«Теперь я попрошу вас встать (присутствующие встают). Теперь мы присягаем в нашей преданности великой семье Рейхсбанка, великому германскому обществу. Мы присягаем в верности нашей воспрянувшей, мощной, великой германской империи. И все эти сердечные чувства мы выражаем в преданности человеку, который осуществил все эти преобразования. Я прошу вас поднять руки и повторить вслед за мной:
„Я клянусь, что я буду преданным и буду повиноваться фюреру германской империи и германского народа Адольфу Гитлеру и буду выполнять свои обязанности добросовестно и самоотверженно“.
(Присутствующие принимают присягу путем поднятия рук.)
Вы приняли эту присягу. Будь проклят тот, кто нарушит ее. Нашему фюреру трижды „Зиг, хайль!“».
Это правильное описание того, что произошло?
Шахт: Эта присяга является предписанной для чиновников присягой. Все в ней полностью соответствует тому, что я вчера показывал здесь, в зале Суда, а именно, что мы присягали главе государства.
Джексон: Теперь мы переходим к Чехословакии. Скажите, вы одобряли политику присоединения Судетской области при помощи угрозы прибегнуть к оружию?
Шахт: Нет, вовсе нет.
Джексон: Я полагаю, что вы охарактеризовали метод присоединения Судетской области как неправильный и порицали его?
Шахт: Что-то я не помню, когда я это сделал. Я сказал, что союзники в результате своей политики подарили Гитлеру Судетскую область, в то время как я все время ожидал, что судетским немцам будет предоставлена автономия.
Джексон: Тогда вы одобряли политику Гитлера в отношении Судетской области? Вы хотите, чтобы вас так поняли?
Шахт: Я никогда ничего не знал о том, что Гитлер требовал еще чего-то помимо автономии.
Джексон: Ваша единственная критика по вопросу Судетской области относилась только к союзникам, насколько я понимаю?
Шахт: Это значит, что она относилась также и к чехам, и к самим немцам. Я не хочу играть здесь роль судьи, боже меня сохрани, но я имею в виду…
Джексон: Ну, хорошо. Я спрашиваю вас следующее: 16 октября 1945 г. дали вы следующие ответы на вопросы?
«Вопрос: Вернемся к выступлению против Чехословакии, за которым последовала „умиротворяющая“ политика Мюнхена и передача Судетской области империи. Скажите, вы тогда одобряли политику приобретения Судетской области?
Ответ: Нет.
Вопрос: Одобряли ли вы в то время политику угрозы Чехословакии оружием для того, чтобы присоединить Судетскую область?
Ответ: Нет, конечно, нет.
Вопрос: Тогда я вас спрашиваю, скажите, поразило ли вас в то время или дошло ли до вашего сознания то, что Гитлер угрожал Чехословакии именно вооруженными силами и военной промышленностью?
Ответ: Он не мог этого сделать без вооруженных сил».
Вопрос: Скажите, вы дали эти ответы?
Шахт: Так точно.
Джексон: Продолжаем дальше.
«Вопрос: Считали ли вы тот метод, который он применял к судетскому вопросу, неправильным или достойным порицания?
Ответ: Да.
Вопрос: Скажите, вы действительно так считали?
Ответ: Да, сэр.
Вопрос: Разве в то время вы не считали, на основании предшествовавших событий и вашего участия в них, что эта армия, которую он использовал в качестве угрозы по отношению к Чехословакии, была, по крайней мере, частично вашим собственным созданием?
Ответ: Я не могу этого отрицать».
Шахт: Конечно, нет.
Джексон: Но опять-таки вы стали помогать Гитлеру, когда действия Гитлера оказались успешными? После того как он это сделал, вы явились и приняли на себя чешский банк, не правда ли?
Шахт: Конечно.
Джексон: Хорошо, вы производили расчистку в экономическом отношении захваченных Гитлером территорий, не правда ли?
Шахт: Но простите, пожалуйста. Ведь он же не взял эту страну силой. Союзники просто подарили ему эту страну.
Джексон: Ну, в этом отношении у нас имеются ваши показания о роли, которую в этом сыграли вооруженные силы, и о той роли, которую вы сыграли в создании вооруженных сил.
Шахт: Я этого никогда не отрицал.
Джексон: Далее, когда вы были министром без портфеля, согласно вашим показаниям, были начаты агрессивные войны — против Польши в сентябре 1939 года; против Дании и Норвегии — в апреле 1940 года; против Голландии и Бельгии — в мае 1940 года; в июне было перемирие с Францией и ее капитуляция; в сентябре 1940 года имел место тройственный пакт между Германией, Италией и Японией; в апреле 1941 года произошло нападение на Югославию и Грецию, которое, как вы говорите, было агрессивным; в июне 1941 года произошло вторжение в Советскую Россию, которое, как вы сказали, было агрессивным; 7 декабря 1941 г. японцы напали на Пирл-Харбор и после нападения объявили войну США, 8 декабря 1941 г. США объявили войну Японии, но не Германии; 11 декабря 1941 г. Германия и Италия объявили войну США. И все это произошло в области внешней политики, а вы продолжали оставаться на посту министра без портфеля гитлеровского правительства, не так ли?
Шахт: Да.
Джексон: Вы открыто не порвали с Гитлером, не ушли со своего поста и после того, как началось германское наступление на Россию, и до тех пор, пока германская армия не стала отступать, не правда ли?
Шахт: Письмо, благодаря которому мне удалось успешно добиться разрыва, датировано 30 ноября 1942 г.
Джексон: Таким образом, из вашего письма явствует, что вы считали, что корабль тонет, не правда ли? То есть, что война проиграна?
Шахт: Об этом свидетельствуют мои устные и письменные заявления.
Адвокат или «совестливый человек»?
* * *
Устав Международного военного трибунала предоставил все возможности для ведения соревновательного процесса, и в частности для квалифицированной защиты подсудимых. Им полагались адвокаты из числа немецких юристов, причем по выбору обвиняемых.
Понятно, что антифашистски настроенные правоведы нацистским главарям не требовались. Нужны были те, кто им сочувствовал и, конечно, хорошо знал дело. Так или иначе, у большинства обвиняемых оказались весьма сильные защитники. Это были и звезды германской адвокатуры, такие как О. Штамер, защищавший Геринга, и молодые, но весьма активные и изощренные коллеги, например А. Зейдль, действовавший в пользу Гесса и Франка. Трибунал предоставлял им все необходимые документы. Для них даже был создан в отдельном помещении информационный центр.
Насколько внимательно относился суд к запросам защитников, говорит тот факт, что помощнику адвоката Кранцбюллера было разрешено поехать в Лондон для ведения поиска в секретных архивах адмиралтейства. От Кранцбюллера же был принят и направлен в Америку опросный лист с вопросами к адмиралу Нимицу, который дал все необходимые ответы.
Гуманность подхода к защите проявлялась и в том, что все расходы на нее — гонорары, оплата жилья, питания, транспорта относились к бюджету суда.
На процессе трудилось 27 защитников, 54 ассистента и 67 секретарей. Среди этого персонала были даже родственники подсудимых, например сын Папена и зять Риббентропа.
Чинные с виду адвокаты порой не очень стеснялись в средствах: диктовали подсудимым ответы на вопросы суда, обрабатывали свидетелей защиты и находили средства давления на свидетелей обвинения.
Самым распространенным приемом защиты было делегирование вины «наверх», в конечном счете на Гитлера, а подчиненные, в том числе и остальные вожди, дескать, лишь выполняли приказы. Второе типичное возражение состояло в том, что «закон не имеет обратной силы». Якобы до Нюрнбергского процесса не было ясного международного право вого определения преступлений против мира и человечности. Третий прием заключался в проведении параллелей между действиями Германии и стран антигитлеровской коалиции. Например, защитники сравнивали методы ведения воздушной и морской войны той и другой стороны и находили их «похожими». Они пытались переключить внимание суда с анализа вины обвиняемых на разбор политики и мер государств антигитлеровской коалиции.
Ожидая разногласий и ссор среди союзников, адвокаты использовали любую возможность затянуть процесс. Вот какой пример приводит Аркадий Полторак: «В здании Дворца юстиции имелся газетный киоск, где можно было приобрести любые иностранные газеты… Наиболее активными покупателями были здесь немецкие защитники. Они зорко всматривались в политический горизонт, радовались появлению любой тучки в отношениях между Востоком и Западом и без труда уверовали в то, что время будет работать на подсудимых. Именно потому одной из главных линий своей стратегии защита избрала максимальную затяжку процесса. Достижение этой цели осуществлялось различными методами. Началось с многочисленных ходатайств о назначении перерывов в заседаниях трибунала. Все тот же доктор Штамер от имени всей защиты попросил объявить рождественские каникулы сроком на три недели. Просьба была удовлетворена, хотя срок каникул сократили до десяти дней. Но ровно через четыре дня после возобновления работы трибунала вдруг поднимается доктор Меркель (защитник гестапо) и вновь ходатайствует об… отсрочке процесса.
