К снарядам и танкам японцы добавили и другой фактор – ужас. Не брали пленных, пристреливали и резали всех китайских солдат, попавших к ним в руки. А села, деревни, города, попавшиеся на пути, утюжили артиллерийским огнем, бомбардировками с воздуха. Впереди наступающих японских дивизий катилась волна паники. 13 декабря 1937 г. народно-революционная армия в полном беспорядке отступила за р. Янцзы, захватчики ворвались в Нанкин. И тут-то начался кошмар. Пленных китайских военных собирали колоннами и сгоняли к реке. Конвоиры распределяли их по партиям. Приказывали войти в мутную воду и открывали огонь. За убитыми гнали в воду следующих.
Но огнестрельное оружие применяли только для истребления основной массы. Группы поменьше кололи штыками или рубили головы. В это же время отряды японцев разошлись по городским кварталам. Грабили дома и убивали всех встречных. Резали даже грудных детей. Женщин и девочек насиловали, и половые забавы тоже перетекали в кровавые оргии – у жертв вспарывали животы, кромсали молочные железы, забивали колья в половые органы. Офицеры придумали особую игру – собственноручно рубить головы, и довести их количество до сотни. Некоторые вызывали товарищей на соревнование, кто отрубит больше. Вспоминали некое старинное поверье, чем больше голов отрубишь, тем больше будет в тебе самурайской доблести.
Это продолжалось не день, не два, а шесть недель! Планомерно, по очереди – превратив в царство смерти один район, солдаты переходили в следующий. Потом прекратили.
Сочли, что напугали китайцев достаточно, и к тому же, жуткие факты замелькали в донесениях иностранных дипломатов, появились соответствующие публикации в зарубежной прессе [117]. Даже нацистское посольство в Китае доносило в Берлин о «зверствах японской армии», называло ее «дьявольской машиной». Немцы-то еще не привыкли, собственной практики не было. Японское правительство решило избежать дальнейших скандалов, одернуло военных.
Но не лишним будет отметить – публикаций о чудовищной резне появилось чрезвычайно мало! Японцы перебили в Нанкине более 200 тыс. человек, а по пригородам еще 150 тыс. Сохранилось множество свидетельств, фотоснимки со штабелями расстрелянных, выставленными напоказ отрубленными головами, с устилающими улицы трупами женщин, убитых сразу после того, как над ними надругались. Они так и остались лежать с оголенными чреслами, в характерных позах. Но все эти факты стали всплывать и тиражироваться гораздо позже! Через четыре года, когда Япония схлестнется с США и Англией, и пропаганда начнет выворачивать напоказ бесчеловечность и моральное уродство врага. А сейчас-то Япония не была врагом для западных держав!
Газеты писали о чем угодно, а Нанкинскую резню как бы не заметили. Репортажи, все-таки проскочившие в прессе, были по обычным информационным технологиям затерты, утоплены материалами о более «громких» событиях. Резонанса не вызвали. Разве можно было клеймить Японию, когда США продолжали ей военные поставки? Нет, в глазах «общественности» ее сохраняли в виде солидной, культурной державы. Член Антикоминтерновского пакта вместе с Германией. В 1937 г. к этому пакту подключилась и Италия. Разве можно было их ругать и позорить?
17. Кто такие враги народа?
Пик советских трудностей и бедствий пришелся на конец 1932 – начало 1933 гг. Ударным трудом строились промышленные гиганты, государство выбиралось на передовой уровень. Но средства и ресурсы для индустриализации выкачивали из сельского хозяйства. Наспех созданные колхозы бедствовали. Неопытные и бестолковые руководители разваливали их. Получая за труд мизерную оплату, крестьяне воровали, работали спустя рукава [20]. А 1932 г. выдался неурожайным, планы хлебозаготовок провалились. И вот тогда-то на южные области обрушился удар…
Это объявили преднамеренной «контрреволюцией», начались репрессии. По казачьим станицам, как в гражданскую войну, поехали отряды карателей. Арестовывали, расстреливали. Например, в Тихорецкой в три захода казнили 600 человек – публично, на площади. Местных коммунистов обвиняли в «попустительстве кулакам», по Северо-Кавказскому краю исключили из партии 26 тыс. человек – с ними обращались как с раскулаченными, конфисковали имущество и ссылали. Но самыми страшными стали не эти меры. Области, не выполнившие планы, были обвинены в преднамеренном саботаже. 14 декабря 1932 г. вышло совместное постановление ЦК и правительства «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области», требовавшее в месячный срок взыскать все долги [143].
Развернулись повальные обыски для «отобрания запасов хлеба у населения». Выгребали не только излишки, а все подчистую. Забирали то, что было выдано колхозникам на «трудодни» – их заработок за прошлый год. Забирали овощи, картошку, выращенные на приусадебных участках. Забирали другие продукты, которые нищие колхозники заготовили для себя на зиму – сушеную рыбу, грибы, ягоды, фрукты. Отбирали и деньги, ценности в счет «долга». Если ничего не находили, вымогали продовольствие и деньги угрозами, пытками. Людей избивали, запирали в холодных амбарах, держали под арестом без еды и воды. На Кубани несколько станиц взбунтовалось. Но организаторам провокации именно это и требовалось для доказательства «контрреволюции»! На восставших бросили войска. Расстреливали всех попавшихся под руку. Нередко красноармейцы и командиры отказывались участвовать в кровавых акциях – их казнили самих [5].
Ограбленные области стали вымирать от голода. Среди зимы продовольствие взять было негде. Эпицентры бедствия оцеплялись чекистами и красноармейцами, никого не выпускали. Рынки закрылись, снабжение осталось только по карточкам, и оно ухудшилось до крайности. Очевидец в Екатеринодаре писал: «Смертность такая в каждом городе, что хоронят не только без гробов (досок нет), а просто вырыта огромная яма, куда свозят опухших от голодной смерти и зарывают; это в городе, а в станицах сплошной ужас: там трупы лежат в хатах, пока смердящий воздух не привлечет, наконец, чьего-либо внимания» [140, 143].
Люди поели собак, кошек, ловили ворон, сусликов, крыс. На Дону отрывали падаль из скотомогильников. На Тамани мололи на «хлеб» рыбьи кости. Современница рассказывала, как под Харьковом дети бродили по заснеженным полям и выкапывали корешки от срезанной капусты. Доходили и до каннибализма. Многие факты свидетельствуют, что голодомор организовали искусственно. Его подготовили заранее. Войска, отряды ОГПУ, все было уже наготове. И продукты по разным городам и областям исчезали не постепенно, а сразу. Вчера были, а сегодня их уже нет.
Голодомор унес, по разным оценкам, от 4 до 7 миллионов жизней. Но он грозил и дальнейшими последствиями. Ведь в голодающие районы по-прежнему спускали разнарядки на пахоту, сев! А колхозники, если и выжили, то ослабли, были не в состоянии выполнить нормы. Их за это наказывали, сокращали пайки – и они еще больше слабели. Но и посевная кампания в самых плодородных районах срывалась! Возникла реальная опасность, что в 1933 г. без хлеба останется уже вся страна! Представляется характерным, что Сталин узнал о реальном состоянии дел вовсе не по официальным каналам партии или ОГПУ.
Сохранившаяся переписка свидетельствует: его действительно убедили в саботаже, в том, что нужно применить «чрезвычайные меры», как уже делалось в 1928 г. Но на практике эти меры усугубились, превратились в колоссальную попытку полного истребления населения. Куда это вело? К уничтожению главной советской «житницы», а значит, и к срыву планов индустриализации. К голодным бунтам, хаосу в стране – а на волне возмущения к власти прорывалась оппозиция. Сохранилось множество донесений ОГПУ об антисталинских надписях на стенах. Среди студентов ходили и переписывались копии ленинского «завещания». В Высшей партийной школе были обнаружены листовки троцкистов, пользовавшиеся большой популярностью. В комсомольских организациях создавались нелегальные кружки, выступавшие за Бухарина – упорно распространялись слухи, будто он «за народ». Нет, Сталин ни в коей мере не являлся гуманистом, но было бы абсурдом обвинять его в попытках разрушить собственное государство [113].
Правда стала доходить до Иосифа Виссарионовича окольными путями – через Шолохова и некоторых других деятелей, имевших прямой выход на генерального секретаря и обратившихся к нему с сигналами о бедствии. Он отреагировал немедленно, направил голодающим экстренную помощь. Писал Шолохову, что колхозники, по его мнению, тоже были не без вины, «не прочь были оставить рабочих, Красную Армию – без хлеба… по сути дела вели «тихую» войну с Советской властью». Но оговорился – «конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдывать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание». Были созданы соответствующие комиссии, началось расследование.
