заявлений о миролюбии и стремления избегать ужасов войны», даже если государи по-прежнему успешно изыскивали надуманные причины для войны и, подобно королю Франции Людовику XIV, продолжали видеть в ней «блистательный путь к славе». Представление о войне как о норме, почетном деле и в некоторых аспектах желанном начинании сохранялось, однако, как отмечает Льюард, политические лидеры все больше «считали необходимым заявлять, что война была им „навязана“». Кроме того, крепло представление о том, что война должна быть «справедливой», хотя, как признает Джеффри Паркер, люди по-прежнему считали «своего бога повелителем сражений и не слишком увлекались пацифизмом» [84].
В рамках этой тенденции война (по меньшей мере в отдельных местах) теперь рассматривалась в большей степени как особый и при этом крайний способ достижения желательных политических целей, а не как норма жизни. Именно таким был один из ключевых выводов, к которому пришел прусский офицер Карл фон Клаузевиц, в 1832 году опубликовавший трактат «О войне». Центральным тезисом этой важной работы был общеизвестный афоризм «Война есть только продолжение политики иными средствами». Война для Клаузевица не являлась самоценной сущностью: не будучи «чем-то автономным», она выступала просто – всего-навсего «инструментом политики» [85].
Интересна и еще одна взаимосвязанная тенденция. Отдельные игроки, некогда активно участвовавшие в системе европейских войн, пытались полностью из нее выйти – этот процесс я называю голландизацией. Этот термин проистекает из действий Нидерландов – богатого, централизованного и даже доминирующего государства, которое в свое время вносило подобающую лепту в военные конфликты. Однако в XVIII веке Нидерланды стали выходить из этой системы, чтобы сосредоточиться на коммерческих и колониальных начинаниях. Хотя время от времени Голландия втягивалась в более масштабные конфликты, инициированные другими государствами, в целом на протяжении двух с половиной столетий страна стремилась избегать любых международных войн в Европе. Нечто подобное произошло в Скандинавии, откуда некогда приходили самые знаменитые в истории воины-хищники. При решении внутренних проблем скандинавские народы могли вести гражданские войны десятилетиями – например, в Норвегии, по сути, непрерывная гражданская война шла с 1130 по 1227 год. В таблице 2 представлены данные о последующих войнах, которые вели страны Скандинавии: на протяжении большей части промежутка с 1415 по 1816 год они так или иначе где-то воевали (зачастую в конкретный момент времени, в сущности, велось сразу несколько войн). Но несмотря на это жестокое и кровавое прошлое, к настоящему времени страны Скандинавии активно воздерживаются от участия в войнах вот уже почти двести лет. Вместо этого они спокойно вручают премии за мир, открывают прекрасные музеи, где выставлены корабли викингов, бережно извлеченные из погребальных курганов и с морских глубин, и публикуют книги, где терпеливо объясняется, что хищные предки скандинавов в определенных случаях были не такими уж злодеями. Также показателен пример Швейцарии: в начале XVI века это была первоклассная военная держава, однако впоследствии «приращения территории и политического влияния» вызывали у нее, по выражению историка Линна Монтросса, лишь «любопытное безразличие» [86].
Таблица 2. Участие Дании, Норвегии и Швеции в гражданских и межгосударственных войнах с 1416 года
Источник: неопубликованные материалы, собранные Нильсом Петтером Гледичем
Опыт государств, избравших путь голландизации, доказывает несостоятельность двух распространенных суждений – о том, что война между народами внутренне присуща человеческой природе, и о цикличности войн или «военной лихорадки» [87]. Если бы любое из этих суждений было истинным, можно было бы ожидать, что швейцарцы, датчане, шведы, норвежцы и голландцы и теперь горели бы желанием сражаться [88].
Подчинение войн контролю и дипломатическому порядку, вероятно, стало важной составляющей впечатляющего и даже удивительного экономического развития Европы, в особенности в XIX веке (см. рис. 1). Если правители все время отчаянно нуждаются в средствах на ведение опустошающих государственную казну войн, которые на протяжении столетий были их излюбленным занятием, то время от времени они будут по собственной прихоти использовать собственную власть для конфискации средств граждан. Для последних же естественной реакцией на это является прятать свои состояния или держать их во все более мобильном состоянии. В результате развитию экономики наносится суровый ущерб. Напротив, если правителям удается на протяжении долгого времени избегать войны, это обычно становится стимулом для экономического развития.
Рисунок 1. Реальный ВНП на душу населения (в долларах США и ценах по состоянию на 1960 год). Источник: Maddison 1983
Здесь уместно вспомнить знаменитую фразу Адама Смита: «Для того чтобы поднять государство с самой низкой ступени варварства до высшей ступени благосостояния, нужны лишь мир, легкие налоги и терпимость в управлении; все остальное сделает естественный ход вещей». К концу XVIII века последние два из упомянутых элементов возникли в значительной части Западной Европы, а когда после победы над Наполеоном в 1815 году ряду стран удалось на столетие забыть о войнах на континенте, все условия формулы Смита были, по сути, выполнены, и она доказала свою состоятельность [89].
Подъем антивоенного активизма накануне Первой мировой войны
Одинокие голоса противников войны, иногда очень выразительные, звучали очень давно. Но представление о войне как о зле, с которым необходимо покончить, оформилось в политическую идею лишь чуть меньше столетия назад (впрочем, идее, что злом является рабство, тоже всего лишь две сотни лет). Началом последовательной антивоенной агитации можно считать 1889 год, когда австрийская аристократка Берта фон Зутнер опубликовала яркий, пусть и напыщенный антивоенный роман «Долой оружие!» (Die Waffen Nieder!). Гротескное описание жестокостей войны в этом произведении потрясло сложившийся литературный канон. Роман, который известный своим пацифизмом Лев Толстой с восторгом сравнивал с «Хижиной дяди Тома» Гарриет Бичер Стоу, произвел сенсацию. Книга, выдержавшая 37 изданий и переведенная более чем на дюжину языков, сделала фон Зутнер, возможно, самой известной женщиной Европы своего времени. К концу XIX века антивоенное движение обрело определенную действенность как политическая сила. Противники войны издавали книги и брошюры, организовывали международные конференции, проводили акции протеста и выступали в поддержку различных механизмов и программ действий с целью искоренить или обуздать войну [90].
Антивоенное движение конца XIX века, в основу которого легли доводы, приводившиеся на протяжении столетий и порой имевшие отношение к другим набирающим силу интеллектуальным конструкциям той эпохи, наподобие либерализма и идеи прогресса, представляло собой гибкую и иной раз неестественную коалицию. Некоторые участники движения, наподобие квакеров, отрицали войну из соображений морали и религии. Другие, например фон Зутнер, похоже, выступали против войны по принципиально эстетическим и гуманистическим соображениям: они считали бойню и военную разруху чем-то отвратительным, диким, нецивилизованным и
