же там был? Отец иезуит! Не кто иной, как отец иезуит! И протестантский священник, и еще трое, которые потом были приговорены к смерти за участие в заговоре 20 июля! Но ни одного национал-социалиста! Ни единого! Ладно, все, что я могу сказать, это что теперь мы действительно получили голую правду. Отец иезуит, и именно с ним вы обсуждаете вопрос о гражданском неповиновении! А провинциал иезуитов [18], его вы тоже знаете! Однажды он даже приезжал в Крейзау! Провинциал иезуитов — один из высших иерархов этого самого опасного врага Германии — посещает графа Мольтке в Крейзау! И вы не стыдитесь этого, притом что любой приличный немец не подойдет к иезуиту даже на пушечный выстрел! Эти люди отстранены от всех видов государственной службы из-за своей жизненной позиции! Если бы я узнал, что в каком-то городе находится провинциал иезуитов, этого было бы достаточно, чтобы я держался подальше от этого города! И что другие почтенные господа тоже! Что ему там было нужно? Такие люди должны ограничить свое внимание загробным миром, а нас здесь оставить в покое! И к епископам вы ездили! Полагаю, чтобы поискать то, что вы там потеряли! Откуда вы получаете приказы? Вы получаете приказы от фюрера и национал-социалистической партии! Они касаются вас, как и любого другого немца. А каждый, кто получает приказы, пусть даже косвенно, от агентов другого мира, получает их от врага, и с ним поступят соответственно!»
Пример мужества, который подавали Нимёллер, Бонхёффер, Бодельшвинг, Вурм, Гален, Прейслинг и многие другие священники, пасторы и миряне, единые в своей христианской вере, помог создать атмосферу, в которой вызревал заговор против Гитлера. Благодаря таким людям церковь, безусловно, играла свою роль в сопротивлении нацизму. Почему они не сделали больше, чтобы подорвать антихристианский гитлеровский режим, и почему в первые дни его существования даже в христианских кругах возникали колебания относительно нацизма, — это вопросы, над которыми германским церквям было бы хорошо подумать сегодня.
Германские университеты тоже должны внимательно посмотреть на себя в свете того, что они делали и чего не делали при нацистах.
По целому ряду различных причин германские университеты, их преподаватели и студенты сыграли намного меньшую роль в сопротивлении Гитлеру, чем церковь. Атмосфера нацизма парализовала интеллектуальную жизнь, и в предвоенные годы многие выдающиеся представители германской мысли из академических кругов покинули Германию. Пастору пристало оставаться со своей паствой, но многие профессора уехали туда, где они могли свободно выражать свои взгляды, что является основой истинного знания. Более того, нацисты могли регламентировать жизнь университетов и их преподавателей в гораздо большей степени, чем жизнь церкви. Даже до прихода Гитлера к власти некоторые университеты являлись рассадниками нацизма и милитаризма, а после этого в каждом университете появились большие квоты для преподавателей-нацистов. Часто здравомыслящие профессора, которые остались в Германии, отстранялись от всякой политики и уходили в то, что некоторые из них называли «внутренней эмиграцией».
Выразителем такой позиции был дирижер и композитор Вильгельм Фуртвенглер, когда предстал перед судом по денацификации в Берлине. В своем пламенном воззвании к суду он попытался оправдать свою работу в нацистской Германии. «Искусство, — сказал он, — должно стоять выше политики». Те профессоры и артисты, которые на собственном опыте познали, что нацистский режим сделал с их призванием, не захотели бы согласиться с мнением Фуртвенглера.
Студенты оказались особенно подвержены нацистской философии. К 1939 году они в подавляющем большинстве были членами нацистской партии или сочувствовали ей. Конечно, были и исключения как среди преподавателей, так и среди студентов, и случай, произошедший в 1943 году в Мюнхенском университете, является ярким примером университетской оппозиции Гитлеру и войне.
Когда после разгрома немцев в Сталинграде русское радио заполнило эфир названиями взятых в плен частей немецких войск, в каждом немецком городе и деревне поднялась волна горечи и недовольства. В то время в университетах оставалось мало физически здоровых студентов-мужчин. Так, например, в Мюнхенском университете основную массу составляли девушки, инвалиды и нацистские «студенческие лидеры». Однажды в феврале 1943-го гаулейтер Баварии Гизель обратился к студентам Мюнхенского университета и заявил, что студентки-женщины лучше послужили бы нацистскому государству, рожая детей, чем получая высшее образование. Аудитория освистала его, оттолкнула стоявших в дверях эсэсовцев, сбросив некоторых с лестницы, и устроила демонстрацию на улицах Мюнхена.
Двадцатипятилетний студент-медик Ганс Шолль и его сестра Софи, двадцати одного года, изучавшая биологию, восприняли эту демонстрацию как знак того, что пришло время начать открытую агитацию против Гитлера. Еще в своем родном городе Ульм они боролись с гитлерюгендом и имели проблемы с гестапо. В университете они собрали вокруг себя небольшую группу и рассылали по всему рейху анонимные письма интеллектуалам и другим образованным людям, призывая их использовать свое влияние и объединяться против нацизма. С помощью почтенного профессора Карла Губера, преподававшего философию, Шолли печатали и распространяли листовки, содержавшие такие лозунги, как «Выходите из партийных структур… Боритесь с партией… Имя Германии навсегда покроется позором, если вы, наконец, не подниметесь, чтобы взять реванш… Погибшие в Сталинграде взывают к вам… Наш народ поднимается против порабощения Европы национал-социалистами». Их друзья из Вены и Йены распространяли эти листовки у себя.
В конце концов они слишком осмелели. 19 февраля 1943 года Ганс и Софи разбросали сотни своих листовок с балкона университета. Комендант здания увидел их и донес в гестапо. Суд над ними состоялся уже через три дня, и его сочли настолько важным, что из Берлина прилетел сам Фрейслер, чтобы председательствовать на процессе. Софи так страшно пытали, что на суде она появилась со сломанной ногой. Но она держалась и не уступала Фрейслеру. «Вы не хуже нас знаете, — сказала она, — что война проиграна. Почему у вас не хватает смелости признать это?»
В тот же вечер ее и ее брата обезглавили. Вскоре после этого были казнены профессор Губер и другие члены «клики Шолля», как назвали ее нацисты. Эти события имели глубокие последствия для Мюнхена. Весь город был потрясен смелостью молодой девушки. Сегодня ее имя носит одна из школ Берлина.
Между университетскими преподавателями и заговором Бека — Гёрделера существовали некоторые контакты.
Осенью 1942 года пастор Бонхёффер посетил Фрейбургский университет и убедил нескольких доверенных преподавателей подготовить меморандум о позиции конфессиональной церкви в деле восстановления Европы, основанном на предположении о поражении Германии. За этим последовала тайная встреча преподавателей и церковных лидеров с Гёрделером. В результате этой встречи появилась рукопись, ставшая частью интеллектуального арсенала путча. После 20 июля эти преподаватели: Адольф Лампе, Константин фон Дитце, Герхард Риттер, Вальтер Юкен и Эрик Вольф
