Для немцев было крайне важно устроить показательное судилище над Мартосом — тогда их собственные злодеяния вроде Калиша и Лувэна получали оправдание. Осудить его было очень нужно и для правительства, и для дипломатов, и для германской армии. Копали, подтасовывали, выискивали и… ничего не нашли. Выяснилось, что никакой бомбардировки вообще не было. А вдобавок еще пастор Найденбурга оказался слишком честным, опубликовал в «Берлинер Тагеблатт» статью «Пребывание русских в Найденбурге», подчеркивал высокую дисциплину солдат и подтверждал, что «никому из жителей не было причинено никаких обид и имущественного ущерба». В марте 1915 г. следствие над Мартосом было прекращено «по недоказанности обвинения».
После отступления русских из Пруссии германские журналисты ринулись искать и обесчещенных — это было так остро, интересно, пусть расскажут о своих переживаниях, проклянут врагов… Не нашли. Ни одной! На германской земле побывали две наших армии, и не удалось зафиксировать ни одного изнасилования. Кстати, деликатность русских отразилась в докладе Гурко, когда он искал переодетых разведчиков — «нельзя же было задирать юбки всем женщинам в Восточной Пруссии». Сами немцы в данном плане не церемонились. Это испытали на себе и русские приезжие дамы в начале войны, и батрачки в Пруссии, и бельгийки.
При поражении Самсонова медсестрам, взятым в плен вместе с ранеными, тоже довелось пройти через «обыски» с раздеванием перед офицерами, некоторые были изнасилованы. В оккупированных районах Польши глумились над «славянками», хватали их на забаву. А на француженок большинство немцев вообще смотрело как на публичных женщин, обязанных выполнять их желания. Отказавшая рисковала попасть в число заложников, читай — на смерть. Впрочем, приговор не избавлял от насильников. Ведь заложницы попадали в полную власть арестовавших их офицеров и охранников. Сперва попользоваться, а уж потом расстрелять — вполне рационально и ощущения более острые, как раз в духе Ницше.
«Культурная» нация вытворяла и другие неприглядные вещи. В Лотарингии (в немецкой ее части, на своей территории) разрыли могилы предков французского президента Пуанкаре, и офицеры (!) испражнялись на их останки. В отместку за Марну по приказу фон Бюлова подвергли жестокой артиллерийской бомбардировке г. Реймс (находившийся в германском тылу и оккупированный), разрушили знаменитый Реймский собор. А в отместку за очередное поражение от русских разгневанный кайзер распорядился уморить голодом всех пленных, захваченных в Пруссии. Правда, этот приказ все-таки не выполнили, спустили на тормозах.
Но содержание русских пленных было ужасным. На день полагалось 100 г. эрзац-хлеба с примесью отрубей, желудей и прочей дряни, и жиденькая баланда из картофельной шелухи и кормовой брюквы. Изредка давали тухлые селедочные головы. Бараки не отапливали, людей размещали вповалку на голой земле, выдавали соломенный матрац на троих. Санитарного и медицинского обслуживания не было, и первые умершие пленные отмечены уже в сентябре 1914 г. в Виттенбергском лагере (50 км от Берлина). За побег переводили в штрафные лагеря и тюрьмы, за неподчинение приказам лагерного начальства расстреливали.
А вдобавок к голоду, холоду, болезням, направляли на тяжелые работы, в том числе запрещенные по нормам международного права — на военные заводы, строительство укреплений во Франции. Некоторым удавалось перемахнуть через фронт, они и рассказали о положении пленных. Причем так обращались только с русскими. Англичане и французы жили в куда более сносных условиях, на работы их не гоняли, они могли получать письма и продовольственные посылки через Красный Крест. Русским посылки тоже отправлялись, но не доходили никогда. Их съедали сами немцы. А пленным внушали, будто Родина от них отказалась, и при возвращении домой их ждет Сибирь…
Минует четверть века, грянет не Первая, а Вторая мировая, и все повторится, только в других масштабах — террор, бесчинства. Повторятся и мифы о «советских зверствах», «советских изнасилованиях», будут морить советских пленных и точно так же лгать им «Родина вас предала». Для русофобии придумают новое объяснение: «коммунизм». Но в 1914 г. на земле еще не было ни нацизма, ни коммунизма, воюющими странами правили не Гитлер и Сталин, а Вильгельм и Николай II, а очень многое уже напоминало о будущем.
Великий князь Николай Николаевич совершенно справедливо полагал, что нужно разгромить Австро-Венгрию, пока немцы связаны во Франции. Ставка отказалась от проектов броска на Берлин и передала формирующуюся 9-ю армию Юго-Западному фронту. Ее командующим стал П. А. Лечицкий — один из двух командармов, не имевших академического образования (как и Брусилов). Он выдвигался только собственными способностями и заслугами. На японской войне выделили трех лучших командиров полков — это были Юденич, Леш и Лечицкий. Да и в мирное время его части всегда были в числе лучших. Соединения 9-й армии сосредотачивались под Люблином, справа от 4-й армии Эверта.
Еще до взятия Львова командование Юго-Западного фронта разработало новую операцию. На этот раз главный удар наносился из Польши, с северного фаса «Галицийской дуги» силами 9-й, 4-й и 5-й армий. С восточной стороны велись вспомогательные действия — 3-я армия поворачивала на северо-восток, на Раву-Русскую, и выходила в тыл австрийской группировке, противостоящей трем северным армиям. А 8-я должна была занять оборону возле Львова и прикрывать левый фланг фронта.
Но и австрийское командование составляло новые планы. Конрад сильно переоценивал степень поражения, которое удалось нанести 4-й и 5-й русским армиям. Его ввела в заблуждение и германская информация, будто армия Самсонова уничтожена. Он был уверен, что русским придется снимать контингенты с Юго-Западного фронта, закрывать дыру в Пруссии. Получалось, что удара с севера можно не опасаться. А с востока войска Брусилова и Рузского прошли с боями 100–200 км, не успели пополниться личным составом и боеприпасами, вот тут-то их и шарахнуть! Под Люблином и Холмом против армий Лечицкого, Эверта и Плеве Конрад оставил 1-ю армию Данкля, германский корпус Войрша и группу эрцгерцога Иосифа Фердинанда из 2 корпусов. Они принялись строить прочную оборону. А 4-я армия перебрасывалась отсюда на Львовское направление. Присоединялась к 3-й, здесь же разворачивалась 2-я, прибывающая из Сербии, они раздавят армию Брусилова и отобьют Галицию.
Новое сражение начиналось, когда еще не завершилось предыдущее, и торжествующие русские части вступали в Львов. В прошлых атаках 10-й австрийский корпус глубоко вклинился между соединениями Эверта и Плеве. 2 сентября наши войска провели частную операцию, окружили этот корпус и разбили, взяли 5 тыс. пленных. А 4 сентября три армии северного участка перешли в общее наступление. Но австрийцы уже успели создать оборудовать укрепленные позиции с проволочным заграждением, многочисленная артиллерия и пулеметы встретили наших солдат лавиной огня, атаки захлебнулись.
Второй штурм готовили более тщательно. Заранее выверяли цели для артиллерии. Ограничили участок прорыва, стянув сюда дополнительные орудия. 5 сентября 8 дивизий 9-й и 4-й армий атаковали на фронте 45 км. Тяжелых орудий почти не было, но русские артиллеристы превосходили врага меткостью, точно поражали огневые точки. Но и теперь за 2 дня боев удалось продвинуться лишь на 1–3 км, захватить первую линию окопов, а за ней оказалась вторая. Снова сузили участок наступления. 7 сентября после мощной артподготовки из 264 орудий 5 дивизий ринулись вперед на фронте 12 км. И опять застряли. Вместо прорыва получалось медленное продавливание позиций, войска несли большие потери — именно на это рассчитывали австрийцы.
Преодолевать такую оборону нашим армиям пришлось впервые. Мировая военная наука еще не знала методов прорыва. Требовалось учиться в ходе боев. Командование сосредотачивало на участках прорыва более крупные силы, 5 тыс. штыков на 1 км фронта (у противника 3 тыс.) Плотность артиллерии в начале наступления достигала 5–8 орудий на км, теперь ее доводили до 17–22 на км (у противника 7,5). Там, где наметился успех, было решено атаковать непрерывно, даже ночью — иначе, пока русские брали одну линию, австрийцы сзади нее уже строили следующие. Полкам переподчинили по 1–2 батареи дивизионных орудий, чтобы непосредственно помогали пехоте. 8 сентября штурм возобновился, и нововведения сыграли свою роль. Врага стали теснить. В 7-й дивизии пехотинцы вообще выкатили приданные пушки в атакующие цепи, они прямой наводкой расстреливали австрийские пулеметы, и была взята высота, казавшаяся неприступной.
Успех наступления должна была обеспечить 3-я армия Рузского, выйти в тыл обороняющемуся неприятелю. Она выступила на Раву-Русскую. Но у австрийцев как раз шла под Львов 4-я армия Ауфенберга, и они столкнулись лоб в лоб. Завязались тяжелые бои. Рузский задумал хитрость. Пехота демонстративно атаковала в одном месте, а в другом, у Шевель, скрытно были собраны несколько кавалерийских дивизий и артиллерия — прорвать фронт и погромить австрийские тылы. Но ливанул дождь, и командующий отложил атаку на день. А враг обнаружил скопление войск, оставил окопы и отошел на 6 км. Артиллерийские налет пришелся по пустому месту. Масса конницы бросилась вперед, и тогда-то на нее из засад хлестанул огонь орудий и пулеметов. Русских крепко побили и прогнали назад.
