Для французской армии, где достоинство и тело солдата были неприкосновенны, это казалось дикостью. В конце концов, французы стали открыто смеяться над снаряжением своих английских союзников. Для них это было свидетельством неуважения страны к собственному солдату. Однажды офицер Колдстримской гвардии спросил у французского капрала пеших егерей, как он оценивает английский ранец. Ответ обескуражил британца. По мнению егеря, вся система ремней годится лишь для того, чтобы задушить солдата.{427} К сожалению для англичан, скоро они получили возможность убедиться в правоте капрала.
Французский ранец был гораздо удобнее и обладал по тем временам, наверное, лучшей эргономикой.
Прямоугольный ранец крыли рыжеватым опойком, шерстью наружу, на подкладке из небеленого льняного полотна. Размеры: длина 370 мм, высота 310 мм. Два плечевых Y-образных ремня ранца крепились к задней части поясного ремня солдата, а спереди цеплялись за подвижные кольца. С апреля 1848 г. эти ремни были заменены новыми, состоявшими из трех частей. Первый, шириной 52 мм, заканчивался тремя фестонами. Второй проходил в железную пряжку с простым шпеньком, расположенную под ранцем. Третий состоял из ремешка, присоединенного к отверстию в верхней части медного подвижного кольца (на поясном ремне) крючком с пуговицей. Таким образом, грудь остается совершенно свободной — и нынешний солдат уже нисколько не похож на того несчастного солдата, который был затянут ремнями и заключен по старой системе в своего рода кожаную кирасу. На верху ранца крепился чехол полукафтана или шинели, из сине-белого тика, т. н. «с тысячью полосок», с деревянными кругами на концах, обшитыми шинельным сукном.{428}
Свободные от консервативных предрассудков французы традиционно приспосабливали не солдата к униформе и снаряжению, а униформу и снаряжение к солдату, действовавшему в тех или иных климатических условиях. То, что британским офицерам казалось нелепым, очень скоро оказалось лучшим. Так вышло с униформой зуавов, наиболее, по мнению выдающегося медика Люсьена Бодена, приспособленной к условиям театра военных действий.{429}
Хотя уже в ходе войны англичане и переняли у французов более удобную куртку, но в целом они так и остались консервативными. В то же время несколько нововведений британцев, на взгляд Бодена, были выдающимися. К таким врач отнес в первую очередь шлем-балаклаву.{430}
Кроме различия в снаряжении, бросалось в глаза психологическое отличие. Английские офицеры увидели, что их французские коллеги более сдержанны в эмоциях по отношению к высшим командирам. Когда кто-то из генералов проезжал по лагерю, британские солдаты высыпали из палаток и громкими криками приветствовали начальника. При этом им было все равно: француз это англичанин. Уровень эмоций соответствовал степени уважения: лучше всех приветствовали наиболее любимых в солдатской среде за профессионализм и заботу о личном составе генералов Леси Эванса и Колина Кемпбела.{431}
Французский солдат обычно ограничивался уставным приветствием, после чего продолжал заниматься своим делом. Да ему и некогда было тратить время на формальности, уж слишком он был загружен.
«Кроме того, маршал, чтобы занять войска и не оставлять их в бездействии, предписал начать строевые занятия гарнизона во всех полках и таким образом целую неделю мы ежедневно производим, как во Франции, взводные, батальонные и линейные учения».{432}
Но кроме того, что французский солдат был загружен, он был еще и в достаточной мере обеспечен всем необходимым, в первую очередь деньгами и питанием, что лучшим образом сказывалось на его моральном состоянии.
«Жалованье платится очень аккуратно и в установленные сроки золотой или серебряной французской монетой. Благодаря заботам ротных командиров об улучшении пищи солдат, расходы на продовольствие увеличены. Все эти распоряжения, доказывающие людям попечение об их здоровье и хорошем положении, поддерживают в них нравственный дух и довольство, войско же хорошей нравственности нелегко поддается растройству болезнями или нападениям неприятеля».{433}
Одновременно готовятся поддержать экспедицию силой не менее 15–20 тыс. человек и виновники всей общеевропейской суматохи — турки.{434} Они усилили не только сухопутную, но и военно-морскую составляющую экспедиционных сил. Ахмет-паша привел в Варну 9 турецких линейных кораблей, в том числе три новых: «Пейки-Зафер», «Махмудие» и «Шериф».{435}
К осени 1854 года у французов из крупных кораблей добавились долгожданные: Парусно-винтовые линейные корабли (3): «Montebello» (120/140 л.с.), «Napoleon» (100/900 л.с.), «Jean Bart» (80/450 л.с.).
Парусные линейные корабли (3): «Suffren», «Alger», «Ville de Marseille».
Парусно-винтовой фрегат (1): «Pomone» (40/220 л.с.).
В портах Турции, Болгарии, Греции и других государств Южной Европы сосредотачивалось около 300 транспортов. Подписывались договора с судовладельцами об их аренде. Деньги предлагались хорошие, потому проблем с этим не было. Например, компания Robert Steele Co. выделила в распоряжение военного министерства 27 судов. Это была не единственная коммерческая структура, решившая подзаработать на государственном заказе. Из наиболее значительных стоит, пожалуй, упомянуть и такую известную, как Royal West Indian mail (транспорты «Avon», «Great Western», «Magdalena», «Medway», «Orinoco», «Parana»,[136] «Severn», «Tamar», «Thames», «Trent» и др.).
Итак, собрав мощную качественно и количественно военно-морскую группировку, проведя переброску сухопутных войск из Турции в Болгарию, союзники решили стратегическую задачу из двух составляющих: нейтрализовав Черноморский флот и сосредоточив огромную по тем временам военную группировку почти у подбрюшья России. С этого времени шансы на морскую победу для русских стали сомнительными.
Адмирал Буа-Вильомез считал, что исключительно благодаря рейдам на Одессу англичане и французы добились полной пассивности Черноморского флота.{436} Кроме того, сконцентрировав достаточное число больших паровых кораблей, союзники окончательно разрушили планы русского военно-морского командования. Кстати, англичане тоже так думают.
«Ход войны быстро привел к сбрасыванию парусников со счетов. Как русские, располагавшие несколькими колесными пароходами и ни одним большим винтовым кораблем, оценивали мощь флота союзников, видно из того, что они оставили свои многочисленные парусные корабли в безопасных гаванях. В результате основной задачей союзников стали не морские сражения, а обеспечение морских путей сообщения, по которым перевозились и снабжались их армии. В итоге самым опасным для них врагом стала погода, противостоять которой парусным кораблям, как это продемонстрировал ряд инцидентов, было не так-то просто».{437}
Но это лишь слова. Даже если французские и английские адмиралы демонстрировали после нападений на Одессу уверенность в успехе, полной гарантии безнаказанности нападения не было. Русский флот был в целости и готовым к бою.
Союзники были вынуждены постоянно считаться с проблемой, которую для них создавало наличие русских кораблей в акватории Черного моря, пусть даже и закупоренного в Севастополе. Опыт переброски войск в Варну и Балчик подсказывал, что им неизбежно придется выманивать Черноморскую эскадру из севастопольских бухт и навязывать ей морское сражение.
Если же это не получится, то попытаться дезинформировать Меншикова и провести переброску войск в Крым скрытно. Это было очень сложно. Огромное количество транспортов с войсками — не только не иголка в стоге сена, но и заманчивая цель для атаки. Достаточных сил для блокады Севастополя теперь нет — все, что можно, задействовано в конвое. Конечно, можно было снова направить боевые корабли к Севастополю и заблокировать его. Но в этом случае уменьшалось необходимое число кораблей, способных принять на борт войска и кораблей, необходимых для непосредственной охраны конвоя.
А ведь нужны еще корабли и для обеспечения прикрытия высадки войск. Важнейшим стратегическим условием морской экспедиции была возможность десанта на неприятельский берег только в том случае, когда предварительно не нужно было бороться с флотом противника.{438} Значит, не очистив акваторию Черного моря от русских кораблей, нечего было думать о десанте в Крым.
А вот тут снова вернемся назад, к событиям 10 апреля. Но причем тут мирная «красавица-Одесса»? Все просто. Скрыть перемещение огромного числа транспортных судов и боевых кораблей для союзников, знавших о четкой организации разведочной службы русских, сложно. Наилучшее средство проверить готовность неприятельского флота к ответным действиям — провести разведку боем, напав на один из крупных, но слабо защищенных портов, находящихся в районе будущего движения конвоя, спровоцировав русских на ответные действия.
