Тем не менее «Дунай» благополучно добрался до Одессы, а оттуда прибыл в Николаев. Начальство осталось довольно. Григория Ивановича назначили с повышением командиром брига «Аргонавт», но командовал им он недолго. Через пять месяцев его снова перевели на «Дунай» командиром. Со стороны могло показаться, что это понижение по службе, но только незнающему человеку. Начальник штаба Черноморского флота вице-адмирал Корнилов разыгрывал многоходовую кадровую перестановку. В 1852 году на Черноморский флот прибыл император, чтобы лично убедиться в его боеготовности. Из Николаева царь перешёл в Севастополь на пароходо-фрегате «Владимир», лучшем пароходе Черноморского флота. Командовал им Николай Андреевич Аркас, который участвовал в контроле за строительством «Владимира», а потом сделал его образцовым боевым кораблём. Переход царя состоялся в благоприятных погодных условиях, ему всё понравилось, и царская благодать пролилась на командира Аркасу досрочно присвоили звание капитана 2-го ранга, назначили в свиту и перевели служить в Петербург в Гвардейский экипаж. Словом, ухватил Николай Андреевич за хвост птицу счастья завтрашнего дня. Видимо, Корнилов предполагал что-то подобное, потому, когда встал вопрос о назначении нового командира «Владимира», Бутаков оказался лучшей кандидатурой — командовал разными судами, в том числе бригом, а главное, пароходом. Владимир Алексеевич Корнилов следовал политике своего учителя Лазарева — создавал на флоте ядро хороших командиров, которые к тому же будут всегда помнить, кому они обязаны своей карьерой. 3 декабря 1852 года назначенный командовать «Владимиром» Григорий Бутаков вошёл в элиту черноморских командиров.
Нужно сказать, что командиры пароходов, совершавших плавания у кавказских берегов и в Константинополь, получали наиболее высокое денежное содержание. Ещё при жизни Лазарева по предложению Корнилова хороших командиров и старших офицеров больших парусных судов, обременённых семейством, посылали на год или на два командовать пароходами, чтобы те могли поправить свои денежные дела Таким образом, командование Черноморского флота удерживало на службе опытных и толковых моряков. Пароходо-фрегат входил в состав 5-й флотской дивизии, начальником которой был вице-адмирал Павел Степанович Нахимов. «Владимир» базировался в Севастопольской бухте. Теперь Григорий Бутаков постоянно был на виду у флотского командования. Севастополь моряки любили больше, чем Николаев. Город, раскинувшийся по берегам прекрасной бухты, был очень красив. Улицы в центре — широкие, прямые. На Екатерининской площади по вечерам играла музыка Улица Морская — хорошие дома палисадники, сады. Морская и Екатерининская улицы сходились на Театральной площади. Там построили красивый театр, устроили фонтан.
Две главные улицы опоясывали городскую гору. Когда я пишу эти строки, то думаю о том, как мне повезло в своё время пожить и на одной, и на другой исторических улицах. В красивых домах с палисадниками и садами росли персики, миндаль, черешня, летом от солнечного зноя прохожих укрывала тень акаций. На Екатерининской площади располагался дворец, в котором останавливались царь и высшие петербургские и николаевские начальники. Батареи Александровская, Константиновская, Михайловская, построенные из белоснежного инкерманского камня, тоже украшали город. На Павловском мысу красовались Павловская и ещё три большие, тоже каменные, батареи. В Южной бухте находилось адмиралтейство, величественные каменные казармы, сухие доки, водопровод. А на Городском холме высилось роскошное здание библиотеки. В 1852 году в Севастополе насчитывалось 46 тысяч жителей и свыше 2500 домов. На Корабельной стороне и на окраинах в домиках, построенных из ракушечника, жили матросские и солдатские семьи, городская беднота. Ракушечник — это жёлтый камень из мелких ракушек и обломков моллюсков, когда-то находившихся на дне моря. Тогда он был очень дешёвым материалом.
Пароход — не парусный тендер, который можно гонять по делу и без дела. Каждое плавание требовало расхода угля, стоившего немалых денег. Каким ветром занесло Бутакова в село Щербань 10-го кавалерийского округа Новороссийских военных поселений, я так и не докопался. Но в результате его пребывания в тех краях в штабе Черноморского флота появилось дело «Об открытии капитан-лейтенантом Бутаковым месторождения каменного угля…». Найти месторождение каменного угля в месте, удобном для доставки его к берегу Чёрного моря, было событием большой важности.
Как выяснилось, Григорий Иванович сам с киркой и лопатой на поиски антрацита не ходил, а просто оказался внимательным слушателем рассказов сельских жителей, давно топивших свои печи углём, в правдивости чего он убедился лично. Бутаков доставил в Николаев образцы угля.
Главный командир Черноморского флота и портов адмирал Мориц Борисович Берх организовал совместную комиссию из представителей флота и департамента военных поселений, для проверки открытия Члены комиссии, капитан 2-го ранга Николай Андреевич Аркас, оказавшийся тогда в Николаеве и которого быстро приставил к делу Берх, и вольнонаёмный механик англичанин Витворт, побывали на «месторождении». После поездки они доложили адмиралу, что уголь есть, но его мало. Оказалось, что ещё в 1849 году инженер военных поселений подпоручик Ковалевский, имевший специальное образование по горной части, искал каменный уголь по берегам Буга, но обнаружил лишь незначительные запасы. Требовались специальные средства и силы, чтобы вести более широкую разведку. Берх, не без оснований, рассудил, что флоту нужно заниматься более близкими по профилю делами, и «открытие» капитан-лейтенанта благополучно оставили пылиться в архиве, ждать, когда на эту папку набредут пытливые «рудознатцы» отечественной истории, к коим относит себя и автор этой книги, стряхнувший с папки вековую пыль. А капитан-лейтенант Бутаков вернулся к своим прямым обязанностям командира корабля и занятиям боевой подготовкой. Каждый должен заниматься своим делом. Посещение Николаем I Черноморского флота для проверки его боеготовности более правильно было бы назвать ознакомительной поездкой. Понятное дело, что всё командование флота стояло, как говорится, на ушах.
Вице-адмирал Станюкович, командир Севастопольского порта, на всякий случай сказался больным, о чём подал официальный рапорт. Подальше от царей — голова целей. Отдуваться за него пришлось Корнилову. На всех судах флота занялись наведением блеска на всё, что могло блестеть. Скребли и драили палубы, и, на всякий случай, отрабатывали действия по снятию с якоря: царь собирался проверить готовность судов флота к перевозке 5-го армейского корпуса из Николаева в Севастополь. Меншиков предупредил Корнилова, что император будет проводить церемониальный смотр на рейде, а на смотр в море у него нет времени. Матросов и офицеров стали усиленно учить громко и чётко отвечать на приветствие царя, подбирали высоких мичманов, унтер-офицеров и матросов, чтобы поставить их в первую шеренгу. Лихорадочно красили казармы на берегу, приводили в показной порядок столовую в адмиралтействе. Из госпиталя убрали всех венерических больных, а двух душевнобольных, мичмана и доктора, перевели в самую дальнюю угловую комнату.
В общем, всё шло, как обычно в таких случаях. Хорошо помню, как меня, начинающего ракетчика в высоком звании лейтенанта, отправили с группой солдат сбивать листья с деревьев (события происходили тоже осенью), чтобы к приезду маршала Москаленко они не нападали на дорожки. Помню и как перед приездом Хрущева из пульверизаторов красили белой эмалью грязные сугробы снега вдоль дороги на полигон. Однажды мне довелось беседовать с одним майором, который в приливе откровенности рассказал, как во время своей службы в Группе войск в Германии единственной его обязанностью в части было перед приездом высокого начальства набрасывать красивые узоры толчёным кирпичом на подметённые дорожки в гарнизоне. Благодаря такому замечательному таланту он пробыл в Германии два срока. Черноморские адмиралы занимались показухой не менее успешно, чем и все остальные.
Между тем международная обстановка, благодаря совместным дружным усилиям правительств европейских стран и России, стала резко осложняться, и в воздухе запахло даже не грозой, а войной. Поясним, в чём дело. В первой половине XIX века Оттоманская империя стала рассыпаться, как карточный домик. Это никого из ведущих стран Европы не радовало. И вовсе не потому, что все сочувствовали турецкому султану. Великие державы устраивало, что проливы находились в руках слабого турецкого государства — ни одна из европейских стран не хотела, чтобы проливы достались кому-либо из своих соперниц. Константинополь в те далёкие времена считался важнейшей стратегической точкой. Особенно страстное желание стать хозяином проливов было у царя. Русские монархи считали Босфор и Дарданеллы ключом от своего дома Николай I ещё в 1844 году, во время пребывания в Англии, договорился с английским правительством содействовать сохранению Оттоманской империи, а если она будет окончательно разваливаться, то вступить в переговоры о будущем её территорий. Почему-то царь полагал, что у англичан не может быть союза с третьим важнейшим игроком, Францией. А вот это — совершенно напрасно.
