в рамках промышленного киберпартнерства НАТО;
• НАТО признает, что ее союзники могут извлечь выгоду из основанного на нормах, предсказуемого и безопасного киберпространства;
• на встрече на высшем уровне в Брюсселе в 2021 г. союзники одобрили новую комплексную политику киберзащиты, которая поддерживает основные задачи НАТО и общий потенциал сдерживания и обороны для дальнейшего повышения устойчивости Североатлантического союза.
Анализ подходов НАТО к вопросам использования киберпространства показывает, что под прикрытием разговоров о необходимости усиливать киберзащиту альянса, союзников и партнеров, военно-политический блок на системной основе совершенствует глобальные возможности по ведению наступательных, подрывных действий в киберсфере и разведке.
К усилиям альянса по военному использованию киберпространства присоединяется ЕС. Шесть государств — членов ЕС во главе с Литвой учредили Кибернетические силы Евросоюза быстрого реагирования (КСЕБР). В группу «киберспасателей» вошли также Эстония, Хорватия, Польша, Румыния и примкнувшие к ним Нидерланды. Подписан меморандум, согласно которому международная киберкоманда, сформированная из гражданских и военных лиц, будет нести дежурство и моментально реагировать на любую кибератаку, а в случае необходимости и физически подключится к ликвидации и расследованию инцидента. Соглашение закрепляет новую и весьма диковинную международную норму: постоянный механизм «присутствия одной страны в суверенном киберпространстве другой». Пока киберсилы могут реагировать на «чрезвычайное положение» по своему профилю в странах-подписантах, а также в тех государствах, которые имеют статус наблюдателей — Бельгии, Греции, Испании, Италии, Франции, Словении и Финляндии. В будущем они планируют распространить свою защиту и на структуры ЕС.
Сказанное позволяет сделать вывод, что в среднесрочной перспективе знаковой чертой процессов информационного противоборства скорее всего станет повышение уровня конфликтности в киберпространстве. По мнению ведущих отечественных и зарубежных военных политологов, это способно в корне изменить процесс протекания военных конфликтов, причем уже в обозримом будущем, а границы между состоянием войны и мира станут более размытыми.
Таким образом, подготовка к ведению киберопераций в рамках ГВ приобретает на Западе стратегические масштабы.
Напомним, что несколько лет назад Российская Федерация вместе с Китаем, Таджикистаном и Узбекистаном представила в ООН проекты «Правил поведения в области обеспечения международной информационной безопасности» и конвенции по тому же вопросу. Но они до сих пор не нашли необходимой поддержки. А это могло бы содействовать существенному снижению киберугроз в мире.
Глава 6
КОГНИТИВНАЯ ВОЙНА
Широкое использование информационных подрывных технологий в условиях обостряющегося межгосударственного противоборства в существенной степени способствует ослаблению системы глобальной безопасности, деформация и раздробленность которой приводят к нарастающей хаотизации международных отношений. В условиях непростой геополитической реальности появляются новые виды конфликтов, сочетающие традиционную военную мощь с политической, информационной, финансово-экономической, культурно-мировоззренческой и другими составляющими.
Современная действительность все больше определяется глобальной военно-политической, социально-экономической нестабильностью, цивилизационными противоречиями в культурно-мировоззренческой сфере, которые в совокупности своей провоцируют нарастающую хаотизацию международных отношений. Главное противоречие заключается в острой конкуренции между стремящимся к глобальному доминированию Западом во главе с США (которые, тем не менее, все более осознают пределы своего могущества) и странами НАТО, с одной стороны, и набирающими экономический и политический вес новыми центрами силы — Китаем, Россией, странами БРИКС и ШОС — с другой.
Противоречия между ключевыми субъектами международных отношений впервые после окончания холодной войны провоцируют развитие конкурирующего видения миропорядка. Возможности и влияние Запада снижаются на фоне крепнущей тенденции по формированию полюса власти вне западного мира. Такое развитие обстановки может способствовать возникновению мирового раскола по оси российско-китайского сотрудничества, БРИКС и ШОС, с одной стороны, и западным блоком государств во главе с США — с другой.
Противоборство между государствами и их объединениями во все возрастающей степени охватывает ценности и модели общественного развития, человеческий, культурный, научный и технологический потенциалы.
Совокупное влияние этих и ряда других причин обусловливает вхождение мира в эру сложных конфликтов, в которых «комбинированные действия предполагают сочетание традиционной военной мощи с политической, информационной, финансово-экономической и др. составляющими» [122]. В рамках подобных конфликтов масштабы планирования и управления социальными, государственными и политическими процессами могут быть разными — от отдельного государства или региона и вплоть до глобального охвата [123].
Наличие ЯО у конкурирующих сторон в известной мере служит сдерживающим фактором от перехода конфликтов, затрагивающих интересы крупных держав, в горячую стадию. На этом фоне все более востребованными становятся стратегии непрямых действий, феномен которых достаточно подробно исследован отечественными и зарубежными специалистами [124].
Искусство балансирования на грани прямого столкновения и достижения геополитических целей за счёт организации цветных революций и ГВ, ведения войн чужими руками или прокси-войн обусловливает востребованность и известную эффективность политики «непрямых действий». Так, например, в интервью CNN сенатор Д. Маккейн утверждает, что «США ведут непрямую войну с Россией в Сирии» и характеризует эту войну, используя термин proxy war — непрямая война, опосредованная война или война чужими руками. Речь идет о намерении двух стран достичь собственных целей за счет военных действий, происходящих на территории третьей страны. О прямом военном конфликте двух стран речь в данном случае не идет [125].
Подобная политика «всё чаще используется различными субъектами мировой “закулисы” для реализации своих геополитических интересов в мире, разжигания разного рода конфликтов, которые в последующем становятся источником войн, вооруженного экстремизма и международного терроризма» [126].
О подготовке к конфликтам новой эры говорит в своем ежегодном докладе генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг: «НАТО разрабатывает стратегию противостояния ГУ и действий в условиях ГВ, которая охватывает широкий диапазон прямых и непрямых (скрытных) военных, полувоенных и гражданских акций, призванных разрушать, приводить в замешательство, повреждать или принуждать» [127].
Таким образом, непрямые действия, включающие информационно-психологическую войну, войну за сознание, являются ключевой составляющей технологий «управляемого хаоса», использование которых в стратегиях Запада обусловлено тем, что в современных условиях собственно военная сила перестаёт быть «последним доводом королей». В ряде случаев при сохранении всей значимости силового фактора военная сила остаётся фоном для применения информационно-психологических технологий при подготовке и проведении цветных революций и ГВ. При этом считается, что контроль в информационной сфере позволит методами непрямых действий достигать стратегических целей глобального доминирования нередко без использования ВС и неизбежных потерь при существенной экономии ресурсов.
6.1. ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ
На протяжении длительного времени Российская Федерация подвергается воздействию информационно-психологических, информационно-коммуникационных и иных информационных технологий, направленных на переформатирование общественного сознания.
Как отмечает политолог И.В. Бочарников, «важнейшим инструментом этого процесса являются апробированные технологии цветных революций, представляющие собой государственные перевороты, сочетающие как “ненасильственные действия”, так и силовые технологии противоборства (захват, блокирование и удержание зданий и объектов государственной инфраструктуры, столкновения с силами правопорядка и т. д.»
