Между тем советским военачальникам перед войной применение танков мыслилось совершенно иначе. Маршал Советского Союза М.В. Захаров, который в 1938–1940 годах был помощником начальника Генерального штаба, пишет, что перед советскими военными теоретиками встала задача, поставленная еще Первой мировой войной, как быстро прорвать сплошной оборонительный фронт, уничтожить оперативные группировки и достичь стратегического успеха. Вот какое было предложено решение: «Советская военная мысль считала, что для решения этих задач необходимо наносить удары огромной пробивной силы по всей глубине оперативного построения обороны противника. Осуществлять такие удары можно только глубоко эшелонированными массами взаимодействующих стрелковых войск, танков и артиллерии при поддержке авиации. Этот способ боевых действий получил название глубокой операции»[130].
Во Временной инструкции по боевому применению танков, выпущенной в 1928 году, танки предполагалось использовать во взаимодействии с пехотой, как в качестве танков непосредственной поддержки пехоты, так и в качестве передового маневрирующего эшелона, действующего вне огневой связи с пехотой[131]. На передовой эшелон возлагалась задача подавления артиллерии, резервов противника и нарушения его связи и управления. Непосредственная поддержка пехоты предусматривала взаимодействие с пехотой, уничтожение огневых точек, мешающих ее продвижению. Дальняя поддержка пехоты предусматривала подавление минометного и пулеметного огня на глубину 1–2 км впереди пехоты. Дальнее действие предусматривало подавление артиллерии и резервов противника[132].
В.К. Триандафиллов, разрабатывавший теорию глубокой операции, предложил использовать несколько эшелонов танков, подразделенных по функциям на поле боя: ДД – дальнего действия, ДПП – дальней поддержки пехоты и НПП – непосредственной поддержки пехоты. Идеи Триандафиллова были уже в феврале 1933 года направлены в войска в виде Временных указаний по организации глубокого боя.
Некоторое время было увлечение танками и попытки возложить на них основные задачи прорыва, однако уже в декабре 1934 года, после проверки новых идей на ряде учений, было выяснено, что основную роль играет пехота, и технические средства нужны для поддержки ее действий. А.И. Егоров предложил использовать два эшелона танков: ДД и НПП. В итоге сложилось следующее построение: «Для успешного наступления оперативное построение ударной группы должно всегда включать: эшелон прорыва (усиленные стрелковые корпуса); эшелон развития прорыва – подвижные войска (танки, мотопехота, механизированная конница), обладающие большой маневренностью и ударной силой; авиационную группу и группу воздушно-десантных войск»[133].
Эта тактика могла применяться, когда танковые войска были организованы в бригады, которые можно было придавать стрелковым соединениям или собирать в группы для развития прорыва.
В 1940 году, под влиянием опыта Финской войны, взгляды на применение танков серьезно изменились, и было решено отказаться от дальнего действия и дальней поддержки и создавать единую группу для поддержки пехоты, выстроенную в три эшелона: тяжелые танки (подавление ПТО и артиллерии), средние танки (подавление ПТО, минометов и пулеметов) и легкие танки (сопровождение пехоты, уничтожение живой силы и огневых средств противника)[134]. Военный опыт показал, что прорыв танков в глубь обороны противника для дальнего действия и дальней поддержки пехоты далеко не всегда возможен, а танки без взаимодействия с пехотой оказываются очень уязвимыми перед самым примитивным оружием, вроде зажигательных бутылок, не говоря уже о противотанковой артиллерии. На совещании 23–31 декабря 1940 года командующий ЗапОВО генерал-полковник Д.Г. Павлов указывал, что при наступлении на подготовленную долговременную оборону, на местности с естественными препятствиями и инженерными заграждениями, проход танкам сначала пробивают ударные стрелковые корпуса на фронте в 20–30 км и в глубину на 6–8 км. Если же противник не укрепился и на местности нет препятствий, то танки участвуют в прорыве фронта[135]. То есть в 1940 году, буквально накануне войны, произошло серьезное изменение танковой тактики, которое требовало переподготовки как командиров танковых частей и соединений, так и штабов армий, в состав которых были включены механизированные корпуса. Теперь нужно было больше внимания уделять взаимодействию с пехотой, а не прорывам и рейдам в глубине обороны противника.
Казалось бы, что такого? Но разница была существенной. В предыдущем подходе основную работу по подавлению артиллерии противника, прорыву обороны выполняла артиллерия и пехота. Танки должны были или выбрать слабое место и рвануть по тылам противника (для этого БТ нужна была и скорость и возможность становиться на колеса – это нужно не для езды по автострадам, как считает Виктор Суворов, а для малошумного хода, чтобы подкрасться к противнику и ударить внезапно; такой же особенностью обладал М4А2 «Шерман»), или же поддерживать пехоту в атаке, подавляя оставшиеся после артподготовки огневые точки пушечно-пулеметным огнем или огнеметами, что возлагалось на ХТ-26.
Новый подход, принятый в конце 1940 года, предполагал, что танки будут участвовать в проламывании обороны и подавлении артиллерии противника, вплоть до обстрела дотов. После пролома линии обороны мехкорпус должен был проломить вторую полосу обороны противника, а после этого разгромить подходящие подкрепления и воспрепятствовать отходу противника, который попадет в мешок. Танки в рамках этого подхода воспринимались как подвижная артиллерия. Эта идея была сформулирована Д.Г. Павловым на совещании в декабре 1940 года так: «Танк – та же артиллерия, только более меткая, защищённая от огня и стреляющая прямой наводкой». Для этой работы танки прежних образцов не годились, а требовался бронированный монстр КВ. Это решение в определенной степени перечеркнуло результаты всей оборонной работы, которая была сделана в 1930-х годах.
Теперь поспешная организация мехкорпусов. Почему же было принято такое решение? Михаил Барятинский недоумевает по поводу причин новой реорганизации танковых войск, однако причина эта лежит на поверхности. Идея создания в Красной Армии мехкорпусов появилась в июне 1940 года, после впечатляющего разгрома Франции, в котором главную роль сыграла танковая группа фон Клейста, куда входили XIX, XV и XXXI корпуса, имевшие в сумме 1250 единиц бронетехники. Группа прошла через Арденнский лес, осуществила прорыв у Седана и дальше прорвалась к Ла-Маншу, отрезав союзническую группировку войск. После этого впечатляющего успеха Сталин спросил Б.М. Шапошникова (начальник Генерального штаба) и И.В. Смородинова (первый заместитель начальника Генерального штаба), почему в Красной Армии нет механизированных и танковых корпусов по 1000–1200 машин[136].
Решили – постановили, и вскоре С.К. Тимошенко утвердил новые штаты мехкорпусов. Итак, прототип был явно немецкий. Однако, как можно видеть, в Красной Армии немецкую идею существенно доработали, предложив вооружить мехкорпуса танками с мощными пушками и противоснарядным бронированием, способными прорывать даже укрепленные оборонительные полосы, а также создать сразу несколько таких корпусов. Это сулило большие преимущества: возможность прорыва фронта сразу в нескольких местах. Как это могло тогда представляться? Если немцы сумели одной танковой группой поставить союзническую армию на грань поражения, то представьте себе, если Красная Армия осуществит три, четыре или даже девять таких прорывов? Какая армия это выдержит? Ничего, если не все из них будут удачными, кто-нибудь да прорвется в глубокие тылы противника и потрясет их до основания.
Сегодня мы видим, что проявленная решимость в заимствовании удачного опыта впоследствии дорого обошлась. Создать мехкорпуса, равноценные немецким танковым группам, так и не удалось, и причин тут целый список. С другой стороны, явно поспешно отказались и от многих элементов старой танковой тактики, например от рейдов и обходов, для которых очень подходил скоростной БТ. Во время войны, с 1943 года для этих целей использовался американский танк М4А2 «Шерман», который в конце войны использовался почти исключительно для рейдов по тылам и преследования отступающего противника, чему немало способствовали его малошумные двигатели и резинометаллические гусеницы. Если бы в ходе приграничного сражения эта тактика рейдов и обходов была бы использована, то и сам исход этого сражения мог бы быть иным. Тем более, что опыт войны показал, что даже одиночный танк, занявший выгодную позицию на коммуникациях противника, способен нанести большой урон и заметно затормозить его продвижение. Рейды по коммуникациям наступающего противника могли бы принести гораздо более значимые оперативные успехи, чем «подрубания клиньев», парируемые немцами.
