Эти господа совершенно не понимают достоинства и назначения дворянина. Вы также не без греха: помните, как шероховато ответили вы мне на замечание мое по случаю лопнувшего бизань-шкота? Я оставил это без внимания, хотя и не сомневался в том, что мне ничего не значит заставить вас переменить способ выражений в разговорах с адмиралом; познакомившись с вашим нравом, я предоставил времени исправить некоторые ваши недостатки, зная из опыта, как вредно без жалости ломать человека, когда он молод и горяч. А зачем же ломать вас, когда, даст бог, вы со временем также будете служить, как следует; пригодятся еще вам силы, и на здоровье! Выбросьте из головы всякое неудовольствие, служите себе, по-прежнему, на фрегате; теперь вам неловко, время исправит, все забудется. Этот случай для вас не без пользы: опытность, как сталь, нуждается в закалке; ежели не будете падать духом в подобных обстоятельствах, то со временем будете молодцом. Неужели вы думаете, что мне легко было отдать вам то приказание, о котором мы говорили, а мало ли что нелегко обходится нам в жизни?
Не без удивления выслушал я монолог адмирала. Куда девался тон простака, которым Павел Степанович беседовал с мичманами наверху по вечерам? Откуда взялись этот огненный язык и увлекательное красноречие? Эти вопросы задавал я себе, выходя из адмиральской каюты совершенно вылеченный от припадка нравственной болезни, с которой вошел в нее. Как опытный лекарь, Павел Степанович умел подать скорую и верную помощь; а это было ясным доказательством того, что он был великий моралист и опытный морской педагог…»
Что и говорить, в беллетризованных воспоминаниях В. Зарудного адмирал Нахимов предстает перед нами не только как флотоводец, но и как внимательный и рачительный воспитатель молодых офицеров.
А вот еще одно свидетельство об обеде у адмирала, который в отличие от Нахимова превращал обед просто в приятное для себя времяпрепровождение. Перед нами обед у адмирала Ханыкова, служившего на Балтийском флоте в конце XVIII — начале XIX века. Один из современников писал о нем так: «Адмирал был очень хорошо расположен к офицерам и пассажирам и всегда приглашал их к обеду. Обеды эти сопровождались живыми разговорами и тостами, которые всегда предлагал сам адмирал. Первым тостом был «добрый путь», затем присутствующие и отсутствующие «други», как он выражался, затем «здоровье глаз, пленивших нас», «здоровье того, кто любит кого» и прочее. Во всех этих «здоровьях» портвейн играл главную роль. К концу обеда графины были пусты, и часто подавались следующие, особенно, когда обед был более оживлен».
Ну а как жили адмиралы на кораблях в море? Каюта-салон командующего эскадрой обычно располагался в кормовой галерее линейного корабля и представляла собой, как правило, две смежные каюты. Первая — достаточно просторное помещение, где происходили совещания, там же накрывались столы для гостей, также во время походов там за рабочим столом работал сам адмирал. Помимо салона имелась еще и небольшая выгородка, где стояли кровать, шкап, висели зеркало и рукомойник. Однако отдельное большое помещение — непозволительная роскошь даже для флагмана. Поэтому в адмиральском салоне всегда было установлено несколько тяжелых орудий, которые защищали корму корабля. В обычной обстановке их, как могли, драпировали, а во время учений и в боевой обстановке приводили в готовность. Норматив приведения «адмиральских» пушек в боевую готовность был достаточно жесток — не более пяти минут. Так что повседневная жизнь командующих, как и их подчиненных, проходила бок о бок с пушками, и ядрами.
Из воспоминаний адмирала И.И. фон Шанца: «Мы стояли на якоре в Юнгферзунде, откуда флагман (в адмиральском чине. —В.Ш.) при первой возможности намеревался идти в Ганэуд. С вечера задул ровный попутный ветер, обещавший быть постоянным, — вследствие чего мне было приказано разбудить капитана с рассветом. По тесноте помещения, флагман с капитаном занимали одну кормовую каюту, где они часто проводили время до 2-х или 3-х часов ночи в нескончаемых разговорах, оживлявшихся по мере того как опоражнивались стоявшие перед ними стаканы пуншу. Так случилось и в тот вечер, когда я получил приказание разбудить капитана, уже пробило 2 склянки, а я, шагая по палубе, все еще видел через светлый люк, горевший в каюте огонь. Не знаю, успели ли они основательно уснуть к тому времени, как я спустился в каюту, только помню, что когда я вошел и с громким голосом стал будить Якова Аникеевича, флагман проснулся и, к величайшей моей робости, заспанным голосом сказал: «Любезный Яков Аникеевич, стоит ли вам выходить наверх, ведь Иван Иванович знаком с фарватером, он с помощью лоцмана сумеет повести бриг, а мы в это время успеем выспаться наверняка». По-видимому, капитан вполне разделял его мнение, потому, что в ответ на слова флагмана, сказал своим флегматическим, спокойным голосом: «Ну, и с Богом! Сделайте-ка сигнал отряду. Потом снимайтесь я якоря и ступайте в Гангэуд, только не зевайте, чтобы не попортить по дороге каменьев». Такие явные знаки доверия обоих начальствующих лиц пришлись мне как нельзя более по душе. С радости я выбежал наверх и, облеченный полновластием, принялся распоряжаться по-своему».
Обедали командующие обычно в шесть-семь часов вечера. На столе всегда имелось несколько бутылок хорошего вина. С адмиралом обычно обедал и командир флагманского корабля, исполнявший одновременно и обязанности флаг-капитана командующего. Кроме него многие адмиралы часто приглашали к своему столу свободных от службы вахтенных начальников и кого-нибудь из мичманов, а потому обед имел помимо всего своей целью и дело воспитательное. По воскресеньям офицеры флагманского корабля приглашали отобедывать командующего к себе в кают-компанию. От этого приглашения было не принято отказываться. Российские адмиралы всегда придавали большое значение общению с подчиненными в неслужебной и поэтому в весьма непринужденной обстановке, каковая обычно складывалась за обеденным столом Командующие эскадрами в море, как правило, время от времени поднимались из своей каюты наверх, чтобы оглядеть походный ордер эскадры и передать капитанам необходимые сигналы. Если обстановка была сложной, то им приходилось порой сутки и более находится на шканцах. Если же погода благоприятствовала, то, при надежности и опытности командира корабля, адмирал мог и заниматься своими делами, особо не вникая в вопросы управления кораблем
Вот, к примеру, описание достаточно типичного поведения командира отряда кораблей капитан-командора Игнатьева, сделанное известным путешественником и литератором Павлом Свиньиным: «Иван Александрович (Игнатьев. —В.Ш.), как добрый христианин, отслужил благодарственный молебен Спасителю, под благодатною десницей коего мы совершили плавание с необыкновенным счастьем: на целой эскадре не было ни одного умершего или ушибленного и весьма мало больных, не разорвало ни единого паруса, не порвалась ни одна веревочка, согласие и тишина ничем не нарушилась. Надобно отдать справедливость попечительности и неутомимости командора; он беспрестанно наблюдал в походе движение каждого корабля эскадры своей, нередко вставал ночью и приказывал каждому по одиночке показывать места свои; при удобном случае осматривал корабли, входил в малейшие подробности, узнавал, довольны ли люди командирами и в то же время очень часто посреди похода делал экзерциции и приказывал обучать стрелять канониров из пушек, а матросов в цель. На гардемаринов обращал особое внимание; всем капитанам строго приказано было наблюдать за поведением их и доставлять способы к продолжению учения. У себя, в своей каюте, учредил для них класс, в коем штурман проходил с ними математику поутру, а я после обеда французский и русский языки. Мне весьма было приятно содействовать небольшими познаниями моими благородным стараниям сего почтенного начальника. Многие называли его строптивым, беспокойным, но теперь на деле увидели плоды сих качеств… Неправду бы я сказал, если бы стал жаловаться на скуку. Несмотря на бесконечность и однообразие моря, я нахожу беспрестанно новые, любопытные для меня предметы и занятия. Ив. А. (Игнатьев. —В.Ш.) имеет прекрасную библиотеку, богатую всякого рода книгами; особливо вояжами. И нынешний раз он купил в Лондоне, что только было в сем роде лучшего и нового».
Среди российского адмиралитета было немало весьма оригинальных и интересных людей. Вот описание времяпровождения весьма известного вице-адмирала Меккензи, который первым начал обустройство Севастополя, сделанное адмиралом Д. Сенявиным: «Зиму провели мы довольно весело. Адмирал назначил для благородного собрания большую пустую магазейну, все и скоро мы в ней к тому приготовили, музыка своя, угощение сделали дешевое и мы три раза в неделю бывали все вместе. В свободное время занимались разными охотами, имели хороших борзых собак; и так, день в поле, другой с ружьем за дичью или ловили рыбу неводом, удили, переметом и острогою…
