столицу. Возможно, они еще могли взять город под контроль, пока нацисты не пришлют подкрепления. Надо было захватить радиостанцию, чтобы Бек смог выступить с обращением, опередив любые заявления нацистов. Это был ключевой вопрос.
Перед заговорщиками встала дилемма, обнажившая характер некоторых из них. Гёпнер хотел все бросить. Бек попытался его ободрить. «Сообщение о том, что Гитлер жив, может быть уловкой. Они не новички в пропаганде», — сказал он. Гёпнер ответил, что Гитлер может выступить по радио и все рухнет. Бек возразил: «Он еще не выступил. Я должен сделать это первым. Если он еще жив, нам надо не дать ему заговорить». — «Разве это в наших силах?» — нервно спросил Гёпнер. «Так давайте будем сильными. Во имя Германии», — спокойно ответил Бек.
Тот факт, что в центре Берлина не оказалось достаточно надежных войск, чтобы захватить радиостанцию, в конце концов заставил заговорщиков осознать, что войска, на которые они рассчитывали, не прибывают. И еще они поняли, что совершили фатальную ошибку, полагая, что их приказы будут выполняться беспрекословно, поскольку они проходили по официальным каналам. Нашлось слишком много офицеров, которые задумались, прежде чем действовать. Заговорщики полагались на слепое повиновение власти, которое веками проповедовалось в прусской армии. Однако нацистские доктрины проникли в армию гораздо глубже, чем они могли себе представить.
Генерал фон Кнезебек, командующий Венским военным округом [21], позвонил Гёпнеру и сказал, что у него возник «конфликт в сознании», поскольку приказ, полученный им от фельдмаршала Кейтеля, противоречит приказам Гёпнера. Он добавил, что эсэсовцы, которых он арестовал, освобождены. Не успел он повесить трубку, как позвонил заместитель командующего округа Щецин, чтобы сообщить, что Кейтель отменил приказы Гёпнера.
Тем временем в Париже переворот был в полном разгаре. Генерал фон Штюльпнагель арестовал многих эсэсовцев, расквартированных во французской столице. По свидетельствам одного из выживших участников заговора, Фридриха фон Тойхерта, служившего в штабе Штюльпнагеля, была проведена тщательная подготовка. Хофакер и Фриц фон Шуленбург — последний использовал в качестве прикрытия свое членство в комиссии по борьбе с местными беспорядками — обеспечивали связь между заговорщиками в Берлине и штабом Штюльпнагеля в парижском отеле «Рафаэль». Клюге, Роммель (до своего ранения) и начальник его штаба генерал Шпайдель тоже были предупреждены о предстоящем государственном перевороте. Вечером 19 июля Хофакер, Тойхерт и другие заговорщики провели последнее совещание и финальную подготовку к тому, чтобы взять под контроль Париж.
Ключевой фигурой являлся Клюге, но, как обычно, мужество ему изменило. 20 июля, как только услышал, что Гитлер выжил, он сразу же вызвал Штюльпнагеля в свою штаб-квартиру и вопреки всему, что тот мог сказать, упрямо твердил, что смерть Гитлера была непременным условием содействия с его стороны. «Но, фельдмаршал, — восклицал Штюльпнагель, — вы дали обещание, что будете бороться. На кону ваше слово и ваша честь. В ваших руках судьба миллионов людей и честь всей армии». На мгновение Клюге задумался, потом, резко бросив: «Нет», проводил Штюльпнагеля до его машины. Расставаясь, они не стали пожимать друг другу руки.
Вернувшись в отель «Рафаэль» еще до рассвета, Штюльпнагель был вынужден отпустить арестованных нацистов. Те из них, которых заперли в комнате, где стояло радио, слышали обращение Гитлера к народу Германии и, таким образом, узнали, что путч провалился. Тем временем Клюге, который еще мог спасти положение дел во Франции, поспешил сделать заявление, подтверждавшее его веру в фюрера. «У нас, — заявил он по повестке дня, — не будет повторения 1918 года или событий в Италии» [22].
Однако в Берлине еще не знали о том, что происходило в Париже. С наступлением ночи заговорщики по-прежнему удерживали министерство обороны в своих руках. В качестве последней отчаянной меры Гизевиус предложил напасть на министерство пропаганды Геббельса и штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе. Штауффенберг высказался против этого. Он все еще верил, что войска, вызванные в Берлин, вот-вот прибудут. На тот момент у коменданта Берлина Пауля фон Хазе было тридцать взводов из солдат срочной службы, которых использовали для охраны зданий, контор и берлинского Арсенала, и Берлинский охранный батальон — подразделение дивизии «Великая Германия» под командованием майора Ремера. Граф фон Хелльдорф предупреждал заговорщиков относительно Ремера, которого он знал как ярого нациста, хотя и не члена партии. Предварительно заговорщики собирались отправить Ремера в день путча с какой-нибудь военной миссией в Кёнигсберг, где жила его семья. Впоследствии от этой идеи отказались, потому что большое число таких миссий — а их на этот день было запланировано немало — могло вызвать подозрения. Они посчитали, что Ремер, как хороший солдат, будет беспрекословно выполнять приказы вышестоящих офицеров.
Ремеру приказали поделить свой охранный батальон на тридцать частей, чтобы занять рейсканцелярию и арестовать ряд офицеров СС. Он созвал ротных командиров и сообщил им этот приказ. Ремер добавил, что сомневается в его правомерности, и попросил лейтенантов высказать свое мнение. Среди этих лейтенантов нашелся «офицер национал-социалистического руководства» (NSFO). Такой офицер прикреплялся к каждому подразделению германской армии. Отобранные из рядов фанатичных членов партии, эти люди должны были раздувать пламя нацизма в войсках и следить за командирами. В данном случае «офицером национал-социалистического руководства» оказался человек, в свое время работавший в министерстве пропаганды и лично знавший Геббельса. Он предложил, что позвонит Геббельсу и спросит у него, что происходит. Ремер согласился.
Геббельс уже понимал, что случилось, и велел Ремеру немедленно приехать к нему. На тот момент он не знал ни кто стоял за покушением, ни каков масштаб заговора. Более того, как человек гражданский, он не мог запретить армейскому офицеру выподнять законный приказ. Это мог сделать только сам Гитлер.
Геббельс встретил Ремера холодно и сообщил ему, что он, очевидно, стал жертвой какой-то «мистификации» со стороны врагов государства. Он рассказал Ремеру, что фюрер живее всех живых, и добавил, что докажет это, позвонив Гитлеру по прямому проводу. Ремер узнает голос своего хозяина! Позже Ремер говорил, что собирался арестовать Геббельса, если лично не услышит голос фюрера. В тот момент он думал не о политике или истории, а о разбирательствах и военных трибуналах.
Гитлер ответил на телефонный звонок. Он в бешенстве приказал Ремеру немедленно избавиться от офицеров из резервной армии и дал этому маленькому майору (которого после этого произвели в ранг генерал-майора) право «пристрелить столько людей, сколько ему захочется».
Ремер сразу же ушел. Он носился на своей машине по шоссе, ведущим в Берлин, и приказывал всем приближавшимся к городу частям остановиться. «Личный приказ фюрера!» — кричал он командирам, которые с удивлением видели обычного майора, который отменял приказы, отданные генералом. Возникали споры и возражения.
