Вернувшись в Израиль, я доложил Беньямину Нетаньяху об этой беседе. Нетаньяху внимательно выслушал и попросил проинформировать об этом советника по борьбе с терроризмом Меира Дагана. Я был знаком с Меиром Даганом со времен его службы в армии. Я пришел к нему и доложил обо всем. Он спросил, как я все это оцениваю. Я сказал, что прежде всего надо оценить несколько фактов из их информации. Если он решит, что информация достаточно серьезна, то встретиться с ними и по результатам встречи решить о дальнейшем. Так мы и договорились. Я вернулся в Москву и встретился с командиром подразделения по борьбе с исламским терроризмом, молодым генерал-майором. Я получил от него материалы и разъяснения к ним и передал все Меиру Дагану. После ознакомления с ними было решено встретиться с ФСБ в Москве. После еще одной моей поездки в Москву, во время которой я подготовил визит Дагана, мы приехали вместе с ним на переговоры с ФСБ. Это было серьезное и глубокое обсуждение, во время которого были также высказаны оценки и предположения о направлениях развития исламского терроризма. Даган подготовил отчет, и мы вместе подали его премьер-министру Беньямину Нетаньяху.
Даган рекомендовал продолжить сотрудничество по этому вопросу. В принципе, это было верно. Но я заметил Меиру Дагану, что структуры не будут от этого в восторге по тысяче и одной причине, частично оправданным, но в основном безосновательным, и все просто уйдет в песок. В сущности, на этом и закончилось мое участие в этой истории. Не было никакого смысла и дальше принимать в ней участие. Через некоторое время мне позвонил генерал из ФСБ. Он приехал в Израиль на переговоры. По его словам, он попросил у организаторов визита встретиться со мной, но те увильнули от ответа. Генерал попросил встретиться с ним, и мы встретились в его гостинице в Тель-Авиве и просидели полночи. Он поблагодарил меня за помощь и сказал, что, наконец, начался более серьезный диалог. Вместе с тем он отметил, что не почувствовал особого воодушевления с израильской стороны, и он опасался, что в конце концов желаемых и необходимых результатов не достичь. Я ответил ему, что я не могу в это вмешиваться и как-то еще повлиять, это вне моих функций и полномочий. Мы встречались еще несколько раз в Москве по просьбе генерала ФСБ. Он держал меня в курсе дел во всех подробностях, включая переданную ими израильским коллегам информацию и предложения. Процесс пошел, но очень и очень медленно и, на мой взгляд, недостаточно ни по темпу, ни по содержанию. Через некоторое время офицер-армянин, с которым я встречался, «покончил с собой», выбросившись из окна с шестого этажа дома отдыха. По оценке его коллег, его просто ликвидировали чеченские террористы. Шел 1998 год. Три года до атаки Бен Ладена на Соединенные Штаты Америки.
Незадолго до окончания своей каденции, перед выборами 1999 года Беньямин Нетаньяху еще раз посетил Россию в сопровождении министра иностранных дел Ариэля Шарона. Визит должен был начаться в воскресенье, а в пятницу мне позвонил Ариэль Шарон и попросил разъяснить какую-то техническую деталь, связанную с визитом. Я ответил ему: «У меня нет никаких подробностей. Я не еду. Я не получил никакого приглашения или распоряжения по поводу визита от главы правительства. Я знаю о том, что должен состояться визит. Мы подготовили и передали премьеру все материалы к визиту, но никто не сообщал мне, что я должен сопровождать его в этом визите». Шарон вскипел. Он тут же связался с приемной премьер-министра. Через два часа мне позвонили из его приемной и, заикаясь и оправдываясь, попросили присоединиться к визиту. Я знал, что это не случайно. Всегда глава «Натива» принимал участие в визите премьер-министра или министра иностранных дел в Россию или другие государства постсоветского пространства. В каждом таком визите есть не только дипломатические встречи, но и встречи с евреями. И если главы «Натива» нет в делегации, это признак того, что еврейская тематика снята с повестки дня и не так уж важна. Для себя я решил, что если самолет с Нетаньяху вылетит на визит в Россию без меня, то по возвращении он найдет на своем столе мое письмо об отставке. У меня не было никакого желания быть декорацией в деле, лишенном всякого смысла. Премьер-министр вправе поменять главу «Натива», но у него нет никакого права пренебрегать организацией и лишать ее всякого смысла. Но благодаря вмешательству Шарона я принял участие во втором визите Нетаньяху в Россию. Всем было ясно, что второй визит Нетаньяху – это показательный визит, в рамках предвыборной кампании. У главы правительства были назначены встречи со всей российской верхушкой, и я попросил Шарона, чтобы Цви Маген, посол Израиля, но работник «Натива», временно переданный в МИД, участвовал во всех встречах, даже с самым ограниченным числом участников. В одной из таких встреч участвовали со стороны России глава правительства Е. Примаков, министр иностранных дел Игорь Иванов и два их советника. Со стороны Израиля – Нетаньяху, Шарон, военный секретарь Нетаньяху, посол Цви Маген и я. Официально встреча была посвящена проблемам Ирана, но, когда закончилось обсуждение иранских проблем, Нетаньяху, который большую часть встречи молчал, сказал, что у нас есть еще одна просьба: передать Израилю архив руководителя религиозного движения Хабад покойного раввина Шнеерсона. Он даже попросил, если возможно, взять с собой в самолет этот архив.
Я взглянул на российскую делегацию и не знал, куда деваться от стыда. Примаков не понял, о чем идет речь, и Иванов шепотом объяснил ему. Данный ими ответ был очевиден: вопрос сложный, и нет возможности обсуждать его сейчас. Российским представителям было ясно: Нетаньяху надеялся получить от России архив любавичского раввина, чтобы заручиться поддержкой движения Хабад, как это и было на выборах 1996 года, когда Хабад поддержал его, выйдя с лозунгом: «Биби – это хорошо для евреев!» Это было так очевидно, так дешево, примитивно и постыдно – связать судьбоносные проблемы Израиля – ядерное вооружение Ирана – в сугубо секретной и ответственной встрече с политической предвыборной пропагандой! Было ясно, что с российской стороны это отлично понимали. Если и раньше с российской стороны не было большого уважения к Нетаньяху, то в этой беседе он еще больше унизил и государство Израиль, и правительство Израиля.
Из Москвы мы вылетели в неожиданный и бесполезный визит в Грузию. Это тоже, вероятно, было нужно для предвыборной кампании. На этот раз Еврейское Агентство превзошло себя и перевезло евреев, направлявшихся в Израиль, из России в Грузию, чтобы наполнить ими самолет премьер-министра. Людей промытарили двенадцать с лишним часов только для фотоснимков и сообщений в газетах, что премьер-министр везет новоприбывших в Израиль.
В начале сентября 1998 года я получил от военного секретаря Премьер-министра отчет комиссии бригадного генерала Йомтова Тамира, одной из бесчисленных комиссий, созданных по поводу «Натива», с его рекомендациями. У всех комиссий по поводу Натива, включая отчет Государственного контролера, кроме Комиссии генерала Хофи, было одно общее. Никого из них не интересовал вопрос, что хорошо для евреев и для их выезда в Израиль. Все эти отчеты и их рекомендации, ни одна из которых, к счастью, не была реализована и с позором похороненные, пока я был главой «Натива», служили личным и ведомственным интересам тех, кто назначал эти комиссии. Вопросы евреев бывшего Советского Союза, их судьба и их выезд в Израиль серьезно не интересовали ни одного главу правительства Израиля после убийства Ицхака Рабина и до сегодняшних дней. Эта тема была для всех них не больше чем инструмент, циничный, демагогический, для манипуляций в предвыборных кампаниях.
По этому отчету я написал премьер-министру подробный документ на семи страницах и из 35 пунктов. В нем я обосновал, почему рекомендации комиссии неприемлемы для меня и в чем их реализация не только неверна, но и нанесет непоправимый вред государству Израиль. Я закончил свое письмо словами, что если мое мнение не будет принято, то я не останусь на посту главы «Натива». Через две недели я получил письмо за подписью военного секретаря, в котором было написано: «Ваше письмо премьер-министру оставлено без удовлетворения». Сказать, что я разозлился, – это ничего не сказать. Это был такой же стандартный ответ, который получали миллионы граждан Советского Союза на свои прошения товарищу Сталину по поводу своих арестованных родственников, многие из которых были убиты или погибли: «Ваше обращение к товарищу И. Сталину оставлено без удовлетворения». Военный секретарь Шапиро не знал этого и не мог знать. Но меня взбесило то, что в государстве Израиль, в конце XX века, израильская бюрократия докатилась по своему «деловому» отношению и форме ответов до уровня времен Сталина пятьдесят лет назад. В этом не было моего личного оскорбления, а стыд и боль за то, как функционирует бюро премьер-министра Израиля. Один из придворных офицеров набирается наглости и берет на себя полномочия отвечать так вместо главы правительства? У меня не было сомнения, что глава правительства не читал моего письма и не он сформулировал полученный мной ответ. Но чтобы глава правительства позволял такое ведение дел от своего имени?
