В парламенте «правые» и «левые» могли как угодно ругаться между собой, но стоило высказать мнение кайзеру, и вопрос решался почти единогласно. Культ кайзера пронизывал всю жизнь Германии. Монарх красовался на портретах не только в общественных местах, но и в каждой «приличной» немецкой семье, изображался в статуях, аллегориях, о нем слагались стихи и песни. Художники, поэты, музыканты соревновались в самой низкопробной лести. Известный ученый Дейсен провозглашал, что «кайзер поведет нас от Гете к Гомеру и Софоклу, от Канта к Платону». Историк Лампрехт в одном из трактатов утверждал, что Вильгельм — это «глубокая и самобытная индивидуальность с могучей волей и решающим влиянием, перед которым… раскрывается все обилие ощущений и переживаний художника». А выдающийся физик Слаби выводил доказательства, что не было случая, когда бы кайзер ошибся. И о натуре Вильгельма можно судить хотя бы по тому, что с доводами Слаби он вполне согласился, заявив: «Да, это правда, моим подданным вообще следовало бы попросту делать то, что я им говорю; но они желают думать самостоятельно, и от этого происходят все затруднения». Перед войной вышла и книга «Кайзер и молодежь. Значение речей кайзера для немецкого юношества», где в предисловии указывалось, что император — это «источник нашей мудрости, имеющий облагораживающее влияние».
А все это дополнялось культом военной силы. Еще в начале своего правления Вильгельм провозглашал: «Солдат и армия, а не парламентские большинства и их решения объединили империю. Я надеюсь на армию». Военные имели в империи высочайший статус. И школьники, и студенты оценивали сами себя главным образом с единственной точки зрения: насколько они способны стать военными. Сталелитейные магнаты, фирмы Тиссена, Круппа, Сименса вкладывали огромные средства в пропаганду армии и флота. В дела армии не позволялось вмешиваться никому, военнослужащие были неподсудны для гражданских властей. Все ключевые решения принимал сам Вильгельм, и начальник генштаба имел к нему прямой доступ в любой час дня и ночи.
Но и армию он воспитывал по-своему. Еще во Франкопрусской войне немцы отличились чрезмерной по тому времени жестокостью. Эти качества культивировались и позже. В 1891 г. в речи перед новобранцами кайзер поучал: «Может случиться так, что я отдам вам приказ стрелять в своих родственников, братьев, знакомых, и даже тогда вы должны выполнять мои приказы безропотно». Когда случилась забастовка трамвайщиков, он выразил пожелание частям, направленным подавлять беспорядки: «Я рассчитываю, что при вмешательстве войск будет убито не менее 500 человек». А в 1900 г., отправляя в Китай экспедиционный корпус, призвал солдат вести себя «как гунны»: «Пощады не давать, пленных не брать. Тот, кто попадет к вам в руки, в вашей власти». И они приучались действовать именно так. В 1904–1907 гг. произошло восстание племен гереро в ЮгоЗападной Африке. Германские войска под командованием Лотера фон Тротта «подавили» их настолько круто, что из 200 тысяч человек, составлявших народ гереро, в живых осталось около 15 тысяч, да и тех загнали в малопригодные для обитания пустыни Намибии… Да, нацизма еще не было, а это уже было. Только протестов еще не вызывало, так как, по «цивилизованным» понятиям начала XX века, «дикари» за людей не считались.
Наложили ли отпечаток «военные барабаны» на душу Генриха Мюллера? Наверняка. Конечно, как все дети, он тоже играл в «войнушку» — тем более что в Германии в то время ни во что другое дети и не играли. И о военных подвигах все дети мечтали… Но Генриху, судя по всему, долго играть не пришлось. И его мечты, если и сохранялись, то в глубине сознания. Не до того было. Он и образование сумел получить только начальное. Семья была бедной, малоземельной. Правда, отцу повезло, он считался толковым, деловым и трезвым работником, и его взяли управляющим в чужое имение. Однако баварские поместья были не чета огромным восточнопрусским латифундиям, тут хозяева сами порой еле сводили концы с концами. Тем не менее оклад управляющего был большим подспорьем.
Но надо ведь было и свое хозяйство вести, собственный земельный участочек обрабатывать, за скотиной ходить. Да и отцу в делах управляющего помочь — не ровен час, что-то не доглядит. А дальнейшее образование — оно денег стоило. И, закончив обязательные в Германии классы начальной школы, мальчик Генрих оставил учебу. Включился в нелегкие крестьянские труды…
А кроме обычных юношеских чаяний героизма, в среде баварских бедняков обычно вынашивались другие мечты относительно детей. Более скромные, но основательные. Чтобы сын стал государственным чиновником. Чтобы со временем, под старость, выслужил твердую пенсию. Очень престижной, например, считалась должность учителя в государственной школе. Это — уже величина, «в люди» вышел! Но для достижения подобной вершины требовалось высшее образование. Куда уж тут с начальным? Иное дело — если устроиться мелким служащим куда-нибудь на таможню. Или в полицию… Полицейский в Германии тоже считался «величиной», его уважали, его замечания беспрекословно исполнялись.
Такие установки, конечно, внушались и Генриху. Имел ли он еще в детстве интерес к полицейской службе, мы не знаем. В этот период, кстати, как раз завоевали популярность детективы, выходили все новые книжки о похождениях Шерлока Холмса, Ната Пинкертона… Но неизвестно, читал ли их Мюллер. Правда, впоследствии он очень любил «полицейские» произведения Чапека. Но это было уже много лет спустя, когда стали другими и время, и социальное положение Мюллера, да и сам он в значительной мере изменился. А в детстве — кто знает, было ли у него время читать книги? И деньги на них?
Доброволец имперской авиации
Война могла вспыхнуть намного раньше, чем это случилось. Вильгельм II провоцировал ее, пойдя на сближение с Турцией и объявив себя покровителем мусульман всего мира. Провоцировал в 1905 г., потребовав своей доли при разделе Марокко. И в 1911 г., направив в Марокко канонерскую лодку «Пантера». Провоцировал и в 1912 г., чуть не вмешавшись в Балканские войны. Избежать столкновения не могли ни Франция, ни Россия. Решали не они, а Германия. А она давно нацелилась нанести удары по обеим «соседкам». Попытки Николая II создать механизм мирного урегулирования конфликтов через Гаагский конгресс поднимались кайзером на смех, а уступки на Балканах воспринимались лишь в качестве доказательства слабости России. И если бы царь даже совсем бросил на растерзание Сербию и отказался от союза с Францией, это привело бы только лишь к тому, что вариант «пакта Молотова — Риббентропа» реализовался бы на четверть века раньше. Разгромив западных союзников, немцы все равно напали бы на Россию, и ей пришлось бы вести борьбу даже не один на один, а против мощной коалиции из Германии, Австро-Венгрии и Турции, к коим при таком раскладе почти наверняка примкнули бы Румыния, Италия, с большой долей вероятности Швеция и Япония.
Останавливали Вильгельма не уступки, а программа строительства собственного большого флота. Он опасался, что если сокрушит Францию, ее колонии достанутся не немцам, а англичанам. Ну а наращивание флота, в свою очередь, неизбежно втягивало в грядущий конфликт Великобританию.
8 декабря 1912 г., в период Балканского кризиса, Вильгельм созвал совещание военного руководства. Тема совещания была сформулирована как «Наилучшее время и метод развертывания войны». По мнению кайзера, начинать надо было немедленно. Мольтке соглашался, что «большая война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше». Но указывал, что надо провести пропагандистскую подготовку: «Следует лучше обеспечить народный характер войны против России». И лишь гросс-адмирал Тирпиц возразил, что моряки еще не совсем готовы: «Военно-морской флот был бы заинтересован в том, чтобы передвинуть начало крупномасштабных военных действий на полтора года». С его мнением согласились. А через полтора года — получалось лето 1914-го.
Как раз перед этим, в 1911–1912 гг., были приняты законы о чрезвычайном военном налоге, увеличении армии и программа модернизации вооружений. Рассчитана она была на 5 лет, до 1916 г. Но после данного совещания решили, что программа должна быть выполнена раньше — к весне 1914 г. И добавили к пакету еще несколько законов — о повышении расходов на вооружения путем введения налога на доходы и об очередном увеличении набора в армию.
Соседи отреагировали адекватно. Франция приняла закон о трехлетней военной службе— и к 1916 г. ее армия должна была увеличиться в полтора раза. А в марте 1914 г. программу перевооружения приняла Россия. И Мольтке писал, что «после 1917 г. мощь России окажется неодолимой», она будет «доминирующей силой в Европе», а, следовательно, «всякое промедление ослабляет шансы на успех». Была еще одна важная причина поскорее начинать войну. Как подсчитал профессор Лондонского университета Джолл: «Стоимость вооружений и экономическое напряжение германского общества были так велики, что только война, при которой все правила ортодоксального финансирования останавливались, спасла германское государство от банкротства». И начаться война должна была именно на Балканах, чтобы союзная Австро-Венгрия не вильнула в сторону. Кайзер указывал канцлеру Бетман-Гольвегу, что для этого требуется «хорошая провокация», и «при нашей более или менее ловкой дипломатии и ловко направляемой прессе таковую можно сконструировать».
