При этом казалось, что ничто не предвещало очередного взрыва. 9 (22) февраля в 14:00 император посетил Государственную думу22. В вестибюле Таврического дворца его встречал Родзянко вместе с радостными депутатами. Перед началом заседаний в Екатерининском зале дворца в присутствии членов правительства и послов союзных стран был отслужен торжественный молебен в честь взятия Эрзерума23. После окончания службы император сказал краткую речь, приветствуя депутатов, и пожелал им успешной работы. Ему ответил Родзянко, смысл его выступления сводился к следующей фразе: «Какая радость нам, какое счастье – наш Русский Царь здесь, среди нас»24. После этого император проследовал в зал заседаний, где его встретили овациями, криками «ура» и пением гимна. Родзянко сопровождал императора и давал объяснения25.
Момент был очень торжественный, единение короны и палаты казалось очевидным. Родзянко немедленно воспользовался этим и порекомендовал Николаю II объявить о даровании ответственного министерства. Тот обещал подумать об этом и покинул Думу под аплодисменты. В торжественной встрече не участвовали только левые депутаты, которые предпочли остаться в своих кабинетах26. В Думе остался лишь сопровождавший императора великий князь Михаил Александрович, который наблюдал за работой депутатов из великокняжеской ложи. Заседания открылись в 15:1227. Вечером того же дня та же картина повторилась и в Мариинском дворце перед открытием заседания Государственного совета. Даже время пребывания Николая II в верхней палате практически полностью совпало с тем, что он потратил на нижнюю. Император прибыл в Государственный совет в 20:30, а его заседания, после молебна и торжественных речей, начались в 21:4028.
Работу думской сессии Родзянко открыл словами, казалось бы, обещавшими успешное развитие слушаний: «Великое историческое событие свершилось сегодня здесь. Его Императорскому Величеству благоугодно было осчастливить Своим посещением Государственную думу. Государь молился вместе с нами и в знаменательных словах пожелал представителям Своего верного народа успеха в занятиях их, направленных на пользу Его подданных. Великое и необходимое благо для русского царства – непосредственное единение Царя с Его народом – отныне закреплено еще могучей и сильней. И радостная эта весть наполнит счастьем сердца всех русских людей во всех уголках земли русской и одушевит новым приливом мужества наших славных и доблестных бойцов, защитников родины. Да здравствует же Великий Государь наш Николай Александрович на многие лета!»29 Депутаты долго кричали «ура», но вскоре выяснилось, что посещение императора несколько подняло настроение в стенах представительного органа, но никакого реального влияния на ход работы сессии не оказало30.
Затем выступил Штюрмер. Его речь не отличалась особо красивыми оборотами, хотя и не была лишена здравого смысла. Премьер убеждал: «Грядущее обещает нам сильную и бодрую Россию, но сложится она путями, которые потребуют к себе, с одной стороны, бережного, а с другой – в высшей степени осмотрительного отношения. Общественная мысль была бы только несправедлива к правительству, если бы поставила ему в упрек эту осмотрительность»31. В качестве главных направлений своей внутренней политики Штюрмер назвал продовольственный вопрос и борьбу с немецким засильем32. Фактически это было повторение программы А. Н. Хвостова33. Речь нового премьера не произвела на депутатов должного впечатления34. Выступавших после него А. А. Поливанова, И. К. Григоровича и С. Д. Сазонова думцы встретили и проводили аплодисментами35. Более всего внимания удостоился военный министр, хотя он фактически похвалил мужество императора, взявшего на себя Верховное командование «в критическую минуту». С другой стороны, Поливанов не жалел ярких красок, хваля работу Особых совещаний по обороне, Земского, Городского союзов и т. п. По его словам, благодаря работе общественных организаций производство «необходимейших средств обороны» увеличилось с 2 до 5,5 раза36. Результаты этой работы в описании Поливанова были прекрасны: «Сильный и свирепый враг попирает тяжелой пятой русские области, но началась мобилизация всей необъятной России, – началась и уже приходит на помощь армии»37.
Представитель «Прогрессивного блока» С. И. Шидловский, выступая с ответом на речь Штюрмера, не преминул напомнить об этом, одновременно упрекнув правительство в задержке созыва представительских учреждений: «…большинство, однако, считает своим долгом отметить те серьезные услуги, которые уже и теперь оказаны делу обороны существующими общественными организациями, как земским союзом, городским союзом, военно-промышленными комитетами, всемерное поддержание которых во всем кругу их деятельности и устранение препятствий им со стороны администрации настоятельно необходимы в интересах армии»38. Шидловский оглашал принятую накануне декларацию «Прогрессивного блока»39, приписывая общественности достижения в деле снабжения армии и упрекая власть за разложение тыла. Это было повторение программных положений августа 1915 г.40 Политика поиска путей примирения с общественностью явно терпела крах. Во всяком случае, с точки зрения лидеров этой общественности. Подводя итоги первой недели сессии, «Речь» отметила «отрицательный результат» оглашения декларации Штюрмера41.
ЦВПК торжествовал. Его орган отреагировал на речи Поливанова и Шидловского следующим образом: «10 февраля сего года останется памятным не только в русской истории, но и в маленьком уголке ее – в истории военно-промышленных комитетов. В этот день были торжественно признаны их заслуги перед родиной, как со стороны Государственной думы, так и со стороны Правительства. Итак, работа военно-промышленных организаций не осталась бесплодной и, следовательно, все утверждения правой прессы, обвинявшей военно-промышленные комитеты в бездействии, ныне признаны клеветническими со стороны самых компетентных органов империи»42. Попытки подвергнуть эту работу критике в Думе со стороны правых также не остались без внимания. Речи Маркова (второго)«Известия ЦВПК» посвятили развернутую статью под названием «Бесплодная демагогия»43. Успехи в «серьезных услугах делу обороны», собственно, и были подтверждением требований создания министерства доверия. Они не были подтверждены доказательствами и были нацелены на создание благоприятного для либералов общественного мнения. «Настроение рабочих масс, – вспоминал генерал К. И. Глобачев, – изменялось в соответствии с нашими успехами или поражениями на театре войны, и оно столько же было чутко, как и настроение всех прочих слоев населения к внешним успехам»44.
Эти настроения витали в воздухе. Отвечая на скрытые (впрочем, весьма небрежно) призывы левых в Думе к революции, 12 (25) февраля Пуришкевич заявил: «Война бывала иногда матерью революции, но всякий раз, когда революция рождалась в муках войны, она была плодом разочарования народа в способности его правительства защитить страну от неприятеля»45. Однако народные массы реагировали не только на новости, приходившие с фронта. Думские либералы отнюдь не были настроены отказываться от борьбы со шпионами и изменниками как инструментом достижения своих целей, продолжая, таким образом, линию поведения весны-лета 1915 г. 9 (22) февраля 1916 г. представитель фракции националистов Л. В. Половцов фактически обвинил власть в подготовке «преждевременного мира», чего, по его словам, опасалась вся Россия, а также в излишне мягком отношении к изменникам и предателям46. Речь завершилась новым напоминанием правительству о необходимости привлечения Сухомлинова к суду: «Ведь тот министр головой своей ручался за Мясоедова: Мясоедов повешен, где же голова поручителя? На плечах, украшенных вензелями»47.
Полностью подтверждался прогноз, сделанный в записке, переданной 17 февраля (1 марта) 1916 г. Сухомлиновым графу Фредериксу: «По сведениям от лица из состава Государственной думы, генерал-адъютант Сухомлинов избран как наиболее подходящий предлог для дискредитирования правительства и подкопа под самодержавие. Депутат Милюков заявил, что на Сухомлинове зиждется весь центр борьбы с Государственной думой. Председатель Совета министров Штюрмер знал заранее содержание возмутительной речи Половцева, бывшего его подчиненного. Генерал Поливанов эти ложные обвинения бывшего военного министра оставил без возражения. Под влиянием членов Государственной думы на комиссию генерала Петрова производился нажим для того, чтобы добиться суда, который вызвал бы скандал, подрыв государственной власти и привлечение к ответственности крупных лиц до членов императорской фамилии включительно. По частным сведениям, сенатор Гарин высказался за то, что для обвинения не имеется никаких юридических данных. Опасение, что при таких условиях суда может и не быть по необоснованности и бездоказательности обвинения, в речах членов Государственной думы произносятся беспрерывно возмутительные нападки, намеки на какие-то письма, которые Сухомлинов якобы не желает выпускать из своих рук, и т. п. инсинуации, вплоть до обвинения его чуть ли не в измене. Появляющиеся слухи о полученном будто бы Сухомлиновым назначении вызывают в Думе раздражение, новые выступления и ложь, на которую он лишен возможности возражать. Необходимо прекратить эту настоящую провокацию»48.
