Вообще в практике российского парусного флота бывало и так, что изначальное наказание назначалось предельно жестоким, однако затем все постепенно сводилось к амнистиям, а то и просто к прощению.
Безжалостна была военно-морская Фемида за трусость во время сражений и к тем, кто покрыл позором Андреевский стяг. Тут уж снисхождений не было! Так, за трусость в Гогландском сражении 1788 года сразу несколько капитанов линейных кораблей арьергарда, уклонившиеся от жестокого боя, были отданы под суд и без всякой жалости разжалованы «в матросы навечно».
В то же время за это же сражение был судим, но оправдан, сдавшийся в плен шведам капитан линейного корабля «Владислав» капитан 1-го ранга Амандус Берх. Без огневой поддержки струсивших капитанов, он в одиночку несколько часов отчаянно сражался, брошенный на произвол судьбы в центре неприятельского флота. Свой корабль Берх сдал только тогда, когда более половины команды был убито, а стрелять было уже нечем
В 1829 году в русском флоте произошло событие, потрясшее всех. Находившийся в дозоре неподалеку от турецкого порта Пендераклия фрегат «Рафаил» под командованием капитана 2-го ранга Стройникова был застигнут врасплох турецкой эскадрой и, даже не предприняв попытки вступить в бой, спустил перед турками свой Андреевский флаг. Обрадованные неожиданной победой турки включили захваченный фрегат в состав своего флота под именем «Фазли Аллах», что значит «Дарованный Аллахом». Случай с «Рафаилом» — для русского флота небывалый, а потому особенно болезненный. В негодовании были все: от бывших сослуживцев Стройникова до императора Николая I. По окончании войны Стройников вернулся на родину, где сразу же был отдан под суд.
Из служебной биографии С.М. Стройникова: «1830 г. Июля 6-го. По высочайшей конфирмации лишен чинов и дворянства и назначен в Бобруйскую крепость в арестантские роты… 1834 год. Апреля 11-го. Освобожден из арестантской роты и записан в матросы на суда Черноморского флота».
Как гласит легенда, император Николай I якобы запретил Стройникову до конца его дней жениться и иметь детей, сказав при этом так: «От такого труса могут родиться только трусы, а потому обойдемся без оных!» Учитывая то, что Стройников к этому времени уже имел двух сыновей, наказание, прямо скажем, хоть и эффектное, но не слишком страшное.
В отношении же самого фрегата «Рафаил» император был не менее категоричен, чем в отношении его командира: «Если когда-либо представится возможность уничтожить бывший «Рафаил», то каждый офицер Черноморского флота должен считать это делом своей чести!»
Что же касается фрегата «Рафаил», то приказание Николая I в 1853 году исполнил вице-адмирал Нахимов. Огнем орудий его эскадры бывший «Рафаил» был уничтожен в Синопской бухте.
Как все же интересно устроена наша флотская жизнь! Порой читаешь документы 250-летней давности и вдруг понимаешь, что во многих аспектах отечественного флотского быта ничего до нынешнего дня не изменилось!
Вот, к примеру, выписка о решении Адмиралтейств-коллегий за 1762 год о некоем капитан-лейтенанте Иване Быкове. В Коллегию поступил на данного Быкова аттестат (в нашем нынешнем понимании — аттестация) его капитана Рукина. В аттестате (аттестации) капитан Рукин показал на Быкова, что «в 1760 году должность свою исправлял исправно, а в 1761 году в кампании находился временно пьян, за что от командира и рекомендован был, и ныне с того пьянства воздержался, как подлежит честному офицеру».
Итак, перед членами Адмиралтейств-коллегий стоял выбор: давать Ивану Быкову следующий (капитанский!) чин, или, помня о его «боевом» прошлом, в наказание и назидание этого чина не давать. Члены Коллегии (сами старые и опытные адмиралы) решают данную проблему, на мой взгляд, достаточно разумно: «…Того ради Быкову подтвердить, чтоб и впредь содержал себя в трезвости, в противном же тому случае поступлено с ним будет по указам, ибо затем он и от производства ныне обойден…»
Капитанский чин предполагал самостоятельную должность, а потому был ответственен особо. Сомнения членов Коллегии здесь понятны: одного года хорошего поведения все же маловато, чтобы исправить о себе мнение в высших флотских кругах. Именно поэтому Быкову в капитанском чине члены Коллегии и отказывают, но в то же время сообщают, что данная задержка временная, и если в следующем аттестате (аттестации) будет сообщено о трезвом поведении капитан-лейтенанта, то он будет окончательно прощен и произведен в долгожданное капитанство.
Мне стало любопытно, и я заглянул в «Общий морской список», чтобы узнать, возымел ли действие педагогический прием членов Адмиралтейств-коллегий на Ивана Быкова. Как оказалось, старики адмиралы прекрасно разбирались в психологи своих офицеров. Иван Быков должных выводов из решения Адмиралтейств-коллегий не сделал и уже в 1763 году был выгнан с флота за пьянство.
Разумеется, пьянство на флоте не приветствовалось и особо склонных к нему офицеров, как мы уже знаем, после определенных увещеваний просто выгоняли со службы. Морской устав был в данном случае достаточно либерален, так как писавшие его, видимо, и сами были не прочь при случае отдать долг зеленому змию. «А кто будет пьян на вахте», то офицера в первый раз лишали месячного жалованья, во второй раз — на два месяца, и лишь на третий — лишения чина на время или пожизненно, в зависимости от зла, которое он нанес службе своим пьянством. Пьянствующих матросов просто драли линьками как «Сидоровых коз» у мачты. Любопытно, что за пьянство вне вахты никакого наказания не полагалось и, надо думать, некоторые этим упущением устава весьма умело пользовались.
Весьма расплывчатым было вообще определение того, пьян матрос или же он просто поправил здоровье. О тех, кто, будучи в увольнении на берег, возвращался на своих ногах на судно или в казарму, как о пьяницах, речи никто вообще не вел. Пришел и ладно, с кем не бывает! Речь шла о тех, кто напивался до бесчувствия, дрался и дебоширил. Но и при этом всегда старались разбираться, за правое ли дело дрался матрос в кабаке. И если оказывалось, что кто-то посторонний плохо отозвался о нашем Отечестве, об Андреевском флаге или о судне, на котором служил дебошир, и тот просто вступился за честь флота, то ни о каком наказании речи быть не могло.
Многие капитаны весьма своеобразно разбирались и с теми, кто, перепившись, просто не мог вернуться на свое судно или корабль и падал по пути в лужу. Если оказывалось, что пьяный матрос валяется головой к своему судну, то никакого наказания он обычно не нес, так как считалось, что он, бедолага, из последних сил стремился добраться до родного судна, но, не рассчитав сил, полег в пути. Зато, если же пьяный оказывался лежащим головой от судна, то он объявлялся чуть ли не преступником, так как злодей якобы намеревался удрать с судна, и только алкоголь не позволил ему осуществить свой злодейский замысел. Тут уж пьяница получал батогами да «кошками» по полной программе…
Если к пьяницам на нашем флоте относились, как мы уже поняли, с известным пониманием, то наказания становились предельно суровыми, когда речь шла о вопросах государственной безопасности. Тут в Морском уставе статьи были самые суровые и для матросов, и для офицеров, без всяких снисхождений. «За умышление зла против его величества или кто ведает, а не известит», такие офицеры и матросы считались изменниками и должны были быть четвертованы с конфискацией имущества Кто же просто «его величество хулительными словами поносил или препятствовал его намерению», приговаривали просто к лишению живота. «Кто будет непристойно рассуждать об указах от начальника», то офицер, в таком случае, наказывался «лишением чести» (т.е. дворянства и чина), а матрос «на теле наказан будет».
На российском флоте всегда принимались меры к тому, чтобы матросы как можно меньше испытывали на себе влияние берега, которое не без оснований высшие начальники считали тлетворным «Рядовые не должны слушать в делах, не касающихся к службе его величества, — трактовал Морской устав. — Ежели кто из офицеров под командой его сущым, что-нибудь прикажет, которое к службе его величества не касается, тогда подчиненный не должен офицера в том слушать и иметь сие в военном суде объявить, за что оный офицер по состоянию дела от военного суда накажется». За дезертирство полагалась смерть, казнен должен быть и укрывший дезертира, перебежавший к неприятелю офицер или матрос приговаривался к повешению, за трусость в бою — смерть. За попытку сдачи в плен — смерть, за оставление корабля в бою — смерть. Если капитан сдал свой корабль, то офицеры этого корабля (во главе с самим капитаном, разумеется) подлежали казни, а каждый десятый матрос по жребию к повешению. За попустительству к бунту офицеры подлежали казни, а матросы, участвовавшие в бунте, также. Аналогичное наказание ждало офицеров за дуэли или просто за вызовы на поединок на борту судна, причем их ожидал не просто расстрел, позорнейшее для дворянина повешение. Заодно к казни вместе с участниками дуэли подлежали и их секунданты. Более снисходительно было отношение к обычной драке «без вызова». Здесь принимали во внимание, что все мы люди русские и кулаки у нас порой чешутся. Если за мордобой казнить, то так и флот обезлюдеет. Посему за драки не казнили, а наказывали: матросов нещадно пороли, причем без особого разбора, кто, кого и за что лупил. Доставалось всем участникам. Так как офицеров-дворян пороть было нельзя, их попросту лишали жалованья, чинов (в зависимости от результатов драки) и заставляли просить у обиженного прощения перед судом. Всем убийцам полагалась смертная казнь без всякого снисхождения, кроме убийства по неосторожности. За последнее полагались ссылка на галеру и лишение чина.
