Обессиленный, валюсь на койку, но заснуть не могу. В помещении мягко журчит беседа, мерцает свеча, отбрасывая на стены призрачные тени.
Штабс-фельдфебель выводит военнопленного наружу. Тишину ночи нарушает звук пистолетного выстрела. Я по-прежнему вижу перед собой теплый взгляд пленного, обращенный на меня.
Свечи догорели, разговоры затихают.[56]
Пятница, 20 апреля 1945 года
В блиндаже слышно шумное дыхание спящих. Лунный свет проникает внутрь сквозь тонкое одеяло, которым завешена дверь. То здесь, то там в ночи раздается винтовочный выстрел.
Я погружаюсь в сон, но тут же просыпаюсь. Снаружи строчат пулеметы, рвутся гранаты, звучат выстрелы, рикошетят пули. Кто-то врывается в блиндаж.
— Наружу с вещами! Русские! — Фигура тут же исчезает в ночи словно призрак, лишь слова повисают в воздухе.
Зажигается спичка. Быстро, дрожащими руками надеваю ранец, хватаю в темноте все, что попадается под руку, и выскакиваю наружу. Мы стоим перед блиндажом, потрясенные и заспанные. По холмам бегут фигуры, вдоль шоссе слышны автоматные очереди и разрывы гранат, вспышками загорающиеся в темноте.
Мы покидаем наши позиции. На дороге угрожающе высится противотанковое заграждение. Отбрасывая красноватые отблески, догорает мельница. У нас лишь одна мысль — нужно поскорее выбраться из этого кровавого месива.
Деревня под сильным артиллерийским огнем, снаряды летят у нас над головой и с ревом взрываются. У нас нет выбора, приходится отступать. Мы бежим по улице, и здания осыпают нас фонтанами песка и камня. В воздухе кружатся осветительные ракеты. Повсюду непрерывно воют и рвутся снаряды.
Я спокоен, неестественно спокоен. Бегу сквозь ад. Прыгаю, падаю и снова встаю. Этому нет конца. Несемся вперед, словно преследуемые чертями, как будто бежим наперегонки с самой смертью.
Наконец прорываемся через огневой вал противника. Мы тяжело дышим, наши тела мокры от пота, легкие жадно хватают свежий воздух. К счастью, нам удалось спастись.
С железнодорожной насыпи несется унылый, глухой звук танковых пушек.
Позади нас, как кошмар, осталась деревня, с огнями разрывов, взметающимися в ночи. Мы идем на запад. Повозки, мчащиеся мимо в темноте в неизвестность, искры, летящие из-под копыт лошадей, вынуждают нас сходить в кювет, а затем мы снова идем. Страх постепенно отступает, и мы идем медленнее. Мы снова можем поднять головы.
Останавливаемся на командном пункте батальона. Сержанты заходят на подворье, а мы лежим в траншеях и ждем. Ночь прохладна и темна. Два часа. Тихо осматриваемся. Сноп искр летит по истерзанной земле. Мне кажется, будто мы только что вырвались из челюстей смерти.
Штаб батальона эвакуирован, но лейтенант Фрикке стоит во дворе. Мы выходим из строя и ждем дальнейших указаний. Отделения делят дом. Мы входим в кухню, где пахнет жарящимся мясом, и устраиваемся на ночлег на полу. Иногда раздается стук двери, и над нашими изможденными лицами пролетает сквозняк. До нас доносятся приглушенные звуки фронта. Внезапно мне приходит в голову, что это и есть день великих перемен. Они наступили, правда, не те, которых мы ожидали. Сегодня очередной день рождения Гитлера, и мы дарим ему прекрасный подарок в виде наступающего противника.
Дверь открывается, и в комнату входит унтер-офицер. Он сообщает, что ранен Келер и мы должны помочь ему. Мы со Штрошном идем в сарай, где в соломе стонет раненый. У него осколок в ноге. Он почувствовал лишь небольшой удар, никакой боли, и поспешил за нами. Когда мы замедлили ход, бедняга потерял сознание прямо на дороге. Он самый молодой из нас, ему всего 16 лет. В его глазах боль, но никаких слез. Они и не появятся — парень скорее умрет, чем заплачет в нашем присутствии.
Стягиваем с его ног сапоги и аккуратно снимаем штаны. Его трусы мокры от крови, которая продолжает струиться из раны. Разрезаем трусы ножницами. Келер не издает ни звука. Какую все-таки боль могут вытерпеть люди! Я ищу осколок в свете свечи. Нога повреждена чуть выше колена. Медленно вытаскиваем осколок из раны, накладываем шину и перевязываем ее. Осторожно натягиваем брюки. Сапоги влажные и теплые от крови. Выносим раненого на улицу. Черты его лица обострились, как у покойника. Он самый молодой из нас, но уже научился терпеть боль.
Лейтенант останавливает проходящий мимо танк, и мы погружаем Келера на броню. Ревет двигатель, и танк исчезает в ночи.
Артиллерийский огонь утих, но по-прежнему раздаются выстрелы из стрелкового оружия. Мы ждем вестового из батальона. Лейтенант нервно расхаживает туда-сюда. Он только что приехал оттуда. Русские продвигаются вдоль железнодорожной насыпи со стороны орденского замка. Перед командным пунктом стоит танк и стреляет по деревне. Это должно немного встряхнуть врага! Они идут через сады, прорываясь с боем. У нас только один раненый, Келер. Вторая наша потеря — Альфонс, он пропал без вести.
Медленно пропадают звезды, и ночь уступает место новому дню. Серые ночные тени все еще лежат на полях и деревьях.
Становится холодно. Обстановка сильно осложнилась, никто не знает, что в данный момент происходит. Танки, повозки и группы людей торопливо бегут по дороге.
Блачек возвращается из батальона с приказами. Мы должны возвратиться на сборный пункт. Мы — это все, что осталось от 150 человек. Полусонные, мы устало бредем по полю. Почва влажная, и идти тяжело, комья земли липнут к сапогам. Мы двигаемся в пелене тумана словно призраки. Утро холодное, вещмешки тяжелые, и мы не чувствуем рук и ног.
Рассредоточиваемся. Перед нами окопы, и мы занимаем новые позиции. Веертс сворачивает направо, сзади Поземба несет мешки с курами и гусями.
Устраиваемся на новых местах. Блиндажи маленькие, тесные. В двери проникает совсем немного света. Кладу вещи на койку и выхожу на воздух. Из окопов слышны голоса товарищей.
Туман рассеялся, и ясно стала видна деревня. Впереди тихо, неестественно тихо. На фронте тоже затишье, и солдаты без остановки идут по полям все дальше и дальше на запад. Фронт прорван, и армия стремительно отступает.
Приходит лейтенант.
— Немедленно марш отсюда!
Бегу в блиндаж и хватаю вещи. Остальные лихорадочно собираются снаружи. Уходим. Вливаемся в настоящее половодье беженцев, которое окружает нас со всех сторон, в том числе и идущего впереди лейтенанта. Смотрим ему в спину, ноги идут автоматически.
Над головами на бреющем полете ревут самолеты, скользя над верхушками деревьев и над полями. Глядим себе под ноги и молча идем, ожидая пулеметных очередей, грома артиллерийских орудий, смерти. К счастью, ничего ужасного пока не происходит. Над нашими головами пролетают беззаботно чирикающие птицы. В моей голове мелькает мысль: мы — разбитая армия.
Половодье беженцев и не думает уменьшаться. Все поля усеяны оружием и амуницией. Повсюду царит одна-единственная мысль: быстрее бежать с фронта в глубокий тыл. Дайте нам покончить с войной, положите конец убийствам!
Мы идем по полям, лугам и пустошам. Отчаянно болят ноги. На нашем пути — на лесной тропинке — заграждение. Мы с трудом перелезаем через колючую проволоку. Добираемся до фабрики по производству оружия «фау». Временно чувствуя себя в безопасности, мы шагаем с новыми силами.
В долине блестит водоем. За холмом — Фалькенхаген. Мы голодны, сильно устали и бредем, как призраки, по пустошам и песку.
Наконец мы в Фалькенхагене. Жители стоят перед домами, удивленно наблюдая за отступающими войсками. Повозки и танки гремят по асфальту узких улиц, мертвые тела в гражданской одежде лежат у въезда в деревню. У мертвой женщина нет головы, на месте шеи — сплошная кровавая рана.
Мы проходим по полям и лугам, мимо домов, стоящих возле обочины. Из тумана возникают деревни. Проходим мимо безмолвной стены леса. Людская масса упрямо движется на запад. Фронт развалился. Последний форпост пал под ударами Красной армии. Дорога на Берлин открыта.
Мы останавливаемся на привал в лесу. Падаем на землю, как тяжелые мешки с зерном. Чудовищная пустота и разочарование, огромное потрясение. Я хочу просто выжить, надеюсь, что война и убийства остались позади. Оружие и военное снаряжение кучами валяются на дороге. Вещмешки и каски выброшены за ненадобностью. Их можно подобрать, но нам хватает и своего барахла, которое мы продолжаем нести, несмотря на то что оно с каждым шагом кажется нам тяжелее прежнего.
Выходим из леса и натыкаемся на перекресток.[57] Поток беженцев со всех направлений стекается сюда и превращается в настоящее людское море. Слева за холмом — деревня под названием Аренсдорф. В соседних с нею полях рвутся снаряды. У нас нет ни минуты передышки. Неутомимо катят вперед тяжело груженные крестьянские подводы. Мы облепляем их, словно пчелы мед. Перед нами дорожная развилка. До Мюнхеберга 22 километра. Слева дорога, ведущая на Берлин.
