Комментируя эти строки, генерал-лейтенант ФСБ B.C. Христофоров пишет: «Обвинение в измене Родине, предъявленное В.В. Кирпичникову, практически не оставляло для него шансов остаться живым. В соответствии с действовавшим Уголовным кодексом измена Родине представляла собой действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи Советского Союза, государственной независимости или неприкосновенности его территории. В условиях Великой Отечественной войны измена Родине считалась тяжким преступлением и с объективной стороны могла быть совершена в форме шпионажа, выдача военной или государственной тайны, переходу на сторону врага, бегства или перелета за границу. Измена Родине, в форме какого бы действия она ни выражалась, всегда квалифицировалась как совершенная в ущерб военной мощи, независимости или неприкосновенности СССР, что влекло применение высшей меры уголовного наказания — расстрела с конфискацией имущества».
Далее автор статей о В.В. Кирпичникове приводит допрос генерала: «“В предъявленном мне обвинении признаю себя виновным частично. Добровольно в плен к белофиннам я не сдавался, а попал в плен, будучи контужен при обстоятельствах, о которых сообщил на предыдущих допросах… Я сообщил секретные данные о действиях выборгской группировки частей Красной армии, а также другие, интересующие их данные о советских войсках. Я не могу восстановить в своей памяти, чтобы я когда-либо за время пребывания в плену у белофиннов написал собственноручно финской разведке доклад, в котором бы сообщил о действиях Красной армии, клевет[тал] на советскую власть, Красную армию, ее высшее командование и восхвалял действия финских войск”.
Последовал очередной вопрос следователя: “Вам предъявляется этот собственноручно написанный вами доклад, в котором имеется ваша подпись. Может быть, это поможет вам восстановить в памяти факт ваших предательских действий”. Ответ: “Вынужден признать, что предъявленный мне документ является собственноручно написанным мною докладом для финских разведывательных органов”. Вопрос: “Что побудило вас совершить это предательство?” Ответ: “Попав в плен, я был морально подавлен и, потеряв веру в боеспособность Красной армии, полагал, что победа будет на стороне Германии и Финляндии. Исходя из этого появившегося у меня пораженческого настроения в собственноручно написанном мною докладе я начал возводить клевету на советскую власть и Красную армию, надеясь таким образом расположить к себе белофиннов и, сохранив жизнь, обеспечить себе более или менее привилегированное положение в плену”».
«На допросе, проходившем 31 мая 1946 года, обвиняемому были заданы вопросы о собственноручных показаниях, данных им в плену, на которых поставлена дата “1.9.41”. Кирпичников признался, что сразу же, после того как оказался в плену в штабе финской дивизии, по предложению финского штабного офицера сделал описание хода боевых операций 43-й стрелковой дивизии. В составленном документе Кирпичников выдал финнам секретные сведения, относящиеся к действиям 43-й дивизии и всей выборгской группировки советских войск. Он признался, что при этом возводил клевету на советское командование, Красную армию и советскую действительность, восхваляя в то же время действия финской армии и ее командования.
Кирпичников рассказал, что сотрудники управления пропаганды Финляндии предлагали ему возглавить антисоветское освободительное движение в Финляндии. На это Кирпичников ответил отказом: “Пусть даже если меня будет ждать смерть на своей родине, я все же вашего предложения не принимаю”. Факт отказа Кирпичникова от сотрудничества с финскими спецслужбами подтвердил один из бывших военнопленных, сообщивший следствию, что Кирпичников не поддавался уговорам “идти в эту армию”».
По мнению генерала Христофорова, «анализ материалов уголовного дела свидетельствует, что информация, полученная в ходе допросов свидетелей, не была в полной мере учтена для характеристики личности обвиняемого и при вынесении приговора». Вот несколько примеров: «В протоколе допроса Г.М. Першина содержится следующая информация: «Летом 1942 года, примерно в августе, Кирпичников выступал перед военнопленными с обращением, в котором призывал военнопленных вести себя с соответствующим русскому человеку достоинством. Он обратил внимание на взаимоотношения между военнопленными, указывая на необходимость уважать старших по званию, соблюдать внешний вид, быть подтянутым и опрятным, не лазить по помойным ямам, не подбирать окурки и не попрошайничать у финских солдат. Указывал на необходимость повести борьбу с продажей отдельным военнопленным табака за хлеб и другую пищу. По вопросу о плохом питании сказал, что Финляндия — страна небольшая и бедная и лучших условий создать не может. На нашей обязанности лежит все, что нам дают, получать сполна и кушать, с тем чтобы сохранить свое здоровье”. Осенью 1942 года адъютант Кирпичникова — Н.Я. Финогин был отправлен на работу к одному из финских крестьян, откуда за нарушения дисциплины его водворили обратно в лагерь. В качестве наказания его заставили несколько дней подряд стоять по два часа в день с мешком, наполненным песком. Генерал-майор Кирпичников просил начальника лагеря освободить Финогина от наказания и, когда ему в этой просьбе было отказано, Кирпичников, взяв такой же мешок, встал рядом с Финогиным.
Кирпичников ушел в барак только тогда, когда ему лично приказал начальник лагеря.
Бывший военнопленный финского лагеря № 1 передал содержание разговора, который происходил между следователем лагеря и финским офицером, приехавшим в лагерь для отбора из числа пленных сотрудников в антисоветскую газету “Северное Слово”: “Офицер спросил следователя: “А как Кирпичников?” Финский следователь ответил: “О, это патриот, с ним и говорить нечего”».
Словом, «измену Родине», если она была уже черным по белому внесена в дело, опровергнуть не представлялось возможности. Чтобы это понять, достаточно ознакомиться с характеристикой обвинений Кирпичникова начальником ГУКР «Смерш» B.C. Абакумовым: «Кирпичников признался в том, что, потеряв управление войсками, попал в окружение противника и, будучи контужен в сентябре 1941 года, был пленен финнами. На допросах выдал финнам сведения о концентрации частей Красной армии на выборгском направлении и другие секретные данные о советских войсках. Кроме того, представил финскому командованию доклад, в котором подробно описал боевые действия 43-й стрелковой дивизии. В этом докладе Кирпичников клеветал на советский строй и организацию Красной армии, а также восхвалял финскую армию. На предложение финских властей возглавить антисоветское движение среди советских военнослужащих Красной армии, находившихся в финском плену, Кирпичников якобы ответил отказом, вследствие чего финнами был заключен в лагерь, где содержался до выхода Финляндии из войны». Всего это было вполне достаточно, чтобы бывшего командира стрелковой дивизии расстреляли…
Дело по обвинению бывшего командира 43-й стрелковой дивизии было рассмотрено 28 августа 1950 года. Приговор был однозначным: Кирпичникова Владимира Васильевича подвергнуть высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией имущества. К слову сказать, уголовное дело в отношении генерал-майора Кирпичникова рассматривалось не однажды. Как свидетельствует генерал Христофоров, «в Главной военной прокуратуре (5 июня 1990 г. и 26 апреля 2002 г.). В первом случае оснований для постановки вопроса о принесении протеста на приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 28 августа 1950 года не нашли. Во втором было утверждено заключение “Об отказе в реабилитации по архивному делу в отношении Кирпичникова В.В.”, в котором отмечено, что вина Кирпичникова в измене Родине в форме выдачи противнику военной тайны является установленной, и в соответствии с пунктом “а” части 1 статьи 4 Закона Российской Федерации от 18 октября 1991 года “О реабилитации жертв политических репрессий” Кирпичников реабилитации не подлежал».
Что касается советских генералов из окружения генерала А.А. Власова, то ими «Смерш» занимался отдельно. Так, генерал-майор Д.Е. Закутный, арестованный 20 мая 1945 года германской полицией, был репатриирован в советскую оккупационную зону 13 июня. По утверждению К.М. Александрова, его «дело вел заместитель начальника отделения следственного отдела ГУКР “СМЕРШ” майор Седов. 1 апреля 1946 года согласился с предъявленным обвинением.
30–31 июля в ходе заседаний Военной коллегии Верховного Суда СССР подтвердил собственное активное участие во Власовском движении, подчеркнув следующее: “Я оказался идейным врагом своего народа, так как полностью разделял антисоветский манифест КОНР и проводил вербовку новых лиц в Комитет”, который “ставил перед собой основной целью свержение советской власти путем вооруженного выступления, террора против руководителей ВКП(б) и советского правительства, шпионажа и диверсий”». (Здесь и далее: Александров К.М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова 1944–1945. М., 2009).
