Вспомогательным разведывательным кораблем стал выделенный от французского военного флота паровой корвет «Примоге».{265}
Сезон разведки открылся 31 марта.[106] С этого дня три месяца{266} корабли союзного флота вели непрерывную слежку за Черноморским флотом. Одновременно «Рестрибрюшн» и «Нигер» осуществляли наблюдение за Одессой.{267}
Топографических карт Крымского полуострова было мало. Особенно это ощущали англичане. Источники пресной воды, коммуникации, населенные пункты и другие объекты не были известны или сведения о них неточны. За несколько месяцев до высадки Крым для союзников во многом оставался более Terra incognita, чем изученной территорией. Если посмотреть на письма особенно английских офицеров, то для них древняя крымская земля была не более чем очередной малоизученной колонией, которую следовало покорить во славу британской короны.
Хотя отсутствие карт — лишь часть проблемы. Немецкий военный теоретик Фридрих Вильгельм Рюстов[107] считал, что «для ознакомления с известной страной с военной точки зрения одних карт недостаточно. Они не могут дать тех подробностей, знание которых необходимо военному… Соответствующие достаточно подробности могут быть добыты посредством наведения всевозможных справок, изучения специально относящихся до этого сочинений и с помощью рекогносцировок, проводимых путешествующими офицерами».{268}
Поэтому информация о Крыме, русской армии, оборонительных сооружениях и крепости Севастополь собиралась по крупицам. К консультациям привлекались все, чья помощь могла быть хоть сколь-нйбудь полезной. При этом каждой крупицей информации дорожили настолько, что не брезговали и откровенными проходимцами. Известно, например, что сразу после принятия решения об операции в Варне прошло совещание штабов союзных сил, на котором с докладом о будущем театре военных действий выступил некий Феррат-паша, состоявший на службе в турецкой армии австрийский инженерный офицер. Ему якобы удалось побывать в Керчи, на Кавказе и в других местах.{269} К сожалению, для союзников сведений о Севастополе у него было мало, потому большой пользы извлечь не удалось.
ПЕРВАЯ РАЗВЕДКА (апрель 1854 г.)
13 апреля корабли союзников подошли к берегам Российской империи. Находившаяся на борту комиссия имела задачу осмотреть устье Дуная, Одессу, побережье Крыма, Анапу и восточный берег Черного моря. Утром 16 апреля 19 линейных кораблей, 1 парусный и 10 паровых фрегатов приблизились к Севастополю на 10 миль. 17 апреля 91-пушечный «Агамемнон» (под флагом контр-адмирала Лайонса) начал маневрировать перед входом в Севастопольскую бухту. Русские не реагировали, хотя внимательно следили за происходящим, стараясь оценить морские навыки потенциального противника.
Командование Черноморского флота, наблюдая за перемещениями флагманского английского корабля, пришло к выводу, что управляла им недостаточно обученная команда.{270}
Корнилов имел право на такое мнение. Черноморский флот образца 1854 г. стоял на голову выше своих балтийских коллег.
Когда летом 1854 г. император собрал на Балтике на корабле «Петр I» военный совет из адмиралов и высказал свое мнение о необходимости выхода нашего флота в море для нападения на союзный, то среди других причин невозможности этого выхода адмиралы заявили, «…что наши команды мало подготовлены к бою и вообще по управлению парусами слабы.
Произведенный несколько дней спустя Государем смотр флота вполне подтвердил, к сожалению, слова адмиралов. Работы по управлению парусами были крайне медлительны и на всех кораблях был поразительный хаос, сопровождаемый необыкновенным шумом».{271}
Адмирал Лайонс, по воспоминаниям Жандра, впоследствии писал Владимиру Ивановичу Истомину, что «…любуясь превосходным видом наших кораблей, он старался заслужить его одобрение маневрами корабля «Агамемнон». Нельзя утаить, однако, что маневры и работы союзников не были одобрены нашими моряками: на «Агамемноне» — дурно выправленный рангоут, колол морской глаз, а вялость переноса парусов при поворотах доказывала неопытность команды. Вообще появление англо-французского флота возбудило в черноморцах еще большее желание померяться силами с надменными потомками Нельсонов и Сюффренов и доказать врагам, что не одни они наследовали искусство их знаменитых предков».{272}
Критиковать неприятелей можно сколько угодно, но положение от этого другим не становилось. Всем стало понятно, что не ради демонстрации выучки английские и французские корабли появились перед Севастополем: это была демонстрация силы, предшествовавшая ее прямому применению. Дипломатическую эквилибристику сменяла боевая подготовка.
Понимая, что одним демонстрационным проходом перед севастопольскими фортами дело не ограничится, утром 18 апреля адмирал Корнилов отдал приказ №132 по флоту о повышенной бдительности.
«Появление англо-французской эскадры у самого входа в Севастополь и близкий подход винтового английского корабля «Агамемнон» под флагом контр-адмирала Лайонса к бухте с намерением остаться на ночь под нашим берегом требует …совершенной готовности в самое короткое время сняться с якоря и следовать для атаки неприятеля».{273}
Чины английского военно-морского флота. 1854 г.С этого момента уже все, от адмирала до последнего матроса, поняли: в Россию пришла война. Враг стоял у ворот империи. Казалось, что Черноморский флот готовится к активному противодействию неприятелю. В основу этого противодействия ложилась скорость, а потому: «…Так как быстрота хода составляет один из главных элементов боевой силы винтового флота, то в виду неприятеля должно разводить огонь во всех топках и быть готовым усилить топление при первом сигнале или в удобную минуту».{274}
Но время шло, союзники разгуливали у берега Крыма, огонь был разведен, но из бухты никто не выходил. Это трудно объяснить, но при подавляющем численном превосходстве русской эскадры, нескольким кораблям английского и французского флотов удалось заблокировать Черноморский флот в Севастопольской бухте. Наглухо.
Теперь они могли делать все, что хотели и где хотели. Русским оставалось только констатировать эти действия. Очевидно память о последствиях Синопа настолько сковала командиров Черноморского флота, что они готовы были умереть на суше, но только не сражаться в море. Думая об этих, скажем, далеко не самых доблестных страницах истории российского флота, начинаешь понимать, почему даже современные пропагандисты Министерства обороны России в рекламных проспектах в разделе истории пишут так: «Крымская война еще раз показала, в какой мере был необходим России сильный, современный, хорошо организованный и вполне подготовленный боевой флот».{275} А ведь они правы…
Союзники чувствовали себя уверенно и вели себя с определенной долей наглости. Несколько кораблей неприятеля подошли к Евпатории. Здесь они долго не задержались, но успели, как написал адмирал В.А. Корнилов обер-интенданту Черноморского флота Н.Ф. Метлину в Николаев, похитить «…пьяного таможенного чиновника, выехавшего их осмотреть, и три каботажных судна».{276}
Официальная версия была такой: корабельный смотритель таможни Яшников с командой отправился на баркасе опросить вновь прибывших. Но баркас взяли на абордаж, а находившихся там людей пленили. Затем захватили и сожгли русские каботажные суда с мукой и солью, стоявшие в порту.
В 3 часа дня 18 апреля Корнилов, воспользовавшись отходом союзников от входа в Севастопольскую бухту, отправил на разведку пароходо-фрегат «Владимир» под командованием капитана 2-го ранга Бутакова, пошедший по курсу замеченного им трехмачтового неприятельского парохода, который вскоре вывел его на англо-французскую эскадру. Заметив «Владимир», союзники попытались перехватить его двумя фрегатами и преследовали почти до входа в Севастопольскую бухту. Только опасаясь выхода русских кораблей, на которых уже начали разводить пар, они отказались от этой затеи, прекратили преследование, развернулись и ушли к своим главным силам. Через несколько дней часть вражеской эскадры вернулась в Болгарию.{277}
«Гости» недолго отсутствовали. Уже 22 апреля союзники вновь были у крымских берегов. С каждым днем их действия становились все более и более агрессивными. Было очевидно: замышляется нечто грандиозное.
25 апреля отряд адмирала Лайонса в составе «Агамемнона», «Самсона» и «Хайфлауэра» отправился к Феодосии. Французский отряд под командованием капитана 1-го ранга де Шабанна («Шарлемань», «Вобан», «Могадор») — к Керчи. Это уже была даже не разведка, а первое настоящее нападение на русские приморские крепости, не сравнимое по размаху с атакой Одессы.
