Тем не менее, что же из этого всего важно для нас в контексте рассматриваемых здесь событий? То, что, по мнению немецкого командования, акция 600-й пехотной дивизии Вермахта (или Первой дивизии Русской Освободительной армии) на Одерском фронте в очередной раз подтвердила тот факт, что данная часть являлась в общем и целом боеспособной на уровне не ниже соответствующих частей регулярной германской армии.
6. РОА. Восточный фронт – Прага
Еще до непосредственного участия Первой дивизии РОА в боях на фронтовой линии командование Русской Освободительной армии и КОНР искало любые возможные способы спасения своей с таким трудом наконец созданной армии. Сергей Кузьмич Буняченко, которого это касалось в тот момент более чем всех остальных, активно интересовался общей ситуацией на фронтах, а то, что он узнавал, явно не поднимало ему настроения. Со дня на день ожидалось начало нового советского наступления, прямо в том направлении, где как раз находилась его Первая дивизия. В то, что германская армия удержит фронтовую линию, не верил уже никто, даже сами немцы. Для Первой дивизии РОА это означало одно – она неизбежно попадет в руки Советов, в глазах которых весь личный состав являлся предателями Родины, изменниками и врагами народа первой степени, со всеми вытекающими из этого последствиями. По различным, часто взаимопротиворечащим источникам, одним из планов Власова было собрать воедино все силы РОА на чешской территории (как одно из возможных мест указывается город Хеб, по-немецки Эгер, где тогда находилась большая часть военно-воздушных сил КОНР), а оттуда начать переговоры с Западом, другим – возможно, направиться в район стыка границ Чехии, Австрии и Германии, то есть туда, где находилась (скорее должна была бы находиться) дорога в пресловутую «Альпийскую крепость», то есть оба возможных пути изначально вели на территорию Протектората Богемия и Моравия, который тогда к тому же и являлся единственной все еще действительно тыловой зоной рейха. Именно стремлением к выполнению какого-то подобного плана любой ценой, наверное, можно объяснить поведение генерала Буняченко после боя на плацдарме «Эрленхоф».
По окончании неудачной атаки на советские позиции участвовавшие в ней силы Первой дивизии РОА начали отход с передовой линии. Именно в этом месте в различных публикациях встречаются красочные описания того, как «предатели-власовцы побежали с поля боя, побросав все и оголив вверенный им участок фронта, в страхе попасть в плен Красной Армии, в очередной раз предавая, только теперь уже немцев»… или что-то подобное в различных вариациях на тему. Но это неправда, и кому как не самим немцам это знать. Два власовских пехотных полка и все остальные силы отходили с передовой организованно и в полном соответствии с заранее установленным на этот случай планом, да и бежать-то им было не от кого – контратаки с советской стороны не последовало, так что солдат РОА никто, собственно, и не преследовал. А свои действия, уже не согласованные с германским командованием, Сергей Кузьмич Буняченко начал предпринимать лишь несколько позднее. На передовой, точнее недалеко за ней, должна была остаться для прикрытия артиллерия РОА и несколько вспомогательных частей общей численностью в размере одного неполного полка, а большая часть дивизии отходила обратно в тыл. Тем не менее через связного офицера, майора Швеннингера, генерал Буняченко попросил у командования немецкой 9-й армии две вещи: первое – разрешение на отход с занимаемых позиций всех своих сил, включая артиллерию и части прикрытия, второе – в сложившейся общей ситуации и взглядом к специфике личного состава дивизии, официальный приказ (именно приказ, не разрешение!) к выдвижению части в полном составе в южном направлении. Как я уже говорил ранее, немцы, видимо, как никто другой понимали всю опасность положения 600-й пехотной дивизии, и разрешение на отход своих войск, как и официальный приказ к передвижению на юг, в направлении сосредоточения основной массы войск группы армий «Центр», Буняченко от германского командования п о л у ч и л, соответственно, со всеми необходимыми сопроводительными документами для обеспечения всех своих частей с немецких складов по пути следования[37]. Другое дело, что сам отход всех сил Первой дивизии Русской Освободительной армии с занимаемых позиций и тех, что еще должны были стоять на своих местах в полной боевой готовности, фактически начался еще до получения данного приказа от немцев, по личному распоряжению командира дивизии, что сам Буняченко потом объяснял своей уверенностью в здравом разуме командования немецких вооруженных сил. Как видно, в этом он как раз не ошибался. Соседние по фронту немецкие части власовцы, при своем отходе, также вовремя поставили в известность обо всем происходящем, чтобы те могли перестроить свою оборону в зависимости от ситуации. В это время русская дивизия все еще действительно являлась и 600-й пехотной дивизией Вермахта.
У генерала Буняченко и его Первой дивизии РОА уже, как говорится, «горела земля под ногами» – он понимал, что перемещение такого объема войск и даже сама переорганизация и составление их в походный порядок после прошедшего боя требует немалого времени, а его у русских в немецкой военной униформе как раз и не было, поэтому использовать старались каждый имеющийся в их распоряжении день и час. Все работали быстро и слаженно, приказы выполнялись четко – подгонять солдат не надо было, ситуация всем была ясна.
В соответствии с приказом штаба 9-й германской армии из группы армий «Висла» 600-я пехотная дивизия отправлялась в южном направлении на город Коттбус, чем, таким образом, переходила в подчинение группы армий «Центр» фельдмаршала Фердинанда Шернера. Утром четырнадцатого апреля 1945 года, в присутствии немецких связных офицеров, по дивизии был выдан приказ к походу в указанном направлении. Сразу же после объявления данного приказа личному составу генерал Буняченко вызвал к себе майора Швеннингера и попросил его еще раз подтвердить по своим каналам связи данный приказ германского командования. Это было сделано. Командира Первой дивизии РОА между тем больше всего интересовало, что должно последовать, когда его части по плану достигнут Коттбуса – маршрут движения проходил хоть и в желаемом южном направлении, но все еще прямо вдоль так небезопасной для власовцев линии фронта и в непосредственной ее близости, начнись вдруг советское генеральное наступление, и все они сразу же неминуемо оказались бы в смертельной ловушке, даже без возможности развернуться в боевые порядки, хотя и теоретическое наличие такой возможности вряд ли что-либо изменило бы. Четкого ответа на эти вопросы Швеннингер русскому генералу дать был не в состоянии – командование 9-й армии не могло выдать ему инструкции, касающиеся действий дивизии после ее перехода под официальную юрисдикцию другой группы армий и, соответственно, другого штаба подчинения. Единственное, что он сообщил Буняченко, это свою личную твердую уверенность в дальнейшем продвижении на юг, так как при его дискуссиях в штабе группы армий «Висла», по его словам, немецкое командование выразило полное понимание специфики ситуации русской дивизии Вермахта.
Тем не менее в середине апреля 1945 года в штабе группы армий «Центр» еще царила несколько иная атмосфера, чем у ее северных соседей на Берлинском направлении. Здесь какие-либо пораженческие настроения и разговоры были строго запрещены лично командующим фельдмаршалом Фердинандом Шернером, общение все еще происходило в духе непоколебимой веры в «Endsiege» – окончательную победу Третьего рейха, и, соответственно, достижению данной высшей цели были подчинены и все проводимые здесь действия. Так что фельдмаршалу Шернеру с самого начала были не очень интересны различные душевные переживания личного состава так неожиданно «свалившейся на него прямо с неба» целой пехотной дивизии, он рассматривал ее исключительно как боевую единицу германских вооруженных сил, которая, по его твердому убеждению, должна была бы также и быть немедленно использована по своему прямому назначению, то есть на линии фронта, где Вермахту катастрофически не хватало сил.
Единственной серьезной ошибкой «простодушного» немецкого фельдмаршала было, видимо, то, что он как-то забыл спросить на все это разрешения у их превосходительств генералов Андрея Андреевича Власова и Сергея Кузьмича Буняченко, в планы которых как раз подобные мероприятия не очень вписывались.
Хотя в штабе группы армий «Висла» никто не мог давать распоряжения относительно дальнейших передвижений 600-й пехотной дивизии по территории, подконтрольной группе армий «Центр», сообщить южным соседям о передислокации данной части в их направлении были обязаны, что и сделали немедленно после отдачи приказа к выходу русской дивизии на марш. Штаб фельдмаршала Шернера отреагировал настолько молниеносно, что это удивило даже самого немецкого связного офицера при РОА майора Гельмута Швеннингера: примерно в 21.30 тринадцатого марта 1945 года решение о передвижении власовской дивизии на юг было принято и выданы соответствующие распоряжения в штабе 9-й армии группы армий «Висла», в 8.00 утра четырнадцатого апреля генерал Буняченко выдал своим частям приказ к походу в направлении на Коттбус, а уже в 14.00 того же четырнадцатого апреля, когда даже еще не все части Первой дивизии РОА выдвинулись с места расположения, мотоциклист-курьер уже привез в штаб Буняченко пакет, содержанием которого был приказ для 600-й пехотной дивизии Вермахта от командования группы армий «Центр» к немедленному занятию этой частью новых позиций, располагавшихся прямо за фронтом 275-й пехотной дивизии Вермахта, входящей также в группу армий фельдмаршала Шернера, а последняя держала фронт еще даже ближе, к точке отправления власовцев у плацдарма «Эрленхоф», чем изначально обозначенная цель похода – район города Коттбус.
