— И на левой, и на правой, — поправил его другой.
— Проверьте, пожалуйста, пульс, — сказала врач, руководившая реанимацией.
— Пульса нет, — констатировал еще один медик.
— Продолжайте реанимацию.
— Так, вкололи пятую дозу эпинефрина.
— Двадцатая минута идет.
Было так много суеты, столько людей делало столько всего разного, что можно было и не заметить сдержанного кивка одного из ассистентов, стоявшего около Ривза. Но священник, ждавший этого кивка, заметил его, подошел к Ривзу, положил руку ему на лоб над открытыми неподвижными глазами и начал молитву.
Врач-руководитель решила продолжать еще несколько минут, чтобы исключить любые сомнения.
— Проверьте, пожалуйста, пульс, — сказала она в последний раз, и в комнате стало тихо. Аппарат искусственного дыхания, который дышал за Ривза, выключили. Яростно нажимать на грудную клетку, заставляя кровь циркулировать по телу, перестали. Все замерло, чтобы один из врачей смог в полной тишине пощупать пальцами шею Ривза и официально констатировать смерть еще одного солдата.
— Так, — промолвил он несколько секунд спустя. — Так-так-так-так. — Он слегка переместил пальцы. — Есть пульс, — сказал он. — Есть пульс!
Для проверки еще один врач приложил пальцы к телу Ривза.
— Да! — подтвердил он, и под изумленными взглядами Козларича и остальных в комнате, где царила тишина и неподвижность, все снова пришло в движение — а сердце Ривза пыталось тем временем биться.
За ранеными уже вылетел медицинский вертолет, он должен был приземлиться через несколько минут, и врачи и санитары в неистовой спешке готовили Ривза к отправке вместе с другим солдатом. Они окончили тампонирование его искромсанных ягодиц и разбитого таза. Они, сколько могли, обтерли с него кровь и туго замотали его в двадцать рулонов бинта, опустошив целый ящик перевязочных материалов.
— Сколько у нас еще времени? — громко спросила главный врач.
— Четыре минуты, — ответили ей.
— Дайте, пожалуйста, одеяло, — потребовала она.
Она запеленала его в одеяло.
Настало время двигаться.
Его положили на носилки и вынесли из операционной на улицу, миновав солдат, ждавших в прихожей и не знавших о том, что сейчас произошло. Они поняли только, что Ривз жив. На небосклоне уже виден был вертолет. Он быстро приблизился и, подняв тучу пыли, сел с жутким шумом, но, несмотря на этот шум и на толчки при погрузке на борт глаза Ривза оставались неподвижными. Сердце, однако, продолжало биться.
— Великое спасение! — крикнул Козларич одному из врачей, работавших с Ривзом.
— Надежда есть. Надежда есть, — отозвался врач.
Вертолет поднялся в воздух и улетел, ушел в небо от всего этого, и Козларич следил за ним, пока он не исчез. Небо по-прежнему было синее, великолепное, и он прошел под ним в свой кабинет, где несколько часов назад стоял с Дэвидом Петреусом и где теперь ему предстояло ждать новостей. Восемь месяцев назад он признался, что не очень хорошо представляет себе, как перенесет гибель своего солдата. Но теперь у него на глазах солдата вернули к жизни.
Телефонный звонок раздался раньше, чем он ожидал.
— Ясно, — сказал он. — Ясно. Хорошо. Хорошо.
Он дал отбой. Ривз был в госпитале и на пути в хирургическое отделение. Новая информация будет, когда его прооперируют.
Потом еще один звонок, опять слишком ранний.
Он умер.
Снаружи Брент Каммингз исследовал «хамви» Ривза, пытаясь понять траекторию СФЗ и испытывая легкую тошноту от остаточного запаха горелых волос. Новость ему сообщил один из санитаров. «Ну как?» — спросил Каммингз. «Мы потеряли его, сэр», — ответил санитар. «Ясно, спасибо», — сказал Каммингз и чуть погодя, когда внезапно подступили слезы, пошел к ближайшему зданию и стал бить по стене кулаками и пинать ее ногами.
А внутри Козларич сидел один в своем кабинете, читал только что пришедшее электронное письмо и думал, как отвечать. Письмо, адресованное ему, «Рейнджеру-6», начиналось так: «Благодарю Вас за сегодняшний прием и за картину событий в Новом Багдаде. Многие Ваши инициативы — такие, как обеспечение безопасности бензозаправочных станций, создание собственной объединенной ячейки и оптимизация анализа и контроля данных, — судя по всему, работают, и работают хорошо. Вы идете вперед быстрыми темпами, и я очень горжусь пехотным батальоном 2-16».
Поздним вечером, когда очередной взвод начал узнавать, что такое бессонница, когда в Соединенных Штатах мать новорожденного младенца все еще ждала звонка, Козларич написал генералу Петреусу ответ.
«Мы были очень рады», — начал он, затем назвал приезд Петреуса «безусловно, главным событием нашего пребывания здесь к настоящему времени», а после этого задумался, как продолжать.
Слишком много разных способов описать эту войну — вот в чем загвоздка.
Конгрессу понадобилось два дня слушаний.
Протестующим понадобилась «лежачая акция».
Джорджу У. Бушу понадобилось всего три слова: «Мы даем жару».
Козларич обошелся двумя. «К несчастью», — напечатал он, начиная следующую фразу, и правда этих слов подвела черту под плохим днем.
В Ираке наша деятельность по обеспечению безопасности иракского населения была и остается трудной и опасной, но она приносит плоды… В Багдаде количество иракских гражданских лиц, убитых террористами и «отрядами смерти», резко снизилось. В сентябре по Ираку в целом число убитых за месяц американских военнослужащих было наименьшим с июля 2006 года.
Джордж У. Буш, 22 октября 2007 года
За сентябрь в ходе боевых действий погибло сорок три американских военных. Общее число смертей за месяц составило шестьдесят шесть, то есть в среднем чуть больше двух человек в день, но, поскольку в Белом доме вычли те смертельные случаи, что в пресс-релизах Пентагона шли под рубриками «небоевые потери вследствие дорожно-транспортных происшествий», «небоевые потери вследствие несчастных случаев», «небоевые потери вследствие травм и ранений», «небоевые потери вследствие болезней» и «небоевые потери вследствие различных инцидентов», полученная цифра действительно была наименьшей с июля 2006 года.
Сорок три человека на весь Ирак — и пятеро были из батальона 2-16.
Ривз был четвертым, а через неделю, почти минута в минуту, СФЗ попал в «хамви», где ехал тридцатисемилетний сержант первого класса Джеймс Достер.
— Не выживет. Как с Ривзом, такая же херня, — сказал Козларич после того, как увидел его в медпункте, еле живого. Как Ривз, Достер сидел на правом переднем сиденье; как Ривзу, ему оторвало нижнюю часть левой ноги и раздробило таз; как Ривза, его вертолетом отправили в госпиталь, и там он умер от потери крови.
— Одно и то же блядство. Вечно одно и то же, — проговорил Козларич, ожидая сообщения, а когда оно пришло, просто сказал: — Твою мать.
Одиннадцать погибших на этот момент. Сорок четыре раненых. Огнестрельные. Ожоги. Осколки. Кто-то лишился кисти, кто-то руки, кто-то ноги, кто-то глаза. Лопнувшие барабанные перепонки, искромсанный пах, разорванные мышцы, перерезанные нервы. Одного ранило в живот, когда он ждал на ПОБ очереди позвонить по платному телефону и рядом упала ракета. Ракеты, мины, реактивные гранаты, снайперский огонь, СФЗ.
— Ну, всех нас они убить не смогут, — сказал Козларич, готовясь позвонить очередной вдове этой войны, которая жила с двумя маленькими дочками в Канзасе на улице Либерти-Серкл, а когда разговор был окончен, он повесил голову: — Наверно, это была самая печальная из женщин, с какими я говорил в жизни.
Порой Козларич и Каммингз недоумевали: что именно иракцы в них ненавидят? Что они такого делают помимо того, что стараются поддерживать безопасность на некоторых населенных иракцами участках? Что вселяет в людей желание убивать американцев за то, что они раздают жителям сладости и футбольные мячи, доставляют им цистерны с питьевой водой, сооружают для них канализацию, наводят порядок на бензозаправочных станциях и при этом никогда не ведут себя агрессивно, если только не преследуют убийц?
— Я им предлагаю мир и жизнь без дерьма, а они хотят со мной драться? Ладно. Пускай живут в дерьме, — раздраженно бросил однажды Каммингз посреди жаркого разговора с Козларичем на эту тему.
— Все дело в том, что это такие неблагодарные засранцы, каких свет не видал, — сказал Козларич и затем, как делал уже восемь месяцев пять-шесть раз в неделю, сел в «хамви» и поехал на очередную встречу с местными политическими лидерами.
На повороте с маршрута «Плутон» в его машину опять чуть не попал СФЗ. На этот раз взрыв прогремел, когда проехал первый «хамви» колонны. Двоих солдат ранило осколками. Главный снаряд, однако, пролетел мимо. В тот день Козларич не приехал на запланированную встречу, но во время следующей его терпение почти что лопнуло.
