Вместе с тем при исследовании данного вопроса необходимо учитывать и субъективный фактор, поскольку именно ко времени задержки шведской армии под Могилевом относится такой внешне незначительный эпизод войны, как пленение генерал-адьютанта короля Карла подполковника Габриэля Отто Канефера (Канифер, Gabriel Otto Kanefer, Kanefehr), который руководил всеми действиями иррегулярной шведской конницы. Канефер был взят в плен 1 августа 1708 года в результате внезапного нападения специальной группы («партии») под командованием полковника Иоганна Вейсбаха (Johann Bernhard Weißbach, уроженец Богемии, служил в Австрии, в 1707 году перешел на русскую службу в звании полковника и был назначен командиром Сибирского драгунского полка) из корпуса генерала Ренне на лагерь под Смолянами (Смолевичи, Смольяны), где располагался конный отряд Канефера численностью около 200–300 человек, в том числе 50 шведских солдат-драгун и 2 офицера[93] (история этого эпизода Северной войны в действительности заслуживает отдельного исследования, поскольку в плен был взят фактически руководитель армейской разведки шведов, располагавший ценнейшей информацией о планах шведского Главного командования). Подполковник Канефер, пользовавшийся большим расположением короля Карла – генерал-адъютант с 1706 года, характеризовался как смелый кавалерийский командир, умело организовывавший диверсионные и разведывательные конные рейды. В частности, русские источники отмечают его удачные действия при организации переправы шведской армии через Березу[94]. Поэтому, вероятно, именно его пленение привело к снижению эффективности действий шведской иррегулярной конницы. Обмен Канефера на русских военнопленных организован не был, так что он оставался в плену до окончания Северной войны (вначале Канефер был любезно принят в Москве комендантом князем Матвеем Петровичем Гагариным, но затем вместе с бывшим комендантом Нарвы генералом Хеннингом Горном обвинен в шпионаже и помещен под стражу (царь Петр обвинил его в сокрытии «под божбою» планов короля Карла о повороте шведской армии в Украину, хотя ко времени пленения Канефера таких планов еще не существовало[95]), потом выслан в Тобольск, поскольку русское командование опасалось попыток побега с его стороны, а после обвинения Сибирского губернатора князя Матвея Гагарина в попытке организовать переворот с помощью военнопленных-шведов – заключен в крепость в Санкт-Петербурге (освобожден оттуда в декабре 1723 года по ходатайству герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского (герцог Голштинский, Karl Friedrich, Herzog zu Holstein-Gottorp), находившегося в России в связи с намерением сочетаться браком с дочерью Петра I, цесаревной Анной Петровной[96])).
Наряду с этим здесь также следует указать и на другой субъективный фактор – психологию восприятия местным православным населением протестантов-шведов. Помимо увеличения количества легкой конницы и пленения Канефера, местные условия в православных Белоруссии и Украине, в отличие от католической Польши, благоприятствовали ведению агентурной работы в интересах русских (как писал Меншикову сам царь: «… с помощью шпигов (лучше, чем попы, не придумать)…»[97]), поэтому царское командование было хорошо осведомлено о движениях шведской армии (некий православный поп Елисей из Мстиславля был послан русским командованием на разведку в Могилев и успешно выполнил порученную ему шпионскую миссию). Это позволяло заранее занимать укрепленные пункты на пути шведов; навязывать противнику бои местного значения и устраивать засады; блокировать переправы через реки и уничтожать переправочные средства; уничтожать продовольственные и иные запасы в районах по направлению продвижения шведской армии. В результате шведы тратили время и силы на штурмы и обходные маневры, теряли в стычках людей и расходовали боеприпасы, лишались возможности организовать снабжение.
Русские отряды внезапно атаковали части шведской армии при Черной Натопе (Добром), Пирятине, Красном и Колядине, Раевке, Опошне, Рашевке, Краснокутске и Городне, в Старых Сенжарах, под Петровкой; блокировали переправы через Десну и Ворсклу; упредили шведов в занятии Мглина, Стародуба, Батурина; уничтожили переправочные средства по Днепру. При этом гибель или тяжелое ранение каждого хорошо обученного солдата-профессионала для шведов были невосполнимыми, а русские, невзирая на любые потери, получали все возрастающий численный перевес. Так, за период с 1701 по 1708 гг. штатная численность русской армии возросла с 40 до 113 тыс. военнослужащих (реальная укомплектованность частей в целом соответствовала штатным нормам несмотря на непрерывное дезертирство, объяснявшееся принудительным характером набора в армию – по оценке английского посла Витворта, в 1707 году, несмотря на отсутствие активных боевых действий, из 30 тыс. военнослужащих драгунских полков осталось только 16 тыс., а из 11 пехотных полков в Москве за два месяца дезертировали в среднем по 200 человек из каждого полка[98]; по данным, которые приводит В. Молтусов, за период с 1705 по 1709 гг. было произведено пять рекрутских наборов приблизительно по 30 тыс. человек каждый, из которых до трети людей выбывало из строя в результате бегства и болезней, так что за пять лет русская армия понесла небоевые потери в количестве около 50 тыс. человек[99]; соответственно, в русской армии имели место, например, и такие потери как смерть рекрутов от голода и болезней до прибытия к месту службы, куда их доставляли в кандалах, а в пути содержали по тюрьмам и острогам[100]; с 1712 года рекрутов стали насильственно метить – на руке выкалывали крест, то есть русская регулярная армия по существу являлась армией рабов – оторванный от земли крепостной крестьянин переходил из-под власти помещика в рабство к воинскому начальнику[101]).
При этом ничего нового стратегия русского командования не представляла. Аналогичной манеры ведения боевых действий придерживался еще византийский стратег Велизарий в войне с готами в Италии. С помощью легкой конницы он лишил подвоза большое войско готов, осаждавшее Рим, после чего, вследствие голода и вынужденного питания недоброкачественными, испорченными продуктами, среди готов началась эпидемия[102]. Однако, в отличие от царя Петра и его генералов, Велизарий постоянно и последовательно уклонялся от крупных боевых столкновений, требовавших привлечения основных сил его армии.
Таким образом, в ситуации стратегического отступления противника, дополненного последовательным разорением местности и активными действиями многочисленной русской иррегулярной конницы, шведская армия оказалась в сложной оперативно-стратегической обстановке. Положение шведов характеризовалось, во-первых, постоянным сокращением численности личного состава; во-вторых, затруднениями с получением основных предметов снабжения, фуражировкой и сбором запасов продовольствия; в-третьих, отсутствием полных и достоверных сведений о противнике при невозможности скрыть собственные передвижения, что позволяло русским блокировать шведские маневры. В это время, в момент отказа от дальнейшего продвижения на Москву через Смоленск и поворота в Северскую землю Украины, шведское командование должно было адекватно оценить ситуацию и принять решение об изменении стратегического плана кампании. Однако продолжение упорного поиска дороги к Москве при четком осознании малочисленности людских и материальных ресурсов показывает, по мнению В. Молтусова, что дальнейшие военные операции шведов приобрели авантюристический характер[103]. Таким образом, целенаправленно примененная русскими стратегия «истощения» и окружения противника завесой иррегулярной конницы привела к тому, что шведы не добились поставленной цели, но шведское командование, то есть прежде всего король Карл XII, приняло стратегически ошибочное решение о продолжении ведения кампании по той же схеме, вследствие чего в ходе военных действий наступил перелом в пользу русской стороны.
Этот перелом в войне явно обозначился в сентябре 1708 года, после того как русским удалось добиться крупного успеха в битве под Лесной против отдельного шведского корпуса под командованием генерала Адама Левенгаупта.
Лифляндский и Курляндский губернатор генерал Адам Людвиг Левенгаупт, командовавший войсками в Лифляндии (нем. Livland, одно из наименований Ливонии, обозначавшее северную часть Латвии и южные районы Эстонии) и Курляндии (западная Латвия), хорошо зарекомендовал себя в ходе боевых действий на прибалтийском театре Северной войны, где шведы после битвы под Нарвой терпели одну неудачу за другой. Так, в 1703 году он одержал победу у деревни Салаты (Saladen, лит. Салочай в 65 км к югу от Митавы, Mitau, лат. Елгава) над вчетверо превосходящим его силы русским отрядом в составе стрелецких частей, смоленского конного ополчения и литовской конницы, а в 1704 году разбил примерно такой же по составу и вдвое превосходящий по численности отряд при городе Якобштадт (латв. Екабпилс на реке Даугаве). Это были победы, одержанные регулярными шведскими войсками над иррегулярными военными формированиями противника, но 15 июля 1705 года Левенгаупт разбил под Гемауэртгофом (Gemäuerthof, Мур-Мыза, на реке Свете в 30 км к югу от Елгавы) крупный русский корпус фельдмаршала Шереметева (всего 8 драгунских полков и 3 пехотных полка – около 9 тыс. солдат и офицеров при 13 орудиях[104]), пытавшийся отрезать шведские силы в Прибалтике от находившейся в Польше армии Карла XII.
