но, как нам кажется, его цена оправдана» (Stahl 1996). Слова Олбрайт облетели весь арабский мир (Cockburn and Cockburn 1999, 263; Mackey 2002, 372). То же феноменальное безразличие наблюдалось во время Войны в Заливе. Бесчисленные фотографии и освещение в СМИ жертв среди мирного населения, вызванных ударом по одному из бомбоубежищ в Багдаде, ничуть не повлияли на отношение американцев к политике бомбардировок (Mueller 1994, 317). Кроме того, невосприимчивость американской публики к снимкам «шоссе смерти» и появившимся в конце войны сообщениям о том, что она унесла жизни 100 тысяч иракцев, не ослабили энтузиазм в связи с предстоящими парадами и торжествами по случаю «победы» и «возвращения домой». Впрочем, указанные данные о потерях почти наверняка сильно завышены – возможно, более чем десятикратно, см. Heidenrich 1993 и Mueller 1995b.
«Шоссе смерти» – имеется в виду один из заключительных эпизодов Войны в Заливе (26–27 февраля 1991 года), когда в результате авиационного удара коалиции во главе с США по отступающим из Кувейта иракским войскам были уничтожены сотни единиц техники. – Прим. ред.
См. Gordon 1999, а также Baram 2000.
Интересно, что для офицеров ВВС США, вероятно, было бы некорректно исполнять возможный приказ о проведении бомбардировки, которая повлекла бы за собой такой же, как в случае с торговыми санкциями против Ирака, тяжелый ущерб при непропорционально малых результатах. Регламенты ВВС США особо оговаривают, что атаку с воздуха надлежит отменить или приостановить, если «можно ожидать, что она приведет к побочным жертвам среди гражданского населения, ранениям мирных жителей, повреждению гражданских объектов или сочетанию этих последствий, которые будут сочтены неоправданными в сопоставлении с ожидаемым конкретным и непосредственным военным преимуществом» (U. S. Department of the Air Force 1976, 5–9). За изучение этого вопроса автор признателен Карлу Мюллеру. Подробнее об этом феномене см. также Garland 1990, 242–243; Keeley 1996, 62. Как отмечает Дэвид Гарленд, даже несмотря на перемену настроений в пользу отмены или резкого сокращения использования телесных наказаний и смертной казни, в обществе сохраняется значительная терпимость к длительному тюремному заключению, которое может повлечь за собой острые психиатрические и психологические страдания, ухудшение физического здоровья, утрату социальных и когнитивных навыков, социальную деградацию и унижение заключенного, а также серьезные экономические трудности и эмоциональное потрясение для его семьи. Но «поскольку эти страдания проявляются в психической и эмоциональной плоскости, а не физически, поскольку их губительное воздействие становится очевидным по истечении длительного периода времени, а не мгновенно, поскольку они скрыты от глаз общества и юридически замаскированы под ординарное „лишение свободы“, все это не сильно задевает наши чувства, и в результате такие страдания способны отчасти формировать публичную политику». В целом большинство людей, похоже, обладает выдающейся способностью пассивно поддерживать акты насилия и иные методы причинения смерти (в особенности если это происходит не в их стране) или оставаться к ним равнодушными, даже если ужасы совершаются от их имени. Бенджамин Валентино называет это явление негативной поддержкой. Иной раз люди, разумеется, отводят глаза и не хотят знать, что происходит, поскольку боятся, что если узнают об этом, то им придется принимать моральное решение о действиях, которые могут поставить под угрозу их благополучие. Однако безразличие, похоже, вовсе не является чем-то необычным – напротив, это, вероятно, типичное явление даже в тех случаях, когда противодействие не требует затрат и не чревато физическими санкциями. Как правило, лишь незначительное меньшинство испытывает принципиальное отвращение к насилию, чтобы отказаться от его совершения или активно противостоять ему, когда ситуация явно к нему располагает. См. Browning 1998; Valentino 2004, 31–39.
Dahl 1971, 182–183, 188 (Даль 2010, 211–212). См. также Wendt 1999, chap. 3.
См., например, Jervis 1988; Gaddis 1992, chap. 6; 1999; Johnson 1995; O’Connell 1998, 258; van Creveld 1999a, 30–33; 1999b, 337–344.
May 1999, 1–2. В другом месте Черчилль выдвинул более конкретную «меланхоличную мысль», что «у Европы нет иного спасения от всеобъемлющей войны, кроме разрушительного потенциала Соединенных Штатов в этом ужасающем оружии» (Churchill 1951, 356; см. также Rosenberg 1999).
Waltz 1998; предложение Ростоу упоминается в работе Мау 1999, 3.
Развернутое обоснование этого тезиса см. в: Mueller 1995a, chap. 5. См. также Mueller 1985, 1988, 1999a.
В 1953 году бывший посол США в СССР Аверелл Гарриман заметил, что Сталин «был настроен сделать все возможное, чтобы избежать ужасов новой затяжной мировой войны» (цит. по: Newsweek, March 16, 1953, 31). См. также Howard 2000, 78.
Создание ядерной бомбы едва ли оказало и существенное влияние на формирование межгосударственных альянсов времен холодной войны. Фактически послевоенное разделение мира на два альянса, центрами которых были Вашингтон и Москва, подразумевает, что в их состав входила группа государств, мало участвовавших в ядерной безопасности, но при этом способных самостоятельно доставлять неприятности всему своему блоку. Таким образом, как заметил Уорнер Шиллинг, обоснования этих альянсов «пришли, по сути, из доядерной эпохи» (Schilling 1961, 26; см. также Schlesinger 1967, 6; Gaddis 1987, 230n).
См. также Luard 1986, 396; 1988, 25–31; Ray 1989, 428–431; Holmes 1989, 238–248; Vasquez 1991. O военных инициативах, которые страны, не имеющие ядерного оружия, предпринимали против ядерных держав, см. Paul 1994.
Howard 1991, 176.
Howard 1991, 1. На деле индустриализация могла даже усилить привлекательность войны, поскольку именно благодаря ей стали возможны «маленькие победоносные войны». Как отмечает Эван Льюард, «очень короткие войны (продолжительностью два месяца или меньше) фактически пришлись примерно на последнее столетие, поскольку лишь в этот период был достигнут уровень мобильности, достаточный для проведения молниеносной военной кампании» (Luard 1986, 79).
Kaysen 1990, 49; см. также Fukuyama 1992, 262.
Keeley 1996, 160; Milward 1977, 3. Этот тезис следует дополнить небольшой оговоркой. Этическое представление о священной ценности человеческой жизни, похоже, является относительно новым – в явном виде оно сформировалось в XIX веке, а прежде священной считалась лишь душа. Если ценность человеческой жизни возрастает, то следствием этого становится и увеличение издержек войны. Однако
