В последовавшем вскоре противостоянии с Софьей Долгорукий, не раздумывая, принял сторону молодого царя. Он одним из первых приехал в Троице-Сергиев монастырь, где нашел укрытие будущий самодержец. Наградой за верность стал пост начальника Московского судного приказа. Но встретить на этой спокойной должности приближающуюся старость Якову Федоровичу не удалось, так как в скором времени ему пришлось осваивать и военное дело.
Любую науку, а тем более «марсову потеху», когда человеку идет шестой десяток, изучать поздновато. Тем не менее Долгорукий участвовал в обоих азовских походах, после чего Петр, перед отъездом в заграничное путешествие, возложил на него руководство охраной всех южных границ. Удивительно, но уже в том же 1697 г. князь удачно отразил нападение татар на Украину, за что был «пожалован боярином и воеводой», став в ряду последних русских людей, получивших подобные звания.
К началу XVIII в. вал кардинальных петровских реформ уже в полную силу ударил в прогнившую обитель «Святой Руси», потряся все ее здание до самого основания. В первую очередь азиатские устои Московии расшатывались ради создания новой армии — старательного подражания европейской вооруженной силе, в которой авторитетному боярину также нашлось достойное место. В 1700 г. он был назначен генерал-комиссаром с обязанностью руководить всеми комиссарскими и провиантскими частями.
Спустя несколько месяцев Россия ввязалась в Северную войну, и Долгорукий вместе с львиной частью царского войска оказался под Нарвой. Там он разделил судьбу большинства своих соратников, попав в плен к противнику. Именно на него, как на наиболее родовитого и старшего по возрасту русского генерала, легла горькая ноша руководить последним военным советом, собранным прямо в грязном окопе. А после решения о капитуляции возглавлять скорбную делегацию к шведскому королю, до дна испив унизительную чашу побежденного военачальника.
Весной 1701 г. князя переправили на Скандинавский полуостров, где ему и пришлось прожить следующий десяток лет своей уже давно начавшей клониться к закату жизни. Сначала он содержался в Стокгольме, затем в Якобштадте, а летом 1711 г. Якова Федоровича опять задумали переместить — в город Умео, расположенный на западном побережье Ботнического залива. Путешествие туда Долгорукий совершал на шхуне в обществе других русских пленных в количестве 44 человек. Охраняли их 20 шведов.
В этот момент судьба и послала старому Рюриковичу самое звездное мгновение в его жизни. Воспользовавшись беспечностью экипажа, генерал поднял своих товарищей по несчастью на бунт, завершившийся триумфальным успехом. Противника обезоружили, корабль захватили, а шкипера принудили изменить курс на Ревель, перешедший уже к тому времени в русские руки.
Петр, обрадованный появлением нежданных беглецов, устроил им восторженную встречу. Князя сразу же ввели в состав недавно учрежденного сената и вновь поставили во главе комиссариатского ведомства с единственным в своем роде званием-титулом «генерал-пленипотенциар-кригс-комиссар». Впрочем, способности военачальника все-таки не входили в число главных достоинств Долгорукого. И поэтому в боевых действия он больше уже не участвовал. А вот на административном поприще не раз доказывал свою полезность, демонстрируя и глубокий ум, и яркую индивидуальность характера.
Американский историк Роберт Масси, желая подчеркнуть незаурядную роль Якова Федоровича в петровском правительстве, сравнивает его со знаменитым римским консулом Катоном Старшим. Этот автор в своем исследовании вообще уделяет князю немало внимания и дает ему следующую характеристику: «…На портрете Долгорукий предстает перед нами мужчиной могучего телосложения, с двойным подбородком и пышными усами. Он не выглядит придворным щеголем, зато производит впечатление человека проницательного, хотя и отличающегося горячим нравом. Так оно и было, к тому же Долгорукий был смел, упрям, своеволен и любил настоять на своем. Когда у него не хватало доводов, чтобы убедить противника в своей правоте, он попросту брал горлом. Один только Меншиков, пользовавшийся особым покровительством государя, не боялся перечить вспыльчивому старику…»
К сему можно добавить, что князь, не смущаясь перед гневом Петра, часто вступал с ним в споры по различным вопросам государственного управления и неоднократно выходил из этих «диспутов» победителем. Во время длительного шведского плена он хорошо изучил административное устройство скандинавов, что оказалось чрезвычайно полезным в период работы над организацией знаменитых петровских коллегий. В 1717 г. Долгорукий возглавил, пожалуй, самую актуальную из них для России всех времен — Ревизионную. До конца своих дней он продолжал тянуть воз главного управленца, за что официально именовался «первоприсутствующим» сенатором. К сожалению, князь не увидел победного завершения Северной войны, не дожив всего года до заключения Ништадтского мира.
На боярине-западнике Якове Федоровиче и завершается список русских генералов, ставших главными неудачниками «нарвской конфузии». И хотя мы бросили на них только беглый взгляд, даже такое «шапочное» знакомство не оставляет сомнений в том, что тяга к познанию военного искусства, а тем более полководческие способности явно не входили в число тех достоинств, которыми эти люди были одарены от природы.
Их «командирский образ» оказывается столь блеклым, что за минувшие три века отечественная историография, традиционно склонная к «надуванию щек» в вопросах «воинского величия России», при всем желании так и не смогла найти в среде петровских военачальников первого призыва персонажа, хотя бы мало-мальски пригодного для «поднятия на щит» в качестве противовеса по отношению к доминирующей роли европейцев в деле создания русской полководческой школы. Отчего и имена этих генералов в нашей стране сейчас знает далеко не каждый специалист-историк, не говоря уж о широкой читательской аудитории.
Точной статистики количества иностранных наемников, служивших в годы Северной войны под царскими знаменами, нет. С уверенностью можно лишь сказать, что таковых было несколько тысяч, и в том числе более полусотни генералов. Некоторые из них погибли в боях (например, генерал-майор Швейден убит в сражении у Головчина, а генерал-майор Видеман — при штурме Браилова), значительная часть по окончании контрактов вернулась в Европу, а меньшая половина прижилась в России. Но независимо от своей дальнейшей судьбы именно иностранцы стали той точкой опоры, опираясь на которую Петр Великий сумел развернуть свою страну с тупикового азиатского пути на перспективную дорогу, ведущую к западной цивилизации.
Даже краткий рассказ обо всех интересных личностях из числа европейских ландскнехтов в России того времени составит многотомный труд, поэтому автору пришлось ограничиться только теми людьми, карьера которых получилась наиболее эффектной. Начиная главу о них, хочется обратить внимание читателей на важнейшее достижение русского царя-реформатора. Историки почему-то упорно оставляют его за рамками своих исследований. А между тем Петр стал первым из восточных владык, кто сумел наиболее творчески воспользоваться старым, как мир, институтом военного наемничества. Ведь со времен Фермопил и Марафона, когда экспансию огромной Персии остановила крошечная Греция, ленивые умом азиатские деспоты постоянно покупали услуги представителей европейского военного искусства, но ни разу не аккумулировали их опыт и не создали собственную «продвинутую» армейскую машину.
Главной проблемой «новоманирных» полков, которые Петр Великий начал формировать для войны со Швецией, являлось полное отсутствие отечественных специалистов, имевших хотя бы приблизительное понятие о том, что вообще собой представляет регулярная армия Запада их эпохи. Поэтому в первое десятилетие противоборства с Карлом XII Петр прилагал титанические усилия, стараясь нанять в Европе умелых военных профессионалов.
Но ситуация осложнялась тем, что услуги квалифицированных офицеров стоили недешево, а возможности русской казны в этом плане были весьма невелики. Вдобавок одновременно с Северной войной разразилась так называемая война за испанское наследство. Она втянула в себя все крупные передовые государства, что еще более повысило стоимость бывалых вояк, которые к тому же совсем не горели желанием ехать в далекую и неведомую Россию.
Особенно тяжело оказалось найти генералов для верховного командования. Что, в общем-то, и понятно. Чем солидней человек, тем меньше у него резонов пускаться в авантюры — спешить куда-то за пределы цивилизованного мира, дабы там возглавить каких-то неведомых московитов для войны с уважаемым всей мировой общественностью того времени королевством.
