Белогвардейское командование отдавало себе отчет в том, что назначенные на различные должности в разведывательные отделения строевые офицеры, а также агенты нуждаются в переподготовке. С этой целью создавались школы разведчиков. Одна из них была сформирована в Евпатории. В ней читались лекции по их поведению на неприятельской территории, пребыванию в общественных местах, на собраниях и митингах. Будущих агентов учили вести дискуссии политического характера, знакомили с правилами перехода через линию фронта и т.д. По окончании одного курса им присваивалось звание «ходока». Закончившие два курса агенты имели право получать серьезные задания с командировками в глубокий тыл противника. Прошедшие три курса обучаемые могли быть назначены начальниками разведывательного органа{378}. Сколько разведчиков и агентов было выпущено из школы, автору установить не удалось.
Начальник разведывательного пункта № 2 штаба Кавказской армии разработал проект программы школы агентов. На обучение он предлагал отвести 84 часа. За это время обучаемые должны были получить общие сведения о ведении разведки, изучить организацию вооруженных сил противника по видам и родам войск, инженерное дело, топографию, географию и «политическую грамоту».
Предлагалось 12 часов учебного времени отвести на теоретический курс (изучение службы агента) и 14 — на практические занятия{379}. Был ли реализован на практике данный проект частично или в полном объеме, однозначно сказать сложно.
В 1920 году врангелевские разведчики уже мало верили в победу запертой в Крыму Русской армии, считали войну проигранной и поддались всевозможным человеческим слабостям и порокам. «При разведывательном отделе собралась публика, которая только получает деньги, кутит, занимается казнокрадством, — давал показания уполномоченному Особого отдела ВЧК Кавказского фронта перебежчик. — Люди, посылаемые в Россию, ненадежны, ибо мало офицеров, которые бы верили в дело Врангеля. Организаторы труд агентов не оплачивают, а деньги присваивают себе на случай отплытия»{380}. С оценкой чекистов солидарен и К.И. Глобачев, считавший большинство агентов разведки, приезжавших из Крыма в Константинополь, мошенниками и двойниками. «С их стороны преследовалась единственная цель — получить покрупнее сумму для командировки и скрыться за границу, где они себя чувствовали в недосягаемости», — считал генерал{381}.
5 (18) октября 1920 года был составлен список офицеров Генерального штаба, служивших в армии генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля. Судя по дате, он, вероятнее всего, был последним документом такого рода, т.к. в ноябре остатки Русской армии эвакуировались в Турцию. Список содержит краткие сведения на 484 человек и подразделяется на три подгруппы: генералы; штаб- и обер-офицеры; штаб- и обер-офицеры, не переведенные в Генеральный штаб. Из них к разведке имели отношение 32 человека.
Особое отделение отдела Генштаба возглавлял полковник А.В. Станиславский, помощниками у него были полковник Л.П. Александров и подполковник В.Н. Ставрович.
Начальником разведывательного отделения штаба главнокомандующего Русской армии служил полковник В.И. Сизых, его помощниками — полковники Е.Б. Плотников и Г.И. Шлидт. В распоряжении начальника отделения находились полковник И.С. Нефедов и капитан В.А. Якименко, прикомандированными к отделению — подполковник Э.Б. Болецкий и полковник М.К. Мунтянов.
В нижестоящих разведорганах также служило немало генштабистов. Так, штаб-офицером по зарубежной агентуре штаба армии (1-й или 2-й, точно не удалось установить. — Авт.) служил полковник Г.И. Дементьев, старшим адъютантом разведывательного отделения штаба 2-й армии — полковник Н.Е. Каблицкий. Среди руководителей разведки корпусного и дивизионного звена также находилось много генштабистов.
В должности заведующих разведкой служили: штаба 1-го корпуса — капитан В.К. Модрах, штаба 2-го корпуса — подполковник Н.Ф. Соколовский, штаба Керченского укрепрайона и Керченской крепости — полковник М.И. Золотарев, штаба Марковской дивизии — штабс-капитан Л.П. Бендер, Дроздовской дивизии — есаул С.А. Богородицкий, штаба 1-й кавалерийской дивизии — штаб-ротмистр Х.В. Доможиров, штаба 34-й пехотной дивизии — полковник М.Е. Максимович, штаба 2-й кавалерийской дивизии — полковник Л.В. Пермяков, штаба Корниловской дивизии — капитан А.Ф. Столяренко, штаба 7-й пехотной дивизии — полковник И.И. Фалилеев, штаба 13-й пехотной дивизии ротмистр А.И. Шульгин, и.д. штаба 6-й пехотной дивизии — капитан М.П. Фесик, штаба Терско-Астраханской бригады — штаб-ротмистр М.В. Хабаев.
Разумеется, должности военных агентов занимали генштабисты: в Сербии — генерал-лейтенант В.А. Артамонов, в Швейцарии — генерал-лейтенант С.А. Головань, в Италии — полковник князь A.M. Волконский, в Швеции, Дании и Норвегии — полковник Д.Л. Кандауров, в Берлине — полковник А.А. фон Лампе, в Греции — полковник В.Н. Поляков{382}.
Напротив фамилии вышеупомянутого полковника В.Д. Хартулари стоит запись: «Прикомандирован] к о[тделу] генкварглав[а] (в секр[етной] командировке]»{383}. По всей видимости, в штабе Русской армии не знали о гибели разведчика в апреле 1920 года.
Список свидетельствует о том, что к концу Гражданской войны руководящее звено белогвардейской разведки на Юге России отчасти удалось укомплектовать офицерами Генерального штаба, что соответствовало существовавшему сначала в царской, а затем и в белой армии подходу — руководить разведорганом должен генштабист.
К сожалению, немногочисленные источники не дают полного представления о кадровом составе, профессиональных качествах сотрудников и агентов белогвардейской разведки на Юге России. По всей видимости, при отступлении и эвакуации армии руководители спецслужб уничтожили или увезли с собой наиболее ценные документы, справедливо опасаясь, что они попадут в руки красных и тем самым подвергнут опасности находившихся в Советской России агентов.
Контрразведывательные органы на Юге России создавались на основе «Временного положения о контрразведывательной службе на ТВД» от 17 июля 1917 года. Над этим документом специалисты работали в апреле, когда шли гонения на офицеров Отдельного корпуса жандармов, в том числе и контрразведчиков, и поэтому он отражал в себе дух того времени. Комиссия под председательством генерал-квартирмейстера Главного управления Генштаба генерал-майора Н.М. Потапова, действуя в русле политики Временного правительства, предложила начальников контрразведывательных органов и их помощников назначать из числа офицеров Генштаба или офицеров, имевших юридическое образование. Лица, служившие ранее в охранке или жандармерии, не могли быть назначены даже чинами для поручений и наблюдательными агентами{384}. Данной позиции придерживался и генерал-лейтенант А.И. Деникин.
«Мне было сказано, что главком не может согласиться на прием меня в Добрармию, так как этому мешает “совокупность прежней моей службы по политическому розыску”, то есть при царском режиме и за последнее время в Киеве и Одессе», — писал бывший начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев{385}. Позже он получил назначение на должность начальника КРО штаба командующего войсками Новороссийской области и пробыл в ней не более 10 дней. В марте 1920 года генерал возглавил Ялтинский паспортный пропускной пункт, а в мае принял пункт в Константинополе{386}.
Бывший руководитель Особого отдела и экс-директор Департамента полиции МВД генерал Е.К. Климович также не получил должности в штабе Добровольческой армии. И лишь с назначением генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля главнокомандующим Русской армии он возглавил особый отдел штаба{387}.
Различные источники свидетельствуют о том, что и другие офицеры Отдельного корпуса жандармов, оказавшись в Добровольческой армии, также не получили назначение в контрразведывательные органы. Как видим, политическое недоверие к представителям дореволюционных органов безопасности одинаково проявляли не только красные, но и белые. «Эффект, порожденный компанией дискредитации политической полиции в период нахождения у власти Временного правительства, продолжал действовать, настолько мощная волна недоверия зародилась тогда даже в умах военных, — объясняет ситуацию историк А.А. Зданович. — Единичные случаи зачисления в Добровольческую армию жандармов, конечно, были, но они, в основном, служили не по своей специальности»{388}.
На наш взгляд, не последнюю роль в отторжении жандармов командованием Белого Юга сыграло неоднозначное и противоречивое отношение русского общества к органам государственной безопасности в дореволюционном прошлом. Значительная часть граждан империи относились к ним либо безразлично, либо как к необходимой детали государственного механизма. В то же время либерально настроенная интеллигенция видела в жандармах неких монстров-шпиков, достойных лишь презрения, «…голубой мундир, ото всех других военных своим цветом отличный, — писал в XIX веке современник А.С. Пушкина, русский мемуарист Ф.Ф. Вигель, — был как бы одеждой доносчиков, производил отвращение даже тех, кои решились его надевать»{389}. «Бенкендорф образовал целую инквизиционную армию наподобие тайного общества полицейских масонов, которое от Риги до Нерчинска имело своих братьев-шпионов и сыщиков», — писал в Лондоне А.И. Герцен о шефе жандармов и начальнике III отделения Собственной Его Величества канцелярии. Между тем А.Х. Бенкендорф, по свидетельству современников, сам презирал «доносчиков-любителей, зная очень хорошо, что в руках подлецов донос часто бывает орудием мести»{390}, и им противодействовал. Любопытный факт: с 1827 по 1846 год за ложные доносы в Сибирь было сослано 358 человек{391}. Но либералы не утруждали себя установлением истины. Когда дворяне и разночинцы стали расшатывать государственные устои своим участием в различных антиправительственных организациях, тогда они, «как всякие интеллигентные люди», считали правилом хорошего тона презирать жандармов и формировать о них негативное мнение в обществе. Отчасти «интеллигентные люди» в этом преуспели — «благородные» семейства считали для себя неприемлемым отдавать своих дочерей замуж за жандармов, «…многие в обществе не любили жандармов, службу их бранили и говорили о них, что они все доносчики, — писал шеф Дворцовой охраны А.И. Спиридович. — Это неприязненное отношение к жандармам я встретил тогда же в семье почтенного присяжного поверенного, на дочери которого я хотел жениться. Русский человек, сын генерала, севастопольского героя, мой будущий тесть не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом»{392}.
