В скором времени в Новониколаевске произошло вооруженное выступление, возглавлявшееся полковником Ивакиным и лидерами местного самоуправления. Восставшие выпустили воззвание с требованием окончания Гражданской войны и перехода власти к земству. Но благодаря вмешательству одного из полков польской дивизии мятежный полковник сдался. Военно-полевой суд приговорил его к расстрелу.
Как пишет историк Е.В. Волков, выступление в Новониколаевске являлось лишь частью плана эсеровского бюро военных организаций, согласно которому в декабре 1919 г. восставшие офицеры и солдаты должны были захватить власть в Томске, Красноярске и Иркутске{407}.
Контрразведчики справедливо предполагали, что в это время центром деятельности эсеровских организаций являлся Иркутск. Получив информацию о создании в городе Политцентра, поставившего себе целью свержение Омского правительства, контрразведчики своевременно передали ее в Ставку и Верховному правителю. «Несмотря на важность информации, которая могла бы снизить последствия катастрофы Омского правительства, — пишет историк А.А. Рец, — она не была по достоинству оценена в Омске, и это пагубным образом отразилось на ходе дальнейшей борьбы»{408}.
После падения Омска в ноябре 1919 г. правительство А.В. Колчака пребывало в агонии и поэтому оказалось не в состоянии адекватно реагировать на происходившие в Сибири события, приближавшие режим к катастрофе. В той сложной ситуации спецслужбы работали, полагаясь лишь на собственные силы. 20–22 декабря 1919 г. государственная охрана раскрыла эсеровский штаб по руководству восстанием в Иркутске накануне его начала, захватив многих эсеровских лидеров{409}. Но 27 декабря вспыхнуло новое восстание, в результате которого Политцентр захватил власть в городе{410}.
Любопытна характеристика, данная начальником управления государственной охраны Приморской области полковником А.А. Немысским партии эсеров (архивная копия документа не датирована, но по содержанию можно сделать вывод, что он относится к ноябрю 1919 г.): «Эсерство, несмотря на свои ультрареволюционные тенденции, по своему социальному содержанию является буржуазным». Называя их «партией кабинетных теоретиков», опытный профессионал прослеживает и анализирует их деятельность: «К моменту общегосударственного переворота (Февральского. — Авт.), умелой тактикой Департамента полиции жалкие остатки некогда грозных и опасных бунтарей-эсеров были доведены до положения вымирающего поколения», и лишь благодаря перевороту за какой-нибудь март месяц 1917 г., вынырнув из небытия, волею случая стали самой многочисленной партией в стране (как ранее черносотенцы, как раз наоборот, ушедшие в небытие после Февральских событий). Однако, пишет полковник об эсеровской партии, «качественно же она была сборищем случайных искателей, беспочвенно шатающихся»{411}.
Таким образом, из вышесказанного можно сделать вывод, что контрразведка и государственная охрана могли держать под контролем эсеровские организации и тем самым не допускать их антиправительственных вооруженных выступлений до тех пор, пока обстановка на фронте оставалась стабильной. Крушение фронта привело к резкому ослаблению власти в тылу колчаковской армии, чем и воспользовались эсеры.
ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ПРЕСТУПНОСТИ, КОНТРОЛЬ НАД ПОЛИТИЧЕСКИМИ НАСТРОЕНИЯМИ В ОБЩЕСТВЕ И АРМИИ
Политическая нестабильность колчаковского режима, ошибки правительства в государственном строительстве и социально-экономической политике, вызвавшие недовольство населения своим материальным положением и стимулировавшие рост преступности, также требовали вмешательства спецслужб. В связи с этим самостоятельными объектами их оперативной разработки являлись рабочий класс, крестьянство, казачество и армия.
Союзнические поставки полностью не покрывали значительной доли того, в чем нуждались белые армии, к тому же часть имущества и снаряжения либо расхищалась со складов, либо не доходила до фронта из-за неэффективной работы железнодорожного транспорта{412}. Значительная часть офицеров компенсировали нехватку жалованья казнокрадством, продовольствия — грабежом крестьян и присвоением трофеев, т.е. превратились в мародеров и торгашей. Нередкими бывали случаи, когда с фронта генералы целыми вагонами отсылали в собственный адрес общегосударственное имущество, отнятое у большевиков.
Колчаковское правительство стремилось ограничить привилегии власть имущих, пыталось бороться с коррупцией, взяточничеством и вымогательством. Противодействием преступности занимались как органы внутренних дел, так и контрразведка.
Вот лишь несколько примеров. В марте 1919 г. были арестованы контрразведкой за злоупотребления служебным положением два уполномоченных министерства продовольствия и снабжения на Урале, а также начальник томской губернской тюрьмы. Было возбуждено следствие по делу бывшего министра продовольствия и снабжения Н. Зефирова по обвинению в заключении убыточных для казны сделок по закупке импортного чая (пресса окрестила это дело «чайной панамой»); в начале того же года в Омске был арестован за мошеннические операции с бриллиантами начальник столичной уголовной милиции Суходольский{413}.
Контрразведке удалось установить, что главный начальник Дальнего Востока Д.Л. Хорват и его окружение занимались махинациями с крупными земельными участками. Данная информация позволяла принять меры против подобных злоупотреблений и тем самым снизить накал антиправительственных настроений в Приморье{414}.
Особенно сложной была ситуация на железной дороге. Охранявшие ее союзники использовали подвижной состав в своих целях, из-за чего белогвардейцы не могли осуществлять перевозки в полном объеме. Например, чехам железные дороги были нужны для вывоза награбленного в России имущества.
Ситуацию усугубляла преступная деятельность ряда должностных лиц, занимавшихся организацией железнодорожных перевозок в интересах фронта. В результате махинаций различных дельцов фронтовые части испытывали недостаток в вооружении, обмундировании и продовольствии, несмотря на то что в тылу склады были переполнены.
Агентура обратила внимание на махинации с вагонами коменданта ст. Омск, находившегося «в очень хороших отношениях» с главным начальником военных сообщений Ставки ВГК генерал-майором В.Н. Касаткиным. В связи с делом о злоупотреблении служебным положением офицеров его ведомства, генерал был снят с должности и привлечен к военно-полевому суду. По приговору понижен в должности и подвергнут шестимесячному заключению, которое отложили до конца войны{415}. С другими преступниками, пониже рангом, правосудие поступало менее гуманно. Например, в мае 1919 г. в Омске за крупную контрабанду были расстреляны девять человек. За воровство был расстрелян интендант из штаба 3-й (Западной) армии{416}.
В результате возникшего по вышеуказанным причинам хаоса в системе тылового обеспечения, возникших затруднений с железнодорожными перевозками в нужном объеме колчаковская армия недополучала оружия, боеприпасов и снаряжения, которые попадали в руки различных дельцов. Приказы высших чинов, пытавшихся навести порядок в тыловом обеспечении, игнорировались и не исполнялись. В большинстве случаев должностные преступления оставались нераскрытыми. Подчиненная воинским штабам контрразведка оказалась бессильной в борьбе с экономическими преступлениями. Высокие должностные лица оставались недовольными проявлением внимания даже вышестоящих органов безопасности к подведомственным им учреждениям и старались не реагировать на информацию, поступившую от спецслужб. Кроме того, дублирование разных властных структур, в том числе контрразведывательных, военно-контрольных органов и органов внутренних дел, раздутость их штатов сильно снижали результативность работы. Обстановка в условиях бесконтрольности деятельности чиновников и обеспечила «процветание гадов и пресмыкающихся, которые облепили органы власти и своей грязью грязнят и порочат власть»{417}.
Ради объективности все же следует отметить, что во время правления адмирала А.В. Колчака влиятельные военные и гражданские лица иногда становились объектом оперативной разработки спецслужб. Помимо упомянутых генералов В.Г. Болдырева и Р. Гайды, как следует из воспоминаний генерала П.Ф. Рябикова, контрразведка следила «за связями во внеслужебной деятельности одного генерала (фамилия не указана. — Авт.), занимавшего довольно высокое положение», подозреваемого (и не без основания) в политических интригах. В другом случае не прошел кандидат в министры из-за того, что контрразведка имела о нем «неблагоприятные сведения». «Адмирал был очень разочарован докладом и написал на нем весьма разумную резолюцию», — вспоминает 2-й генерал-квартирмейстер{418}.
