Среди останков солдат были также обнаружены предметы, вероятно, принадлежавшие офицеру — планшет для документов, набор цветных и химических карандашей, перьевая ручка в целлулоидном корпусе. Данное обстоятельство, а также то, что опознанные воины служили в одном подразделении с Козыревым Иваном Александровичем, позволило с высокой степенью вероятности предположить, что среди погибших может находиться и он, так как 255-й стрелковый полк потерял в районе деревни Молотки только одного офицера — Козырева И. А.
Козырев Иван Александрович с женой.
Тем временем погода окончательно испортилась. Как и день назад, с севера понемногу стала наползать темнота, усилился ветер. Понимая, что в этот раз нам нельзя отступать, мы с Германом решили работать до полной эксгумации захоронения. Натянув между молоденькими елочками небольшой тент, мы сложили под него вещи и мешки с останками.
Не успели мы закончить эту подготовку, как начался дождь. Вскоре он перерос в ливень, а зарницы, сопровождаемые глухими раскатами грома, приближались все ближе. Но, несмотря на это, мы с Германом продолжали работать.
Через полчаса гроза уже бушевала прямо над нами. Казалось, что весь воздух пропитан чернотой. Ливень глухо барабанил по капюшону камуфляжа, с одной стороны, заглушая внешние звуки, а с другой, создавая порой странные шорохи, заставлявшие оглядываться по сторонам. Мрачный потемневший ельник, шевелящийся от порывов штормового ветра, создавал неприятное ощущение движения вокруг, улавливаемое периферийным зрением. Несколько раз, при вспышках молний, озарявших пространство вокруг нас и создававших странные, угловатые, ярко очерченные тени от предметов, мне казалось, что за деревьями в нескольких метрах от меня кто-то стоит. Все это создавало неотвратимое желание поскорее закончить эксгумацию и пойти к машине.
Поэтому, когда Герман каким-то глухим, не своим голосом, сказал мне: «Рома, не торопись, добирай все основательно, а то Они нас отсюда не выпустят», мне стало совсем не по себе…
Эксгумацию мы закончили примерно в восемь часов вечера. В общей сложности, из могилы были извлечены останки приблизительно 22 человек. После этого мы дошли до места расположения еще одного предполагаемого захоронения, из которого производился перенос останков в 1947–48 годах. Обследовав его, мы удостоверились в том, что захоронение было перенесено полностью. Останков солдат в яме не было.
К моменту окончания работ гроза сместилась южнее, оставив только средней силы дождь. Лес немножко посветлел. Собрав все вещи и мешки с останками, мы двинулись к машине.
Подойдя к ней, я понял, что состояние дороги только ухудшилось. Загрузив вещи и останки в машину, мы приступили к процессу ее выталкивания. Все попытки сдвинуть машину с места только за счет подкладывания под колеса бревен, еловых лап и веток, закончились ничем — машина не сдвинулась ни на сантиметр, только еще глубже погрузилась в дорогу за счет того, что мы начали срывать из-под нее грунт. На наше счастье у Германа оказалась лебедка. Сцепив несколько тросов вместе, мы прикрепили их к довольно мощному дереву и попытались сдвинуть машину с места. Однако не тут-то было! Тросы натянулись до состояния струны, угрожая лопнуть, а машина стояла как вкопанная.
Тогда мы с Германом выработали следующую тактику. Подбив под колеса дополнительные бревна, Герман попробовал стронуть машину, давя на газ. В это время натяжение тросов немного уменьшилось и позволило мне сделать несколько движений рукояткой лебедки, с помощью которой я вновь их натянул. Когда Герман остановил двигатель, мы увидели, что машина подвинулась на несколько сантиметров и «повисла» на тросах. Вновь забив под колеса несколько бревен, зафиксировавших текущее положение машины, мы повторили проведенную операцию, в результате чего машина преодолела еще несколько сантиметров. Таким образом, подтягивая машину сантиметр за сантиметром, через полчаса мы сдвинули ее на целых полметра, после чего перецепили лебедку и продолжили операцию. Примерно к десяти часам вечера нам удалось вытолкать машину на полянку у дороги и развернуть ее таким образом, чтобы можно было ехать в сторону деревни. К этому моменту окончательно стемнело, а нам надо было преодолеть еще четыре с лишним километра по окончательно раскисшей от ливня дороге.
Приготовив все необходимое для мобильной борьбы с застреванием машины, мы тронулись в путь. После пятого повторения процесса выталкивания машины из грязи я перестал считать количество застреваний, с которыми нам приходилось бороться. Где-то для преодоления опасного места мне было достаточно только вовремя выскочить и подтолкнуть машину, но в большинстве случаев нам пришлось воспользоваться лебедкой.
Сильнее всего нам пришлось попотеть на последнем крутом подъеме, метрах в четырехстах от опушки. Мы застряли на нем примерно в половину второго ночи. Машина упорно не хотела преодолевать подъем, зарываясь в глину все сильнее, несмотря на многочисленные бревна и палки, подсовываемые нами под колеса. Наконец, после долгих однообразных операций по вращению лебедки, подсовыванию под колеса бревен и по перецепке тросов, я почувствовал, что машина «поймала» твердый грунт и начинает двигаться вперед. Отцепив лебедку и отбросив ее в сторону, я забежал с задней стороны машины и помог ей преодолеть подъем, толкая из всех сил. Герман на ходу крикнул мне в открытое окно: «Пока опять не завязли, я попытаюсь прорваться!» и уехал вперед по дороге.
Оставшись один, я испытал несколько крайне неприятных минут, ощутив свою полную беспомощность. Дело в том, что мои глаза привыкли к свету фар, а уши — к реву двигателя, ведь я вращал лебедку прямо перед капотом машины. Поэтому, когда машина унеслась вперед и вокруг сомкнулась темнота, я перестал вообще что-либо видеть, даже собственные руки, поднесенные к лицу. Мой слух также не улавливал ничего, кроме звука моих движений по мокрой траве и шелеста дождя. Непроизвольно подумалось, что если старый знакомый медведь захочет сейчас на меня поохотиться, я даже этого не замечу.
Через некоторое время глаза привыкли к темноте, и я, сняв с дерева тросы и собрав беспорядочно раскиданные инструменты в одно место, стал ждать появления Германа. Он пришел примерно через пять минут, после чего мы собрались и медленно пошли к выходу из леса, так как машина все-таки до него добралась.
К опушке мы подошли примерно в половине четвертого утра, а в город приехали только начале восьмого…
После окончания эксгумации захоронения мной была проведена тщательная работа с донесениями о безвозвратных потерях 123-й стрелковой дивизии, выделенными ранее в ОБД «Мемориал». Был составлен полный список военнослужащих 255-го полка, останки которых могли находиться в обнаруженном захоронении.
Для этого в боевых действиях полка, согласно боевым донесениям, я выделил период, во время которого потери могли учитываться не достаточно верно ввиду недостатка времени и напряженности боев. Этот период, предположительно, охватывает числа с 8 февраля по 11 февраля 1944 года включительно. Такое определение временных рамок подтверждается, например, тем фактом, что согласно боевым донесениям полка, только в районе деревни Далеково 8 февраля полк потерял 25 воинов, в то время как в донесениях о безвозвратных потерях за тот же день потери полка оценены в 11 человек. Общие потери полка за период с 08.02 по 11.02.1944 включительно составили 185 человек. Данные с подписанных предметов, обнаруженных в захоронении, сопоставлялись с полученным списком потерь 255-го стрелкового полка, в результате чего среди потерь были выбраны единственные возможные владельцы указанных предметов, о которых сказано выше.
На следующий день после окончания эксгумации была начата работа по поиску родственников найденных солдат. В результате проводимой работы были выяснены адреса проживания родственников опознанных воинов, призывавшихся не из Ленинграда (Ильина Петра Ильича, Буторина Дмитрия Васильевича и Вавилова Ильи Николаевича) по состоянию на 1944 год, после чего в соответствующие военные комиссариаты были направлены официальные обращения с просьбами о содействии в деле поиска родственников солдат.
В это же время я начал проводить работу по поиску родных Сергея Захаровича Захарова, призванного Фрунзенским РВК Ленинграда. Так как во время войны семья Захарова проживала в доме 2/86 по Бородинской улице, я обратился в архив паспортной службы Центрального района Санкт-Петербурга, расположенный в здании на улице Рубинштейна, дом 8.
Приехав в архив, я встретил полное понимание со стороны его сотрудников, которые не стали соблюдать бюрократические формальности, а позволили мне лично поработать с домовыми книгами дома 2/86, в том числе довоенными. В результате стало понятно, что пережив первую блокадную зиму, родные Сергея Захаровича эвакуировались из Ленинграда в начале апреля 1942 года. Сам он, видимо, добровольно, записался в ряды Красной армии и был мобилизован Фрунзенским военкоматом.
