство если не имеют, то создают. В том числе и концентрацией сил в нужном месте и в нужное время.
Если Черноморский флот России был монолитным объединением под пусть не самым лучшим, но единым командованием, то союзные флоты при самой их большой «любви» друг к другу все-таки были разными. И их командиры всегда видели рядом с собой не только союзников, но и соперников в борьбе за мировое военно-морское господство. В этом нет ничего удивительного. В рамках начавшегося между союзниками по антирусской коалиции соревнования, когда Франция едва не перехватила у Англии ее исторически сложившийся титул владычицы морей, французские военные моряки почувствовали себя лидерами в этой гонке и упускать лидерство не хотели.
«В 1850-х и 60-х годах… французский флот получал от правительства — вернее, императора — поддержку, исключительную для французской истории. Именно в этих условиях он и продемонстрировал способность бросить серьезный вызов и даже опередить своего старого соперника».{184}
Гамильтон не одинок в своей оценке. В 1921 г. британский военно-морской исследователь, инженер Королевского флота Фредерик Лесли Робертсон признавал, что в период, предшествовавший Крымской войне, французский флот в техническом отношении превосходил английский.{185}
Немного о бесконечном. Споры о том, мог ли русский флот противостоять неприятельскому флоту, начавшись сразу после окончания Крымской войны, не утихают и по сегодняшний день. Они начинаются с момента беспрепятственного допуска противника через проливы, идут через первые удачные блокирования русского флота в Севастополе и заканчиваются его затоплением (по сути — самоубийством).
До 1917 г. в России, рассматривая события прошедшей Крымской войны, критически трезво оценивали действия Черноморского флота, не позволявшие ему в полной мере успешно противодействовать объединенному флоту союзных европейских держав.
«…В 1854 г. мы не в состоянии были продолжить нашу операционную линию на Босфор и здесь сосредоточить оборону наших берегов, не допуская союзный флот в Черное море. Мы не могли это сделать вследствие технической отсталости нашего флота, вследствие неимения паровых боевых судов. Но при этом оказалось, что мы не в состоянии оборонять наши берега, что и весьма понятно, ибо гораздо более труднее оборонять береговую линию в несколько сот миль, чем одну стратегическую точку — вход в Черное море. Как известно, свободно проникший в Черное море неприятель беспрепятственно произвел высадку на берегу Крыма».{186}
И тогда, и сейчас основная масса исследователей склонна смотреть на проблему с точки зрения не столько численного, сколько технического превосходства неприятельского флота. Оно, в первую очередь, определялось наличием в союзных эскадрах большого количества кораблей и судов парового флота. Признавая, что в своей массе это были фрегаты, не всегда достаточно сильно вооруженные, исследователи склоняются к мнению, что их подвижность и независимость от направления ветра решали многое: «Последний облегчил перевозку десанта, сократив время перехода и уменьшив зависимость его от состояния погоды».{187}
