Сергей Ченнык - Противостояние

Что касается других мнений, то, как и личность самого Меншикова, оценивают его действия по-разному, часто диаметрально противоположно. Большинство, правда, положительно. Ф. Энгельс считает, что своим маневром Меншиков практически восстановил ситуацию если не в свою пользу, то практически уравняв шансы свои и неприятеля: «Результат сражения, хотя и имел в моральном отношении большое значение для союзников, вряд ли может вызвать глубокое уныние в русской армии. Это отступление похоже на то, которое было после Лютцена или Бауцена; если Меншиков со своей фланкирующей позиции в Бахчисарае сумеет завлечь союзников за собой так же ловко, как Блюхер сделал это перед битвой на Кацбахе, то союзники еще смогут убедиться в том, что такие бесплодные победы не приносят большой пользы победителю. Меншиков все еще угрожает их тылу большими силами, и пока они не нанесут ему поражения еще раз и окончательно не оттеснят его, он останется грозным противником. Теперь почти все будет зависеть от того, прибудут ли подкрепления из резерва союзников, с одной стороны, и из русских войск в Перекопе, Керчи и Анапе, с другой. Кому удастся первому получить численный перевес, тот сможет нанести серьезный удар. Но у Меншикова то преимущество, что он может в любое время уклониться от нападения, отступив, между тем как союзники прикованы к тому месту, где находятся их склады, лагери и обозы».{322}

Хрущёв, а это, бесспорно, один из наиболее мыслящих генералов Крымской войны, считал, что у главнокомандующего, не имевшего никакой информации о положении и действиях союзников (хотя это его ошибка), вариант действий в их тыл и фланг были единственно верным решением. «…При этом главнокомандующий сохранял в тылу у себя пути, по которым могли прибыть к армии подкрепления, и вместе с тем сохранял сообщение с Севастополем».{323}

Своими действиями князь не только оправдал поражение на Альме, но и внес вклад в военную теорию, убедительно подтвердив: чтобы «…удержать за собой более выгодное сообщение, обороняющийся может: или занять на этом сообщении позицию в тылу блокирующего, как сделал, например, князь Меншиков (1854 г.), став на дороге Севастополь-Бахчисарай и тем самым заставив англо-французов очистить сообщение Севастополя через северную сторону, или удерживать сообщение с помощью на нем укрепляемых этапных постов… как, например, турки охраняли путь ПлевнаСофия в кампанию 1877 г…».{324}

Граф Остен-Сакен в числе сторонников главнокомандующего: «Заслонение сообщений было необходимостью; но смелое фланговое движение, притом армией, понесшей поражение, и занятие положения, угрожающего флангу неприятеля, было следствием прекрасного военного соображения».{325}

Но Сакен не может внятно ответить на вопрос, заданный ему архиепископом Иннокентием Таврическим: «Почему мы, с нашими силами, у себя дома, где, как говорится, и стены помогают, ведем войну оборонительную и не можем перейти в наступление? Феномен необыкновенный в истории войн!».{326}

Нужно сказать, что по воспоминаниям современников, священник оказался более прозорливым, нежели те, кому это по должности было положено. Незадолго до высадки союзников он, совершая объезд Таврии и Крыма, был удивлен вопиющей беспечности и самоуспокоенности местных военачальников: «Мы спали тогда, как бы среди глубокого мира; войска было мало, и то разбросано».{327}

Подобно Иннокентию, не все высоко оценили действия князя. Были те, кто видел в отводе войск от Севастополя чуть ли не предательство. Вездесущий Ден, которого Меншикову не удалось провести, во всеуслышание заявляет: «русский ли был главнокомандующий кн. Меншиков?». Отвечает тоже сам: «…это был аспид, а не человек».{328}

Оставим в покое жесточайшую критику Деном неурядиц, неопределенности приказаний, суматохи, разброда творившихся в рядах отступавших войск.{329} В них много личного, тем более, никто это не отрицает. Признаем, что только благодаря отводу войск от крепости Меншиков сумел и восстановить управление, и взять ситуацию под контроль. В этом еще один скрытый смысл маневра, удачно реализованный князем. Он, вспомним, вывел из города войска психологически надломленные, оскорбленные поражением, которые более были вредны в крепости, нежели полезны. После в гарнизон вводились войска или свежие, или прежние, но отдохнувшие, восстановившиеся морально, вернувшие себе возможность драться.

Позволю поддержать бытовавшее в российской военной мысли суждение в защиту своей пехоты, которую во второй половине XIX в. было модно «пинать» за Севастополь, а вскоре и за Плевну. «Оставляя в стороне употребление пехоты в таких делах, как сражения под Инкерманом и на Черной речке, которые скорее были вредны, нежели полезны для обороны, разве не пехота вынесла на своих плечах, не говорим уже — массу оборонительных работ, но ту контр-апрошную войну, те беспрестанные вылазки, отбитые штурмы, словом — все то, чем обусловливалась возможность продолжительного сопротивления обороняющего».{330}

Традиционно добавлю «ложку дегтя». Не стоит до восторженного визга идеализировать личную заслугу князя. Русские специалисты в вопросах военной теории начала XX в. считали, что тот факт, что союзникам не удалось взять под контроль сообщение Севастополя с континентальной Россией, в определенной степени не столько заслуга главнокомандующего, как следствие определенной малочисленности союзного контингента, еще только начавшего получать подкрепления.{331}

А теперь подведем итог. 13 (25) сентября 1854 г. рискованным фланговым маневром Меншиков из опасения быть заблокированным в крепости ушел на бахчисарайскую дорогу, занял угрожающее относительно позиций союзников положение и сохранил сообщение с Россией. Отныне русская армия оставалась в виде Дамоклова меча, постоянно грозившего блокирующими действиями, нападениями против осаждавшей Севастополь неприятельской силы.{332} Угроза быть запертой в крепости, то есть самого страшного для армии положения,{333} миновала.

Николай I предусмотрительно начал советоваться с Паскевичем об отправке новых войск, в том числе гренадерских частей, ближе к театру военных действий — к Киеву, «…дабы наш главный резерв был на таком месте, откуда он может быть легко двинут — где его появление может быть нужнее».{334}

Но, как хорошо не расположена крепость, для ее защиты нужны хоть какие материальные и людские силы. Если с первым особых проблем в Севастополе не было, то со вторым — все наоборот. Десятилетия бытовавшее на высшем уровне мнение, что если и нападут — то с моря, а сильный флот лучшая гарантия достойного отпора, оказалось страшной ошибкой. Невозможный, по мнению российских стратегов, большой десант случился «как снег на голову». Полевая армия, достаточно сильная в руках умелого руководителя, но не сумевшая ничего сделать под руководством группы вполне «серых» личностей, оказалась не способной стать на защиту крепости. Для ее восстановления нужно было время и пополнение свежими силами, которым чувство поражения еще не было знакомо. В этой ситуации для защиты Севастополя не оставалось почти ничего. Да и откуда ему было взяться, если генерал Лидере, тот самый, которому приписывали качества выдающегося военного деятеля, в рапорте князю М.Д. Горчакову от 10 августа 1853 г. утверждал, что даже в случае высадки союзников в Крыму «…резервная бригада в самом Севастополе, а на северной стороне один полк пехоты с полевой батареей, при содействии морского ведомства, кажется, достаточно охранили бы Севастополь».{335}

Позднее обвинявший в недальновидности руководителей защиты Крыма князь Паскевич в апреле 1854 г. укрепил мнение о невозможности каких-либо масштабных действия в Крыму, считая, что если они и начнутся, то хватит усиления имевшихся сил одной бригадой 17-й пехотной дивизии.{336}

Князь Меншиков, уводя войска к Альме, практически не оставил в Севастополе гарнизон, способный, в случае неблагоприятного развития ситуации, оказать се рьезное сопротивление неприятелю: 4 резервных батальона 13-й пехотной дивизии (5-е и 6-е батальоны Литовского и Виленского егерских полков), 4 морских десантных батальона (№34, №36, №37 и 1-й рекрутский), 2 морские подвижные батареи (16 орудий), а так же личный состав экипажей и команд Черноморского флота, тыловые учреждения.{337}

Резервные батальоны, остававшиеся в Крыму, не предназначались для непосредственного участия в боевых действиях. Они служили для подготовки пополнения и несения караульной службы, имея внушительную численность: 920 чел. (по 230 чел. в ротах).{338}

В их состав входили, в основном, бессрочноотпускные чины, среди которых было достаточно малоподготовленных и малопригодных для службы людей. Как называет их полковая история — «не имевшие ни истории, ни надлежащей физиономии, в которых люди не знали друг друга и своих командиров».{339} Но связь батальонов с действующими полками была значительной. В них служили солдаты, которые ранее входили в состав действующих батальонов, имели награды, прониклись традициями полка.