Уильям Манчестер в биографии генерала Макартура заявил, что Бёрджесс участвовал в «работе совершенно секретного органа союзников», ответственного за политические решения, касающиеся ведения войны, а значит, находился в положении пригодном для передачи русским конфиденциальных материалов. Но он не представил никаких доказательств, и потому заявление представляется маловероятным[657].
«Он являл собой в высшей степени непривлекательное зрелище: никотиновые пятна на пальцах, свисающая из уголка рта сигарета, – писал Деннис Гринхилл. – Пепел был везде. Мне этот человек не понравился с первого взгляда, и я решил, что он не будет играть никакой роли в исполнении моих официальных обязанностей. Потребовалось немного больше времени, чтобы понять: он пьяница и хвастун, совершенно бесполезный в моей работе. Но у него определенно был чрезвычайно широкий круг общения. Он не делал секрета из своей гомосексуальности, но в то время его никто не связывал с угрозой безопасности. Месяцами мы не могли придумать для него какой-нибудь конструктивной работы. Я заметил, что время от времени он просит меня показать секретные телеграммы по вопросам, его не касающимся. Я отказал, но не потому, что подозревал его в шпионаже. Просто был уверен, что он не устоит перед искушением похвастаться знаниями перед друзьями, которых у него было много. Свое позднее появление по утрам в посольстве он объяснял проблемами со здоровьем – последствием травмы головы, когда коллега (сэр) Фред Уорнер «намеренно» столкнул его с лестницы в лондонском ночном клубе. У него был один безусловный талант – склонность рисовать карикатуры»[658].
Гринхилл чувствовал, что Бёрджесс не интересуется работой, и ему «больше всего нравится валяться на чужом диване, пить чужой виски и болтать, компрометируя знаменитых людей. Чем роскошнее окружение и известнее компания, тем счастливее он был. Никогда не встречал человека, который с таким упоением похвалялся знакомством с богатыми и знаменитыми»[659].
Согласно воспоминаниям другого коллеги по посольству, Тима Мартена, первого секретаря, занимавшегося проблемами атомной энергии: «Он обычно появлялся около одиннадцати часов в костюме-тройке, покрытом пятнами от еды. Незадолго до часу дня он уходил на обед в Дюпон-Серкл. У него там был Stammtisch – стол для завсегдатаев. Официант ставил перед ним кувшин с галлоном калифорнийского красного вина. Бёрджесс не мог осилить его сразу, и остатки приберегались на следующий день. Бёрджесс ел пасту… после чего выкатывался совершенно пьяный и возвращался в свою комнату в посольстве, где до конца дня сидел развалившись и громко храпел. Таким был его день. Не думаю, что у него когда-нибудь была работа. Никто ему не доверял»[660].
Тем не менее Бёрджесс как-то выжил, несмотря на презрение к американским ценностям, заносчивость и бестактность, поскольку еще сохранились остатки былого блеска, остроумия и умения эффективно делать свою работу. И потому, что он был под защитой. Тим Мартен вспоминал, что «Оливер Франк и Фредерик Хойер Миллар целый год сражались, чтобы не допустить его назначения в посольство, но его последней работой было написание речей для Гектора Макнейла. …Бёрджесс был очень полезен Макнейлу, и Гектор считал себя перед ним в долгу. Поэтому Бевин настоял на переводе Бёрджесса в Вашингтон»[661].
По прибытии в Вашингтон Бёрджесс, энтузиаст автомобилей, первым делом купил машину – 12-цилиндровый белый «линкольн» 1941 года с откидным верхом, к которому он добавил множество всяких новомодных гаджетов. Машина стала его радостью и гордостью, а также источником постоянного раздражения для коллег, поскольку он парковал его где придется. Вскоре после приезда он написал Питеру Поллоку, также любившему машины, что уже совершил два путешествия протяженностью шесть и восемь сотен миль и часто ездил со скоростью 86 миль в час весь день. «Я был в высшей степени непатриотичным и купил машину, которая быстрее, красивее, удобнее и надежнее, чем «Рэйлтон». И почти такую же старую (1941). Многие считают, что это лучший автомобиль, когда-либо произведенный в США. В любом случае это лучшее, о чем я только мог мечтать до приезда сюда. Представь, я за рулем «линкольн-континенталь»[662].
Рисунок Гая Бёрджесса для сына Денниса Гринхилла Робина
Другом семьи полковника Бассета еще с Египта была Эмили Синклер Рузвельт. Вскоре после приезда Бёрджесса она и ее супруг Николас, ушедший на покой инвестиционный банкир и кузен Франклина Рузвельта, прислали ему приглашение в свое поместье XVIII века, носившее имя Хайлендс, в Пенсильвании, расположенное в 130 милях от Вашингтона. Рузвельты, на 30 лет старше Бёрджесса, открыли перед ним многие двери, в том числе известных журналистов – братьев Олсоп, Джозефа и Стюарта. Бёрджесс часто бывал у них и даже провел с ними Рождество 1950 года, умудрившись забыть пару полосатых штанов, белый смокинг, щетку для волос и зонтик.
В сентябре он провел выходные в Виргинии, остановившись с другом в Ричмонде и посетив Университет Виргинии и Монтичелло – усадьбу Томаса Джефферсона, от которой пришел в восторг. Позже в том же месяце он ездил с другом, возможно Эриком Кесслером, который, несмотря на нервозность из-за манеры вождения Гая, был его частым спутником, в Мэриленд, где несколькими годами ранее побывал с Питером Поллоком.
В одном из донесений ФБР сказано: «В этой поездке в Грей-Фоллс Бёрджесс сделал 30–40 маленьких набросков и акварелей, большинство из которых изображают сцены из жизни Среднего Востока. …Бёрджесс вообще тщательно подчеркивал свою любовь к этой части света, особенно к магометанским странам, где мужчины главенствовали, а женщины оставались на заднем плане. Он также выражал мнение, что западный мир очень беспорядочен и ему хотелось бы от него избавиться. По его мнению, то, на что он надеялся, – мир и улучшение общих условий жизни – не произошло»[663].
В октябре он вернулся к Рузвельтам, где хозяева обратили внимание на то, что он много пьет – виски, – но не пьянеет. Они говорили, что у Бёрджесса «блестящий ум, он говорит со знанием дела о разных вещах. Он произвел на них впечатление, как молодой энергичный британский дипломат, интересный и вдохновляющий. Они также утверждали, что Бёрджесс эмоционально нестабилен, часто бывает то веселым и возбужденным, то встревоженным, задиристым и рассеянным. …Он был очень нервным индивидом, заядлым курильщиком, практически не выпускавшим изо рта сигарету на протяжении всего визита…»[664].
В начале ноября Бёрджесс был назначен приглядывать за старым итонцем Энтони Иденом, возможно по приказу другого старого итонца, Роберта Маккензи. Иден находился в Вашингтоне – представлял бывший военный кабинет на открытии на Арлингтонском национальном кладбище памятника сэру Джону Диллу, британской военной миссии при Объединенном штабе союзников во время Второй мировой войны. Визит оказался драматическим. Когда президент Гарри Трумэн собирался встретиться с Иденом в Белом доме и ехать в Арлингтон, пуэрто-риканские революционеры совершили покушение на президента. Они были застрелены, и Трумэн поехал на открытие памятника. Иден, которому в октябре предстояло снова стать министром иностранных дел, провел серию переговоров на высоком уровне с президентом и госсекретарем, и представляется весьма вероятным, что на них присутствовал Бёрджесс, пусть даже в ранге самого младшего дипломата и шофера.
Благодарственное письмо Идена, написанное из дома правительства в Оттаве, стало одной из самых ценных реликвий Бёрджесса. «Спасибо вам за вашу доброту. За мной так хорошо присматривали, что я до сих пор в добром здравии, несмотря на тяжелый перелет в Нью-Йорк и большую занятость после прибытия. По правде говоря, я наслаждался каждой минутой своего пребывания в Вашингтоне, и вы в немалой степени этому поспособствовали. Еще раз примите мою самую искреннюю благодарность»[665].
Китай вступил в корейскую войну в конце ноября, и после того, как Трумэн на пресс-конференции предложил использовать против китайцев ядерное оружие, премьер-министр Клемент Эттли вылетел в Вашингтон, чтобы напомнить американцам о необходимости проконсультироваться об этом с англичанами. Являясь посольским экспертом по китайскому коммунизму и его отношениям с СССР, Бёрджесс не мог не быть втянутым в этот кризис и передавал русским все документы, касающиеся обсуждения этого вопроса, а также информацию, полученную от Глэдвина Джебба, представителя США в ООН, и его личного секретаря Алана Маклина по русскому вопросу.
Бёрджесс часто ездил в Нью-Йорк, где останавливался в квартире Алана Маклина, его бывшего коллеги по новостному департаменту[666]. Он также встречался со своим товарищем по Итону биржевым брокером Робертом Грантом. Еще он съездил к Валентину Лофорду, бывшему британскому дипломату. С ним он покатался по Ойстер-Бею и ему признался, что «подумывает уйти из Форин Офис»[667]. Во время поездок он не упускал возможности посетить турецкие бани на 28-й улице и «снять» молодого человека.
