Три сотни Донского №39 казачьего полка служили для связи постами, пикетами и разъездами для связи в войсками, остававшимися на Креченском полуострове.
У наказного атамана М.Г. Хомутова:
В Феодосии (генерал Жабокрицкий)[169]: Черноморские казачьи пешие №2 и №8 батальоны, резервный Черноморский линейный батальон, Таврический гарнизонный полубатальон, Феодосийская инвалидная команда, Донской казачий №67 полк, Донская батарейная №3 батарея.
По берегу была расставлена постами для наблюдения за неприятелем рота Феодосийской пограничной стражи.
В Керчи: 3-й батальон Бутырского пехотного полка, рота Черноморского линейного №9 батальона, Керченский грнизонный полубатальон, полубатальон Азовского казачьего войска, батарейная №3 батарея 17-й артиллерийской бригады, 5 команд гребной флотилии азовских казаков.
На постах у Керчи стояли Донской казачий №53 полк и рота Керчь-Еникальской пограничной стражи. В Еникале — Черноморский казачий пеший №4 батальон.
Близ Аргина стояли лагерем: три батальона Московского пехотного полка с Донской легкой №2 батареей.
В Арабате (на работах): 4-й батальон Московского пехотного полка.
В Агиб-Эли: Донской казачий №60 полк.
В Кармыш-Келечи: эскадрон лейб-гвардии Черноморского казачьего войска.
Такое расположение войск сохранялось до высадки союзников в Крыму.{733} 1 сентября 1854 г. пик численности русских войск к началу кампании: местных войск — 19 14 батальона, армейской пехоты — 51 ЛА батальона, 17 эскадронов, 27 сотен и 108 орудий. Всего 51 тыс. человек.{734} Сила внушительная, но не сконцентрированная. Максимум, что князь Меншиков мог сосредоточить у Севастополя в случае высадки неприятеля — 30 000 человек.{735}
Кроме сухопутных войск, в рапоряжении главнокомандующего имелся личный состав Черноморского флота из флотских, ластовых и рабочих экипажей, чинов морского, артиллерийского и инженерного ведомств, раличных команд и арестантов. Во флотских экипажах было 18 501 чел. (в том числе 416 офицеров, 357 музыкантов и 2729 вольных матросов).{736}
Поток войск и имущества в Крым нарастал. Скоро дороги в Таврии стали оживленными, а ближе к началу боевых действий — тесными. 21 июля князь отправляет начальнику 16-й дивизии генералу Квицинскому просьбу ускорить прибытие. 28 июля еще раз уведомляет императора о мерах по ускорению марша, которые считает нужным предпринять.
По расчету времени сами войска должны были пройти 200 верст за 5 дней в 5–6 переходов.{737} Так как примерно столько же могла занять высадка, считалось, что где бы союзники ее ни начали, русские войска успевали сконцентрироваться. Конечно, в этом случае ни о какой заранее подготовленной позиции речи быть не могло.
Все чувствовали приближение войны. «А как стали подходить к Крыму — словно другим ветром пахнуло, каждый рекрут понял, что настало военное время. По харьковской дороге войска стягивались все к армии; обозы, парки артиллерийские, проходили иногда и ночью. Ночлежничали мы уже теснее прежнего».{738}
До этого времени богом забытые степи Крыма стали оживленным местом. Со всех концов империи в них потянулись обозные фуры. В лагерь приходили новые части. Начались первые конфликты с тыловыми службами, торопившимися нажиться на поставках войскам некачественных продуктов. Потребление их привело к заболеваниям, хотя число больных в сравнении с пораженными кишечными заболеваниями союзниками было незначительным.
Жизнь шла своим чередом. 26 августа А.С. Меншиков посетил Бородинский егерский полк, отмечавший свой полковой праздник — день сражения при Бородино. Поздравив его командира, полковника Евстафия Игнатьевича Веревкина-Шелюту[170]и личный состав, главнокомандующий уехал, оставив собравшихся.
Атак как никакая русская пьянка не может обойтись без конфуза, то он, естественно, состоялся. Послушаем адъютанта главнокомандующего:
«Председателем пира был Кирьяков; подле него сидел старый герой Бородина — отставной слепой генерал Бибиков, живший на Бельбеке в своем небольшом имении.[171] Начались заздравные тосты; провозглашал Кирьяков… Дошла очередь до гостя-ветерана: Кирьяков встал, значительно взглянул на соседа и протяжно, с расстановкой произнес: «Выпьем теперь, господа, за здоровье нашего почтеннейшего гостя… (Бибикова подтолкнули, он встал)… настоящего Бородинца, — продолжал Кирьяков, — и старого… вете-ри-нара!».
Сконфуженный ветеран поспешил опуститься…».{739}
Сколько правды в словах Панаева и сколько наговора, судить сейчас трудно. Возможно, адъютант главнокомандующего лишь продолжает травлю Кирьякова, начатую после Крымской войны с целью обеления личностей истинных виновников военного поражения. Тем более что его патрон и инициировал унижение генерала Кирьякова, обвинив его во всех грехах — от пьянства до личной вины в поражении на Альме. Мы еще не раз коснемся личности Василия Яковлевича. На мой взгляд, не стоит столь легко принимать на веру такие унизительные характеристики генерала. Например, в российской военной истории его имя неоднократно ассоциируется со стремлением к выполнению воинского долга. Например, в записках Н.П. Синельникова описывается штурм Варшавы во время польского мятежа. И между прочим отмечается, что «…Стремление к исполнению долга между офицерами было так сильно, что солдаты удерживали их, вскакивали на бруствер прежде, чтобы защитить их собою. Так было с полковником Кирьяковым, получившим св. Георгия…».{740}
Постепенно прибывает начальство. «В субботу, на страстной неделе, приехал сюда генерал от инфантерии князь Горчаков, бывший губернатор Западной Сибири и командир тамошнего корпуса. Он принят вновь на службу, и государь назначил его в распоряжение князя Меншикова, а светлейший, кажется, посылает Горчакова в Феодосию».{741}
Несмотря на внушительную численность, вся масса развернутых севернее Севастополя русских войск была слабо управляема, разноуровневые штабы представляли едва сколоченные организмы (вспомним отношение к ним А.С. Меншикова). Наконец, почти все войска оставались в открытом поле. Никаких укреплений местности, опорных пунктов и оборонительных рубежей не было, за исключением ранее воздвигнутых укреплений на Северной стороне, которые уже входили в крепостной комплекс. Не было также сделано ни одной серьезной попытки хотя бы имевшимися силами возвести полевые укрепления в дни, оставшиеся до открытия военных действий. Никто не думал, что спустя несколько недель вся армия будет отходить к Севастополю и Бахчисараю после неожиданного поражения.
Последние дни
К утру 2 сентября на Альме была собрана почти вся русская армия, которой предстояло участвовать в Альминском сражении, «…за исключением Московского пехотного полка, два батальона которого прибыли на позицию только за два часа до боя».{742} Пришли из Севастополя остатки полков 2-й бригады 17-й пехотной дивизии с №4 и №5 батареями 17-й артиллерийской бригады.
За ними на Альме появился Волынский пехотный полк с легкой №3 батареей (командир — капитан Броневский) 14-й артиллерийской бригады, резервные батальоны Белостокского и Брестского пехотных полков.
Из Симферополя пришел Полк Великого Князя Михаила Николаевича (Казанский егерский)[172] и №2 батарея 16-й артиллерийской бригады, Гусарский гросс-герцога Саксен-Веймарского полка. Казанцы, прежде чем попасть в Крым, обошли едва ли не половину Европы. 11 января 1854 г. полк вышел в поход на Крым, затем отправился к границам с Трансильванией, а 13 июня вновь повернул на Крым.{743}
3 сентября от Качи подошел Гусарский князя Николая Максимилиановича полк с конно-легкой №12 батареей.
6 сентября из Севастополя пришел морской батальон. В этот же день появился Углицкий егерский. Его передислокация наглядно денмонстрирует неповоротливость николаевской военной машины. 23 ноября 1853 г. вышел Указ императора о переводе полков 16-й пехотной дивизии на военное положение, и в декабре кадры 3-го и 6-го батальонов полка были укомплектованы бессрочными отпускными. В январе 1854 г. 1-й и 2-й батальоны уже стояли в Москве, 3-й и 4-й батальоны — в г. Богородицке. 20 и 21 января двумя эшелонами полк выступил в Севастополь, пройдя путь через города Тулу, Орёл, Курск, Харьков, Николаев, Жеребков (Херсонской губ.) и на г. Фокшаны. 15 июня полк шёл к Перекопу, а (18) 30 августа выступил на Симферополь, но по пути получил приказ князя Горчакова следовать к реке Альме.
«15 июня по повелению главнокомандующего полк, имея во главе командира полковника Попова, двинулся в Перекоп, шел форсированным маршем без дневок и 17 августа вступил в г. Перекоп. 30 августа выступил в Симферополь, но по пути получил приказание князя Горчакова следовать прямо на позицию при р. Альме, куда и прибыл 7 сентября и стал биваком при д. Бурлюк. 8 сентября полк передвинулся с утра от деревни Бурлюк к д. Анхалар…».{744}
