Штаб фронта располагался в парке Лесотехнической академии. Целая система блиндажей, надземных, подземных сооружений. Рассказывают, когда в 1941-м Жуков впервые прибыл сюда, его удивило количество охраны. «Мне охрана не нужна, — сказал он — всех на фронт».
Некоторые историки писали, что Жуков первым делом отменил минирование города и флота. Мол, город нужно защищать, а не взрывать. Но это всего лишь легенда. Ленинградские рабочие трудились на заминированных заводах до 1944 года.
20 сентября начальник особого отдела Балтийского флота докладывал Жукову: «Подготовка спецоперации проходит неорганизованно, офицеры флота относятся к ней отрицательно. Моряки говорят, что Ленинград готовят к сдаче». Особист перечислил имена. Жуков написал на донесении: «Срочно расследовать, арестовать провокаторов. Доложите, почему такая ответственная работа проходит преступно плохо».
Жуков начал свое командование в Ленинграде с введения заградотрядов и драконовских приказов. Приказ Жукова войскам Ленинградского фронта от 17 сентября 1941 года: «Учитывая особо важное значение в обороне южной части Ленинграда рубежа Лигово — Колпино, Военный совет Ленинградского фронта приказывает: объявить всему командному, политическому и рядовому составу, что за оставление без письменного приказа указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу».
Из приказа Жукова войскам Ленинградского фронта: «За трусость и дезертирство с поля боя расстрелять перед строем: помощника командира 1-го полка 1-й дивизии народного ополчения, который прибыл в Ленинград с группой военнослужащих в 34 человека, как вышедшей из окружения, и распустил всю группу по домам».
В те дни, когда город был наполнен дезертирами, деморализованными солдатами и офицерами, вышедшими из окружения, такая жестокость, возможно, была необходима для наведения элементарного порядка. Она придавала стойкость обороне, но не могла помочь наступательным операциям.
Один из главных резервов Жукова — Балтийский флот. Из моряков, курсантов и частей НКВД сформировали 6 стрелковых бригад. Корабельные орудия создали артиллерийскую завесу перед наступающим противником. Зенитки вывели на прямую наводку. Германские войска теперь встречал ураган огня.
Крупнокалиберные орудия форта Красная Горка на южном берегу Финского залива близ поселка Лебяжье позволили советским войскам сохранить в своих руках огромный плацдарм площадью 1000 квадратных километров, так называемый Ораниенбаумский пятачок. Он постоянно приковывал 3–4 немецкие дивизии, но все попытки его уничтожить были тщетными. И 27 сентября немцы перешли на этом участке к позиционной обороне.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Широкогоров Иван
С августа 1941 года нас причислили к 5-й бригаде морской пехоты[15] — это Приморская оперативная группа, обороняющая Ораниенбаумский пятачок. Вначале я был связистом, а потом заместителем политрука роты автоматчиков. Вооружение было хорошее. Нам выдали автоматы Шпагина, ППШ так называемые. Немцы не смогли взять Ораниенбаумский плацдарм. Боевой дух моряков, преданность Родине и наш настрой не позволили им победить. Да и отступать нам было некуда — с трех сторон немцы, четвертая сторона — залив.
Макеев Петр
Жуков приказал командующему Балтийским флотом перебазировать из Кронштадта в Ленинград боевые корабли. Пришли «Киров», «Максим Горький», «Петропавловск»[16], миноносцы, подлодки. Я вместе с гидрографами делал координатные привязки кораблей для стрельбы по невидимой цели, по берегу. Для этого корректировочные посты поставили ближе к линии фронта.
Мой друг, Николай Ротин, был назначен командиром первого корректировочного поста. Он находился на судостроительном заводе имени Жданова. Я к нему потом ходил, проверял этот пост. На высоте 70 метров над эллингом соорудили наблюдательный пункт, закрытый фанерными щитами от ветра. Телефонную связь туда провели, оборудовали дальномером и стереотрубой. Второй ориентировочный пост был установлен на дворце Советов (на Московском проспекте). Морская артиллерия сыграла важную роль, она сорвала сентябрьские наступления немцев. Благодаря, конечно, гениальному руководству командующего Ленинградским фронтом Жукова.
Казаев Петр
От Петергофа до Ольгино и Лисьего Носа были установлены большие деревянные баржи. Раньше по внутренним рекам на них перевозили арбузы, дыни, картошку, дрова, уголь. В войну их мобилизовали, установили зенитные батареи и аэростаты воздушного заграждения. Ночью аэростат поднимался вверх на мощном стальном тросе. Немецкие бомбардировщики крылом или хвостом задевали за этот трос и разбивались.
Пришел я на моем «морском охотнике» с сопровождения очередного конвоя, пошел докладывать оперативникам, говорят: «Моторы не глуши, иди на охрану морского канала и плавучих батарей». Ну, полный вперед, прошли до морского канала. Я зашел сначала в ограждение канала, смотрю, осколки полетели по верхней палубе, что такое — не пойму. Там домик был, увидел человека, подошел, спрашиваю. Он говорит, что немец уже в Стрельне, у Петергофа. И на южной дамбе у него замаскирована батарея. Не успел переговорить с ним, а плавучая батарея, ближайшая к Петергофу, загорелась. Боезапас, патроны начали рваться. Стали эвакуироваться они в шлюпку, и в шлюпку на моих глазах попал снаряд. Море крови. Ну, закрыл я дымзавесой с «морского охотника», убитых, раненых, живых, — всех подобрал. Скорые помощи стояли у моста лейтенанта Шмидта. Туда привез убитых-раненых, а врач скорой помощи раненых берет, убитых — нет, как я ему ни объяснял, что идет бой и мне надо туда. Довел меня до белого каления. Вынимаю пистолет и говорю: «Если не возьмешь убитых — ляжешь рядом с ними». Забрал. А я обратно. Опять дымзавесой батареи закрывал, и так до ночи.
Дали мне задание идти к мысу между Капорской и Лужской губой, а это высокогорный мыс. Наверху немцами были устроены дальнобойные крупнокалиберные батареи. Нужно было вызвать огонь на себя — засечь эти батареи, чтобы авиация их разбомбила. Я пришел туда, маневрировал, но немцы огонь не открывали — катеришко им как цель был неинтересен. Я подошел ближе к берегу, открыл огонь веером по предположительному местонахождению этих батарей. Как говорится, раздразнил. Дал немец первый залп — недолет. Я поймал пеленг, забежал в рубку записать показания. Следующий залп меня накрыл. Три осколка меня задели. Тогда были не шариковые авторучки, а чернильные, с баллончиком внутри. Вот осколок эту ручку разбил и на пальце шрам остался, для памяти. Второй осколок в височную кость врезался, но глаз оказался цел. Третий осколок — в ногу.
Во время боя ничего не чувствуешь. И ранений тоже. А уже после боя возвращался в Кронштадт, чувствую: правой ноге тепло. Сапог снял, а там полсапога крови. Вот так моя служба на «морских охотниках» и закончилась.
Казаев Петр
Морозов Михаил
Немец в Петергофе, в Стрельне, в Урицке. А Урицк — 7 километров от границы Питера. И шесть танков немецких пришли на территорию Кировского завода. А девушки наши, кондукторши, немецких офицеров возили из Урицка до Стрельны на трамваях. У нас на передовой не хватало бойцов. Питер находился на тоненьком волоске от гибели. Я Питером называю его по привычке. Когда еще мы служили на «Марате», у нас все матросы Ленинград Питером называли.
Специально для «Марата» земснарядом выкопали углубление в морском канале. И нас поставили туда. Наша задача была по просьбе фронта открывать огонь там, где крупное скопление немцев.
Орудия «Марата» били на расстояние от 45 до 48 километров. Стреляли по Пулково, в Пушкин доставали. С самых первых дней войны у нас на передовую были отправлены бойцы для корректировки огня, чтобы знать, попадаем ли по цели.
В сентябре город минировали на случай сдачи. Все мосты, заводы, крупные предприятия были заминированы. На всех точках стояли подрывники. У нас на «Марате» два погреба — полностью заминированы, загружены торпедными головками. А что значит взрыв торпеды, сами представляете. На случай сдачи города мы были проинструктированы, как действовать, чтобы врагу ничего не досталось.
На Неве много кораблей стояло. Они обороняли дальние подступы к Питеру. А в районе Финского залива обороняли крупные корабли, которые не могли войти в Неву. И вся эта огневая мощь ударила по немцам.
В 10 часов вечера 15 сентября немец бросает листовки над Питером: «Ленинград раздолбаю, „Марат“ в землю закопаю». О, для нас — это очень страшное предупреждение. Нам деться некуда. Как поставили «Марат» в ковш-канаву, у нас немец половину артиллерии зенитной вывел из строя. Некому защищать нас.
На южном направлении Ленинград прикрывали орудия Кронштадтских фортов, линкоров «Марат» и «Октябрьская революция». На уничтожение их были брошены все силы немецкой авиации. 21 сентября на аэродром Тирково, южнее Луги, прибыл груз 1000-килограммовых бомб со специальным детонатором замедленного действия. В воздух поднялось звено пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука». Один из «юнкерсов» пилотировал знаменитый немецкий ас Ганс Рудель. Небо над Финским заливом насквозь простреливалось зенитками. Позже Рудель вспоминал: «Оборона была просто убийственной, нигде потом в ходе войны я не видел ничего подобного».
