Генерал Николай Муравьев
После событий Персидской войны 1804–1813 годов русской военной элите стало ясно, что недооценивать коварство англичан опасно, и при этом было очевидно, что столкновение интересов двух империй уже произошло. Формально главой экспедиции был Елизаветпольский окружной начальник майор Пономарев, капитан Муравьев был представителем Генерального штаба, то есть, говоря прямо, именно он был настоящим разведчиком. 28 июля 1819 года экспедиция высадилась на туркменских берегах Каспийского моря. В течение полутора месяцев Муравьев обследовал побережье, составлял карты, общался со старейшинами туркмен-иомудов, уговаривал их сопроводить его в Хиву. И 19 сентября Муравьев в сопровождении денщика и отрядного переводчика-армянина вместе с небольшим отрядом туркменов отправились к заданной цели.
«Во все время поездки моей ходил я в Туркменском платье и называл себя Турецким именем Мурад-бек; сие имело для меня значительную выгоду потому, что хотя меня и все в керване знали, но при встречах с чужими я часто слыл за Туркмена поколения Джафарбай и тем избавлялся от вопросов любопытных».
Правда, в какой-то момент Муравьев едва не погиб. Встреченные туркмены поняли, что перед ними в составе каравана едут русские.
«Они смотрели на нас с любопытством и спрашивали у проводников, что мы за люди, — это пленные Русские отвечали наши; нынче пришли суда их к берегу, мы поймали трех и везем продавать. — Везите, везите их проклятых неверных, отвечали Игдыры с злобной усмешкою, мы сами трех Русских теперь продали в Хиве, и за хорошие деньги»[67].
Впрочем, до Хивы экспедиция добралась без приключений. 5 октября Муравьев собирался въехать в город, но был остановлен сановниками ханского двора, посольству было назначено дожидаться приема в небольшой крепости Иль-Гельды. Более месяца Муравьев был, по сути, в положении пленника. Хан никак не мог понять, что ему делать — убить русского, но тогда возможно, что русские пришлют сюда войска. Принять русского? Но как это будет воспринято в Бухаре, и вообще, зачем этот русский сюда приехал? Каждый день Муравьев ожидал, что его казнят. Только утром 16 ноября было наконец получено приглашение хана, и на следующий день Муравьев въехал в Хиву. Ему тут же нанесли визиты высшие чиновники — начальник таможни, первый визирь и диван-беги, то есть премьер-министр. 20 ноября Муравьева принял хан. Ему были вручены подарки от Ермолова, а Муравьев объяснил, что российский император хотел бы развития взаимовыгодной торговли между обеими странами, что послужило бы их процветанию.
«Главнокомандующий наш, желая вступить в тесную дружбу с Вашим Высокостепенством, хочет войти в частые сношения с вами. Для сего должно сперва утвердить торговлю между нашим и вашим народами в пользу обеих держав. — Теперь керваны ваши, ходящие через Мангышлак, должны идти 30 дней почти безводной степью, трудная дорога сия причиною, что торговые сношения наши до сих пор еще очень малозначительны. Главнокомандующий желал бы, чтобы керваны сии ходили к Красноводской пристани, что в Балканском заливе; по сей новой дороге только 17 дней езды, и купцы ваши всегда найдут в предполагаемой новой пристани Красноводской несколько купеческих судов из Астрахани, с теми товарами и изделиями, за которыми они к нам ездят»[68].
Но хан прямо не ответил ни на одно предложение и сказал, что отложит решение этого вопроса до прибытия хивинского посольства на Кавказ. А именно это предложил ему Муравьев. И оно действительно было послано, сам же Муравьев в своих записках подробнейше описал свое пребывание в Хиве, нравы и быт, и особое внимание он уделил проблеме русских рабов. Жизнь этих людей, условия, в которых они находятся, Муравьева ужаснули.
«У Ат Чапара было 7 Русских невольников, из коих один жил в Иль Гельди, 3 в Хиве и 3 по другим местам. Живущий в Иль Гельди назывался Давыдом, его схватили еще 14-летним мальчиком около Троицкой крепости на Оренбургской линии и продали в Хиву. — Он уже 16 лет в неволе. — Был продан и перепродан несколько раз и давно принял нравы и обычаи Хивинцев, но не переменял закона своего.
Я желал сам поговорить с Давыдом и приказал ему прийти к себе ночью. — Ему под опасением смерти запрещено было с нами видеться, однако же он пришел в полночь и подтвердил те же самые вести на мой счет, которые уже знал от Туркменов. Он также дал мне многие сведения насчет положения Русских невольников в Хиве.
Их ловят большею частью Киргизцы на Оренбургской линии и продают в Хиву. Число Русских невольников в Бухарии находящихся, говорят, столь же велико, как и в Хиве. — Проводя целый день в трудной работе, к коей ни Туркмены ни Хивинцы неспособны, они получают на содержание в месяц по два пуда муки и больше ничего, разве иногда бросят им изношенный кафтан. Они продают излишество получаемого хлеба и копят деньги, присоединяя приобретаемые воровством. — Когда же соберут сумму, превышающую за них заплаченную 20 или 30 тиллами (1 тилла равен 4 р. (серебр.) (что обыкновенно удается им после двадцати лет неволи), то откупаются у своих хозяев; однако же получивши свободу должны остаться навсегда в Хиве, — по второму подозрению о побеге лишают их жизни. За 25-летнего Русского платят по 60 и по 80 тилла, за Персиянина меньше. — Сих последних считается до 30 000 в Хиве, Русских же до 3000. —
Хозяева имеют право убивать невольников своих, но редко сие делают, чтобы не лишаться работника; а выкалывают им один глаз или отрезывают ухо, при мне Ат Чапар хотел отрезать Давыду ухо за то, что он ездивши в Хиву, поссорился с Персидским невольником и ударил его ножом. Он бил его плетью сперва по лицу, потом, выхватя нож, приказал его повалить, дабы исполнить свое намерение; но его удержал от сего приказчик его Узбек Магмед Ага».
Когда Николай Муравьев уезжал из Хивы, несколько пленников вышли его провожать, не тайно, конечно, но во всяком случае, они старались сильно не бросаться в глаза.
«Какой-то русской, подводя мне лошадь, шепотом ругал Хивинцев за неловкость их в приводе лошади. Ехавши через Хиву, я видел во многих местах несчастных соотечественников наших, собравшихся в особенные толпы, они кланялись мне и называли своим избавителем.
Один из них шел долго подле моей лошади, и когда я оборотился к нему, сказал мне: господин Посланник, примите мое усерднейшее почтение и не забудьте нас несчастных по возвращении вашем в отечество; по виду его мне казалось, что он не из простолюдинов».
Находясь в Хиве, Муравьев отдал в починку свое сломанное ружье. И когда его вернули, он не сразу проверил качество ремонта. Он решил это сделать лишь перед самым отъездом.
«Когда уже совсем сбирались в дорогу, я хотел его зарядить, но дух в левый ствол не пошел; я приказал его вычистить, и вытащили из него свернутую бумагу. Когда все разошлись, я развернул оную и нашел в ней следующее.
“Ваше Высокородие, осмеливаемся вам донести, Российских людей найдется в сем Юрте тысячи три пленников и претерпев несносные труды глад и холод и разные нападки сжальтесь над нашим бедным состоянием, донесите Его Императорскому Величеству, заставьте вечно молить Бога есмь пленник”».
До глубины души русского офицера поразила история русского старика, раба, с которым он увиделся тоже накануне отъезда.
«Старик сей по имени Осип Мельников уже 30 лет был в неволе, он был солдатской сын, и только одна неделя прошла после его женитьбы, как его схватили Киргизы близь Пречистинской крепости и продали в Хиву; в течении слишком тридцатилетней жестокой неволи, трудясь по ночам, и продавая часть пойка ему положенного, он накопил то число золота, которое требовал от него хозяин для выкупу, но сей последний взял у него сии деньги, вместо обещанной свободы продал его другому».
По возвращении на Кавказ Муравьев составил подробную записку о положении дел в Хиве и о том, как, по его мнению, Российской империи следует поступить, а именно, полагал Муравьев, Хиву следует подчинить силой оружия. То есть он не писал об этом совсем уж прямо, но подробный анализ хивинского войска, крепостей и вооружения, и также резервов, приводил его к мысли о том, что война с Хивой слишком сложной не будет. Во всяком случае, пораженный увиденным — рабами, жестокими нравами, дикими для европейца обычаями, — капитан считал, что это просто нужно сделать.
«Из сказанного выше о Хивинском ополчении можно удостовериться, что они не в силах противиться образованному неприятелю и что самая большая сила владения сего состоит в неизмеримых безводных степях, окружающих оное. — Природное укрепление сие могло бы устрашить всякое Европейское войско, кроме Российского.
В нынешнее же время с большею известностью того края можно поручиться за удачу сего предприятия. — Нет никакого сомнения, что с тремя тысячами Русского войска, предводимого решительным и бескорыстным начальником, можно покорить и удержать под своим владычеством Хиву, столь полезную для нас по многим важным отношениям Азийской торговли».
