Французскую коммунистическую партию называли «партией расстрелянных», германскую можно считать партией повешенных и замученных в концлагерях. Невероятные муки испытали коммунисты, а с ними многие социал-демократы, другие честные немцы, ведя подпольную борьбу в невероятно тяжелых условиях. Несмотря на террор, антифашисты сохраняли веру в победу. Это была не нацистская, а «другая Германия» — благородная и смелая, шедшая в едином антифашистском строю.
С того момента, когда вермахт стал терпеть поражение, в этом строю образовалось новое, невиданное доселе явление. Среди немецких военнопленных, почувствовавших на себе удары Красной Армии, родилось движение, которое возглавил Национальный комитет «Свободная Германия». Созданный в июне 1943 года, он объединил антифашистские силы как среди военнопленных, так и в самой Германии и антифашистов-эмигрантов в других странах Европы и Америки. «Гитлер должен быть свергнут, чтобы Германия могла жить» — таков был один из центральных лозунгов комитета, который стремился к созданию нового, подлинно демократического строя, а не к реставрации старых порядков милитаризма и антикоммунизма, как того хотели ведущие деятели консервативного заговора. Звучит символично, что Донован называл заговорщиков «Черной капеллой»: их планы действительно были планами черной реакции.
Сейчас известно, насколько разнородным был этот заговор, созревший в верхах рейха. Лишь немногие из его участников действительно руководствовались национальными интересами немецкого народа. Группа, которую возглавлял полковник граф Клаус фон Штауффенберг, поняла необходимость связи с подпольным Сопротивлением, руководимым коммунистами. Однако главные участники заговора задумали его в других целях: они хотели сохранить «великую Германию» и — самое главное! — предотвратить военный триумф Советского Союза. С этими намерениями они и стремились заручиться поддержкой антикоммунистических кругов в США и Англии. В послании Гёрделера гитлеровскому генералитету прямо говорилось: «Войну нельзя выиграть ранее применявшимися средствами и прежними методами… Однако положение можно спасти». Гёрделер разъяснял: необходимо договориться с США и Англией, «что разрешит сосредоточить все военные усилия немецкого народа на Востоке… Вермахт должен оставаться способным удержать Восточный фронт на старой восточной границе Польши».
Если группа офицеров из окружения Штауффенберга и так называемый «кружок Крейсау» (в него входил граф Мольтке) считали уход со всех захваченных территорий необходимым, а оккупацию Германии державами антигитлеровской коалиции неизбежной, то Гёрделер и его единомышленники требовали, чтобы и впредь «Германии принадлежало руководство европейским блоком», а сама Германия была сохранена в границах 1914 года. Гёрделер писал в 1943 году: «Как и Германия, обе англосаксонские державы заинтересованы в том, чтобы большевизм не продвинулся на Запад». Он разработал И требований, адресованных западным державам. Они предусматривали согласие на уход с оккупированных территорий «на севере, западе и юге Европы», но «продолжение обороны на Востоке».
С глубокой враждебностью группа Гёрделера, мечтавшая о возрождении монархии, относилась к левым силам, и особенно к находившимся в советском плену солдатам и офицерам из патриотического движения Национального комитета «Свободная Германия». Зато заговорщики не гнушались контактов с СС и через своего эмиссара фон Попица прямо информировали Гиммлера о своих замыслах. Они стремились заручиться молчаливым согласием обер-палача. С полным основанием писал в дни 40-летия покушения на Гитлера видный западногерманский антифашист Курт Бахман, что организаторы заговора «не собирались призвать массы к действию. Однако ключевую проблему — свержение гитлеровского режима, окончание войны — нельзя было решить методами заговора».
Когда поале неудачи покушения следователи СС стали разбирать обширную документацию, которую оппозиционеры хранили весьма небрежно, то в меморандуме под названием «Цель» были обнаружены такие установки:
— «укрепление немецкого влияния… сохранение единого национального государства для всех живущих вместе немцев»;
— «центральное положение Германии в кругу других национальных государств вынуждает Германскую империю содержать достаточно мощные вооруженные силы. Их сохранение должно быть достигнуто внешнеполитическими средствами. Следует обсудить, может ли немецкий вермахт стать ядром европейских вооруженных сил. Наличие сильного вермахта является обязательной предпосылкой будущего мира…»;
— «центральное положение, численность и высокая производительность обеспечивают немецкому народу руководство европейским блоком»;
— «Германия должна обладать компактной колониальной территорией в Африке»;
— «…следует достичь приемлемого взаимопонимания с английской империей и Соединенными Штатами Северной Америки»;
— «все оккупированные территории немедленно передаются под власть военных генерал-губернаторов, которым будут приданы опытные, твердые характером гражданские чиновники и уполномоченные министра иностранных дел».
Чем в принципе эта программа отличалась от обычных установок германской империалистической политики? Да ничем! Даже на уход с оккупированных вермахтом территорий не могли решиться те, кто называл себя «оппозиционерами». А когда речь зашла о европейских границах после войны, то они потребовали:
— «сохранить Германию в границах 1914 года, признав на юге решения Мюнхенской конференции 1938 года (то есть ликвидацию независимости Чехословакии. — Л. Б.) и отдав Германии Южный Тироль»;
— Эльзас — Лотарингию превратить в «автономную страну» или разделить ее между Германией и Францией;
— у Польши отнять Познань, компенсировав ее… «государственным союзом с Литвой»;
— восстановить антисоветский «санитарный кордон» 20–30-х годов.
А чтобы США и Англия смогли почувствовать себя хозяевами в Восточной Азии, Германия должна взять на себя функцию «охраны Европы от России»!
Здесь уж могли ликовать не только гитлеровские антикоммунистические пропагандисты и политики, но с ними и их единомышленники в США и Англии! При этом трудно сказать — являлась ли эта программа самостоятельным творчеством заговорщиков или она была навеяна их беседами с американскими и английскими эмиссарами? Скорее второе, ибо Канарис своей собственной персоной на допросе в гестапо показывал:
— Мы при случае обсуждали возможности мира. В первую очередь о том, чтобы заключить мир с западными державами и вместе с ними совместно бороться с большевиками. Фельдмаршал Клюге спросил меня, какой компромисс может быть достигнут с англичанами. Я мог ему сообщить лишь то, что через месяц Валленберг изложил как английскую позицию: на востоке границы 1914 года; Польша и Литва должны образовать государственную унию и, ввиду их антибольшевистских настроений, примкнуть к Германии; Австрия и Судетская область остаются немецкими, Южный Тироль вплоть до линии Боцен — Меран снова будет немецким, район Эйпен — Мальмеди остается немецким, об Эльзасе — Лотарингии Германия будет вести непосредственные переговоры. Германский суверенитет неприкосновенен, никаких репараций, вместо них совместное восстановление Европы, экономическое объединение европейских государств без России..
Итак, шведский банкир Валленберг, на которого ссылался Канарис, привез из Англии ту же программу, о которой мечтали заговорщики. А раньше мы видели элементы этой программы и в беседах с Даллесом, Хьюиттом, Морде и другими американскими противниками второго фронта.
Конечно, можно удивляться: неужели такие опытные и профессиональные политики, как Канарис, Бек (бывший начальник генштаба), Хассель (бывший посол), Папен (бывший рейхсканцлер), Попиц (бывший министр), могли предаваться таким антикоммунистическим утопиям и в 1943–1944 годах думали, что им удастся возродить в Восточной Европе «санитарный кордон», а Советский Союз вернуть в положение изолированной страны «вне Европы»? Действительно, эти утопии критиковались в кругу самих заговорщиков. Мы знаем о том, что в своем докладе Доновану Мольтке говорил о «провосточной группе». И в документах гестапо упоминается об этом: «Группа, которая пропагандировала восточное решение, то есть сотрудничество с Россией, без Запада или даже против него, была очень мала. В ходе приготовлений и подготовительных совещаний она еще больше теряла свое влияние. Ярким представителем восточной ориентации был, к примеру, профессор Рейхвейн, и он установил связь с одной прокоммунистической группой. Он говорил, что Россия — великая и мощная страна будущего, располагающая значительными сырьевыми и людскими ресурсами. Без России или против нее невозможно вести европейскую политику…» В докладе отмечалось, что вариант этой линии, так называемый «средний», предусматривал после успеха путча установление контакта и с Западом и с Москвой через бывшего посла в Москве графа Шуленбурга и его военного атташе Кёстринга. Однако наиболее распространенным было «западное решение», которое следователи гестапо изложили в таком виде: «Под решающим влиянием Бека и Гёрделера, которых намечали на посты имперского наместника и рейхсканцлера, сформулировалась с течением времени ярко выраженная западная ориентация, направленная против Востока…» Дальше цитировался вышеупомянутый меморандум «Цель»: «На Востоке не может быть и речи о плодотворном экономическом и политическом сотрудничестве с большевистской Россией».
