С ними бежали и те, кто, забыв про совесть и польстившись на легкую добычу, разорял брошенные абхазские, русские и греческие дома. Кто по ночам, натянув на лицо маску, отбирал последнее у немощных стариков и старух. Кто в августе 1992-го испугался и подумал, что под вероломным ударом бронированного кулака банд Китовани и Иоселиани Абхазия, а вместе с ней и сам абхазский народ перестанут существовать, и поспешил откреститься от своих родственников — абхазов.
Им всем было чего бояться, и паника, подобно чуме, за считаные часы опустошила Очамчырский и Гальский районы. Бойцы абхазской армии, разметая в стороны заторы из брошенной военной техники и обозы с награбленным добром, встречали на своем пути обезлюдевшие села и поселки. О том, что в домах еще несколько часов назад была жизнь, напоминали горячие угли в печах, болтавшееся на веревках белье и скот, бродивший по дворам и огородам.
Прошли лишь сутки с начала наступления, и грузинская армия исчезала как мираж. Попытки контратаковать, которые предпринимали разрозненные остатки из отрядов «Мхедриони» и украинских националистов-боевиков, уже ничего не решали. Набравшие наступательные обороты отряды абхазских ополченцев и добровольцев безжалостно подавляли последние очаги сопротивления, и 30 сентября ее передовые части вышли к реке Ингур. За ней начинались земли Грузии, но наступательный порыв, захвативший бойцов и командиров, оказался настолько велик, что многие не могли остановиться, с ходу форсировали реку и продолжали добивать деморализованных гвардейцев и бандитов из отрядов «Мхедриони» на землях Мингрелии.
В тот день казалось, что никто и ничто не в силах погасить этот яростный огонь жажды справедливой мести за смерти близких, поруганную честь сестер и матерей, оскверненные могилы предков, что полыхал в душах бойцов абхазской армии. И если бы не приказ Владислава Ардзинбы, то можно было не сомневаться, что они дошли бы до самого Тбилиси.
«Нам не надо и горсти чужой земли!» — это его обращение охладило самых горячих. Штурмовые роты вынуждены были подчиниться и возвратились за реку Ингур. Больше ни одного оккупанта на истерзанной войной земле Абхазии не осталось.
Ночь 30 сентября 1993 года в Сухуме, Гагре, Гудауте, Очамчыре и в самых отдаленных горных селах так и не наступила. До самого утра бархатное, усыпанное яркими звездами южное небо подсвечивали сигнальные и осветительные ракеты, терзали трассеры автоматных и пулеметных очередей.
Это была их общая победа: абхазов, русских, армян, греков, махаджиров и всех, кто в тяжкий час испытаний протянул руку помощи народу Абхазии, когда вероломная война 14 августа 1992 года обрушилась на ее землю. Победа, которая еще недавно казалась им такой далекой и почти несбыточной, пришла так же неожиданно, как и ранняя, бурная весна в горах. И опьяненные ею победители все еще не могли поверить до конца в то, что вооруженная до зубов и в десятки раз превосходящая по силе военная армада грузинских войск разбита наголову. Но сотни брошенных танков и бэтээров, горы мин и снарядов, россыпи гранат и патронов были не фантастическим сном. Это была их безоговорочная победа!
Радостные и счастливые Ибрагим, Кавказ, Эркан, Окан и Джон не жалели патронов и один за другим опустошали рожки автоматов и магазины пистолетов. Рядом с ними палили в воздух бойцы из ополчения и ребята из охраны Владислава Ардзинбы. Сам он и его соратники — Станислав Лакоба, Юрий Воронов, Сергей Дбар и Султан Сосналиев — тоже дали волю своим чувствам.
Суровое лицо Председателя смягчилось, и впервые Ибрагим увидел на его глазах слезы. Потом сам почувствовал, как по щекам потекли теплые ручейки. Он не стеснялся их, в эти мгновения его душа от радости находилась на седьмом небе. Он был счастлив от того, что остался жив, что остались живы Владислав Григорьевич, Кавказ, Окан, Джон, что наконец Абхазия стала свободной.
В ту ночь впервые за 413 суток жители Сухума и всей Абхазии спали и не вздрагивали в ожидании разрывов мин и снарядов, трескотни пулеметных и автоматных очередей, топота кованых сапог и грохота слетающих с петель дверей. Бои и перестрелки, полицейские облавы и обыски остались позади. Город медленно возвращался к мирной жизни.
Привыкали к ней и Ибрагим с Кавказом. Свою первую ночь они провели не в казарме или казенной комнате общежития, а в абхазском доме у Аслана. Он располагался неподалеку от центральной городской аптеки, но, несмотря на то что в этом районе шли ожесточенные бои, чудом уцелел и выглядел диковинной картинкой посреди прострелянных снарядами и исполосованных очередями крупнокалиберных пулеметов обгоревших остовов зданий. Обошли его стороной и мародеры. В комнате, где они спали, на стене неспешно тикали деревянные часы с кукушкой, и когда стрелки подходили к очередной цифре, дверцы избушки распахивались, крошечная птаха появлялась на свет и, откуковав свое, снова пряталась за ними. Но ни ее стрекот, ни громыхание старенького холодильника «Бирюса» в кухне не могли разбудить Кавказа и Ибрагима. Они, широко раскинувшись в постелях, от которых исходил не опостылевший запах хлорки, а еле уловимый аромат мяты, напоминавший о уже позабытой мирной жизни, спали как убитые.
Первым проснулся Кавказ — сказалась многолетняя армейская привычка вставать с восходом солнца. Не став будить сладко спавшего Ибрагима, он потихоньку вышел из комнаты и спустился во двор. Там у летней печки уже хлопотала мать Аслана — Лидия Петровна. Ополоснувшись прохладной дождевой водой из бочки, он пришел к ней на помощь и принялся колоть дрова. Стук топора разбудил Ибрагима с Асланом. Разомлевшие после крепкого сна, они появились на летней террасе.
— Солдат спит, а служба идет! — поддел друзей Кавказ.
— А если хорошо спит, то она идет еще быстрее! — отшутился Ибрагим.
— Служба не волк, в лес не убежит! — лениво потянувшись, ответил Аслан и плюхнулся в плетеное кресло.
— Ребятки, у меня завтрак стынет! Быстро умываться — и к столу! — поторопила их Лидия Петровна.
Дважды повторять приглашение ей не пришлось. Завлекательные запахи для не избалованных армейской пищей желудков, доносившиеся со стола, действовали лучше всяких слов. Ребята бросали благодарные взгляды на Лидию Петровну и уминали за обе щеки жаркое из перепелов, которыми поделился сосед-охотник. Закончили они завтрак неизменным кофе по-турецки, а после него Ибрагим с Кавказом отправились в Верховный Совет. Там на восемь часов был назначен общий сбор для дежурной и свободной смен телохранителей. За три дня, прошедших после освобождения Сухума, они еще с трудом ориентировались в нем, но стрела портового крана служила надежным ориентиром, поэтому, не спеша, с любопытством поглядывая по сторонам, друзья шли к месту сбора.
День выдался погожий и теплый. Природа наперекор войне брала свое. Затянувшийся бархатный сезон продолжал ласкать и согревать истерзанную Абхазию. Бирюзовое море умиротворенно плескалось о гранитные ребра прибрежных скал у Нижней Эшеры, таинственно перешептывалось легкой волной у Сухумского маяка и рисовало фантастические рисунки на песчаных пляжах Агудзеры. Зеркальную гладь сухумской бухты морщили пока еще редкие лодки рыбаков. В туманной дали, у кромки морского горизонта, словно не решаясь омрачать нежные краски увядающего осеннего неба, робко жались перистые облака. Солнце еще не успело подняться высоко, и в воздухе сохранялась та опьяняющая свежесть, от которой начинает кружиться голова, а в теле появляется необыкновенная легкость.
Ибрагим с Кавказом в полную грудь дышали и не могли насладиться тончайшим ароматом осенних цветом, запахом смолы и преющих водорослей. Широко шагая, они гнали перед собой по асфальту волну из опавших листьев, но через десяток шагов война напомнила о себе. Воронка и сгоревший грузовик перегородили улицу, и им пришлось пробираться через развалины. Здесь еще во всем ощущалось смертельное дыхание недавно закончившегося боя. Из-под завалов тянуло тошнотворным запахом разложившихся тел и гари. Куски сажи, поднятые сквозняками, кружились в воздухе и забивали нос. Под ногами хлюпала зловонная жижа, вытекавшая из разрушенной канализации. Горы мусора при приближении начинали оживать — это полчища разъевшихся крыс спасались от них бегством.
Выбравшись из развалин, Ибрагим и Кавказ невольно ускорили шаг. Впереди показалось здание Верховного Совета и на подходе к нему, у Академии наук, им повстречался Джон Хутоба. Вместе они вышли на площадь. За ночь на ней произошли изменения, исчезли сгоревшие машины и завалы из бревен, но в самом здании Верховного Совета, в коридорах и кабинетах еще сохранялись следы поспешного бегства.
Свой первый рабочий день Председатель Верховного Совета Абхазии Владислав Ардзинба и его охрана начали с наведения порядка в приемной и кабинете, а уже после обеда к нему выстроилась бесконечная очередь — очередь из траурных платков на головах женщин и темных пиджаков на плечах мужчин. Они пришли к нему каждый со своим горем. У кого-то был убит сын или дочь. Кто-то не мог отыскать ни среди раненых, ни среди мертвых своих близких. Многие на месте домов нашли лишь развалины и воронки. Беспомощные старики, смиряя природную гордость, просили о малом: чтобы им и осиротевшим внукам не дали умереть от голода.
