готовой и способной к ведению войны в ситуации, когда подобные желания заведомо вызывали неприятие. Поэтому необходимо рассмотреть три момента: политику, тактику и личные способности Гитлера. Во-первых, насколько немцы соглашались с экспансионистской политикой Гитлера на территориях, где можно было нарваться на военный ответ со стороны других крупных государств? Во-вторых, в какой степени немцы разделяли готовность Гитлера использовать войну в качестве тактики для осуществления этих планов? И в-третьих, в какой степени личные способности Гитлера – его лидерские качества, организационные, политические и коммуникативные навыки, его целеустремленность и бескомпромиссное желание достигнуть поставленных целей – стали необходимыми предпосылками для развязывания войны?
Политика экспансии
Отчасти мистическое представление о том, что Германии требовалось Lebensraum [жизненное пространство – нем.] на негерманских землях к востоку, существовало издавна. В том виде, как эта концепция сложилась к 1914 году, она напоминала идею континентальной экспансии на запад США, сочетая мощный национализм и неприятие индустриализации с призывами к колониализму, подразумевающему переселение и аннексию территорий. Империализм Lebensraum пережил Первую мировую войну, по меньшей мере среди нескольких крайне правых партий. Эта доктрина по-разному выражалась в требованиях вернуть Германии утраченные заморские колонии (идея, популярная даже среди центристских и левых партий) и территории в Европе, отторгнутые по условиям Версальского мирного договора 1919 года, в инициативах по использованию «простаивающих» сельскохозяйственных земель в самой Германии, а кое-кто заявлял и об экспансии на восток. Отдельные представители правых также связывали подобные идеи с квазимистической разновидностью геополитики, для которой был характерен расизм, в особенности антисемитизм и полонофобия, а в качестве цели рассматривалась экономическая автаркия [154].
Как утверждает Дэвид Вудрафф Смит, вклад нацистской партии состоял «в гораздо более успешной комбинации основных тенденций германского империализма в сравнении со всеми предшествующими политическими организациями, главным образом за счет их включения в более масштабную идеологическую структуру, представленную в программе партии». Ключевую роль в этом синтезе, полагает Смит, сыграл Гитлер: «Из всех видных сторонников нацизма именно Гитлер несет главную ответственность за крайне империалистское направление нацистской программы в процессе ее развития в 1920–1930-х годах». Гитлер, по-видимому, не внес существенный вклад в первое программное заявление партии в феврале 1920 года, где империалистическая идеология была изложена поверхностно и размыто. Однако в 1921 году крошечная на тот момент партия наделила Гитлера «диктаторскими полномочиями», и к 1926 году, когда была завершена работа над книгой «Майн Кампф» («Моя борьба»), Гитлер уже явно придерживался идеологии Lebensraum, призывавшей к экспансии на восток. В тексте «Майн Кампф», где соответствующие пассажи в основном выделены курсивом, Гитлер провозглашал «землю и почву целью нашей внешней политики», утверждал, что «государственные границы создаются человеком и изменяются человеком», отмечал, что «мы, национал-социалисты… обращаем свой взор на земли на востоке». Кроме того, на случай, если сказанное было не вполне понятно, Гитлер разъяснял, что, говоря о «будущей политике почвы… мы можем в первую очередь иметь в виду только Россию и ее пограничные вассальные государства» [155].
Таким образом, хотя общая тема восточной экспансии существовала уже довольно давно и все еще витала в воздухе после Первой мировой, именно Гитлеру, похоже, принадлежит важный и, вероятно, ключевой вклад в то, что она стала частью не только актуальной внешней политики Германии, но и идеологии нацизма. Иными словами, превращение идеи Lebensraum в значимую тему не было чем-то очевидным или естественным. Джеффри Стоукс делает вывод, что «понятие Lebensraum превратилось в ключевое для философии нацизма усилиями Гитлера – похоже, это была идея его собственного сочинения». Но и после того как Гитлер взял под свой контроль партию и затем определил, а по сути изобрел нацистскую идеологию, даже внутри его партии оставалось немало противников экспансионистских положений Lebensraum в партийной доктрине [156].
Тем не менее возможна еще одна линия аргументации. Допустим, что превращение Lebensraum в сердцевину идеологии и политики нацизма произошло исключительно усилиями Гитлера. Но если бы сама идея экспансии, ясно изложенная в «Майн Кампф», не была привлекательной, Гитлер не смог бы получить должность рейхканцлера или удержать ее. Таким образом, если бы Гитлер не оказался в нужное время в нужном месте, экспансионистский импульс германского духа, вероятно, нашел бы иной выход вовне.
Проблема подобного рассуждения заключается в следующем: собственная политическая тактика Гитлера подразумевала, что тема экспансии как раз не является особенно популярной. Поэтому Гитлер считал тактически разумным смягчать и преуменьшать этот элемент своей программы, пока он подбирался к посту рейхсканцлера и в дальнейшем, уже когда его получил. Похоже, что после написания «Майн Кампф» Гитлер и правда больше нигде публично не делал отдельных заявлений, что Россия является потенциальной областью экспансии. Как отмечал Норман Рич, Гитлер, «решительно открещивался от любых экспансионистских амбиций… особенно в первые годы пребывания у власти» [157].
В своих выступлениях Гитлер делал акцент на проблемах, которые находили отклик у публики, в частности на возмущении условиями Версальского договора и недовольстве экономическим, социальным и политическим беспорядком. Но практически в каждой речи 1930-х годов, посвященной внешней политике, он решительно заявлял о своем отвращении к войне. Именно в этом ключе Гитлер энергично отрицал любые экспансионистские амбиции и неоднократно утверждал, что его расизм на деле диктует неэкспансионистскую политику. При этом Гитлер приводил такие доводы: поскольку он явно хочет «очистить» немецкую расу, экспансия бессмысленным и абсурдным образом потребует поглощения низших рас его драгоценным рейхом. «Мы, – провозглашал он, – в силу убеждений и образа жизни не просто не сторонники – мы противники империализма… Национал-социализм считает вынужденное смешение одного народа с другим, чуждым ему народом не только бесполезным в политических целях, но и в длительной перспективе опасным для внутреннего единства, а следовательно, и силы нации». В частности, Гитлер утверждал, что экспансионистская война была бы абсолютно бессмысленной:
«Вот почему наша расовая теория рассматривает любую войну за подчинение и господство другого народа как процесс, который рано или поздно изменит и ослабит победителя изнутри, а в конечном счете приведет к его поражению… Национал-социалистическая Германия хочет мира в силу своих фундаментальных убеждений… Неужели стоит положить два миллиона человек ради завоевания территории с таким же населением? К тому же для нас это означало бы пожертвовать двумя миллионами лучших немцев, мужчин в расцвете сил, элитой нации ради того, чтобы получить смешанное население, которое не является полноценными немцами и не ощущает себя немцами [158]».
Действия Гитлера также подкрепляли подобную позицию. На страницах «Майн Кампф» он мог призывать к вторжению в Россию, но одним из его первых внешнеполитических шагов на посту канцлера стало заключение в 1933 году десятилетнего
