Атмосфера безумия просуществовала недолго. Руководители секретных служб скоро поняли, что их способы расследования приняли опасный характер, и сказали «стоп!» Это делает им честь, но недоброе дело Питера Райта уже дало о себе знать. Его упрямые заявления, которые продолжались несколько лет, о том, что за каждым деревом притаились сподручные Бёрджесса, отвлекали внимание британской секретной службы от их прямой задачи — выиграть сражение с КГБ. Эта ошибка причинила им еще больший вред, потому что в то время наши собственные службы переживали свой кризис. Мы столкнулись с рядом измен, и большая часть агентурной сети, которую мы создали во время войны, была либо уничтожена, либо дестабилизирована. Так что мы смотрели с чувством глубокого облегчения на то, что происходило в британской разведке, ибо их внутренние сложности вышли на поверхность тогда, когда они могли причинить нам непоправимый ущерб.
Я лично считаю, что секретная разведывательная служба Англии — очень эффективная организация, может быть, гораздо в большей степени, чем КГБ. Когда я работал с нашими английскими агентами, у меня было достаточно возможностей, чтобы оценить деятельность МИ-5, а также достоинства и недостатки людей, служащих там. Мое общее впечатление таково: их агенты весьма компетентны, а их действия — результативны.
30 мая 1951 года Джеффри Паттерсон, коллега Филби по МИ-5 в Вашингтоне, сообщил ему о бегстве Маклина. Филби изобразил удивление на лице, но когда Паттерсон добавил, что Бёрджесс тоже бежал, его ужас стал действительно неподдельным. Он понял, что теперь скомпрометирован по службе, но не потерял головы. Филби перебрал в уме все находящиеся у него предметы и документы, которые могли бы послужить уликой против него. Избавиться от документов было делом простым: он сжег их у себя в камине. Через несколько дней после того, как Ким получил
известие о побеге, он на пару дней улизнул в Виргинию, чтобы «отдохнуть». Там он отделался от фотокамер, с помощью которых фотографировал документы ЦРУ и МИ-5 в Соединенных Штатах.
Но не прошло и недели после его возвращения в Вашингтон, как Филби узнал, что директор ФБР потребовал его незамедлительного отзыва в Англию.
Надо сказать, что обычно эффективная секретная служба Англии в этом частном случае с побегом запуталась от начала до конца Начать с того, что ей понадобилось слишком много времени, чтобы понять, как нам удалось убрать своих агентов из Англии. Мы, конечно, легко сбили их со следа, отправив успокаивающие семьи Бёрджесса и Маклина телеграммы из Парижа, Бейрута и Каира. Пресса узнала о побеге только в середине июня. В газете «Дейли Экспресс» появилось сенсационное сообщение об исчезновении двух английских дипломатов.
Новость подхватили иностранные газеты, посвятив ей первые страницы. В редакциях появился поток сообщений о том, что беглецов якобы видели на Монмартре, Монпарнасе, Бейонне, Каннах, Андорре, Брюсселе и Праге. В Праге — возможно кто-то их и видел, но мы были уверены, что никто не опознал во время короткой остановки в Чехословакии.
Теперь, когда Бёрджесс и Маклин благополучно скрылись, мне надо было позаботиться о том, чтобы уничтожить те улики, которые они могли после себя оставить, могущие причинить
вред остальным агентам звена. В этом мне помог Блант, который еще не утратил доверия наших противников.
В начале июня контрразведка не спешила сообщать о том, что до сих пор не удосужилась произвести тщательный обыск в квартире Бёрджесса и в доме Маклина, предпочитая помалкивать о своей нерасторопности. Потом, чтобы исправить положение, МИ-5 попросила Бланта (все знали, что он — близкий друг Бёрджесса) достать ключи от его квартиры. Контрразведчики, очевидно, надеялись собрать там множество улик против обоих «предателей», действуя при этом очень осторожно. Блант, конечно, согласился оказать эту небольшую услугу своим прежним товарищам по МИ-5. Джек Хьюитт, один из бывших любовников Бёрджесса, дал ему ключ. Такая необыкновенная удача позволила нам за несколько часов уничтожить в квартире Гая все, что могло скомпрометировать нас или одного из наших агентов. Хорошо зная Бёрджесса, я был уверен, что он не принял даже самых простейших мер предосторожности. Один или два ключа к его секретной деятельности непременно должны были остаться на виду. Кроме того, он очень спешил и был так взволнован, что наверняка не побеспокоился прибрать у себя в квартире.
Так что Блант своевременно проник в берлогу Бёрджесса. Из хаоса газет, папок и книг, разбросанных повсюду, он извлек все возможные компрометирующие материалы. Лучшей находкой оказалась последняя телеграмма от Филби с многозначительными словами «Здесь становится жарко». Блант сжег ее вместе с пачкой других документов. Когда в Москве я рассказал Бёрджессу об этом эпизоде, он все отрицал и клялся изо всех сил, что перед отъездом оставил квартиру в полном порядке и без каких-либо следов.
Когда Блант передал контрразведке ключ, ее агенты бросились туда и обыскали квартиру сверху донизу. Позднее они говорили, что им попались несколько написанных от руки записок о каком-то конфиденциальном свидании на Уайтхолле (улица в Лондоне) в 1939 году. По их словам, Джон Колвилл, один из участников обыска, узнал почерк Джона Кэрнкросса. Мне кажется, это просто выдумка и блеф: между «Полом» (Бёрджессом) и «Карелом» (Кэрн кроссом) не существовало никакой связи, в особенности в те годы.
Тем не менее Кэрнкросс, как и очень многие сотрудники МИДа, находился под пристальным наблюдением контрразведки. Об этом я узнал в июне, ровно через месяц после отъезда Бёрджесса и Маклина.
Был великолепный летний вечер. Я должен был встретиться с Кэрн кроссом у станции метро Илинг Коммон в восемь часов — наше обычное время — и получить от него сверток с документами. Я оставался совершенно спокойным и уверенным в себе, несмотря на угрозу, нависшую над остатками моей агентуры. Документы о НАТО, которые Кэрнкросс принес мне в последний раз, оказались весьма ценными, и я получил поздравление от начальника нашего управления.
Я медленно прогуливался по улице, выходившей на широкий проспект у станции метро Илинг Коммон и, держа под мышкой газету, поглядывал на витрины магазинов. Лучи заходящего солнца сюда не доставали, а на тротуаре залегла густая тень, поэтому прохожие меня почти не видели, а я без труда наблюдал за всем, что делалось на широкой, освещенной солнцем улице.
Мы с Кэрнкроссом договорились, что он выйдет из метро, пересечет улицу и войдет в общественную уборную, расположенную рядом. Метрах в ста от меня находилась автобусная остановка. Я заметил, что автобуса ждут двое. Картина обычная. Отогнув манжет, взглянул на часы: через три минуты должен появиться агент. Когда он войдет в уборную, я последую за ним. Там из своей кабинки в мою он и передаст мне пакет с документами.
Когда я увидел Кэрнкросса, нас разделяло примерно метров пятьдесят. Он пришел чуть раньше, что для него необычно. Я ускорил шаг.
Выходя на главную улицу, я взглянул настоявших у автобусной остановки пожилую женщину и молодого человека. Чем-то мне не понравился этот тип. Он стоял не чуть поодаль от бровки тротуара, как обычно делают лондонцы, а прямо на самой кромке в позе, которая казалась совершенно неподходящей для человека, ожидающего автобуса. Не знаю, почему я так подумал. Подумал — и все. Взглянув налево, я увидел другого человека чуть постарше. Он сидел на скамейке в нескольких метрах от уборной.
Я находился на оперативной работе почти семь лет, к тому времени знал, что могу полагаться на свою интуицию, и ощутил опасность. Это впечатление усилилось, когда я заметил, что молодой человек на остановке украдкой смотрит на скамейку, как будто хочет дать знать сидящему, что все в порядке. Мне показалось, что мужчина бросил ему ответный взгляд. Неужели они следят за Кэрнкроссом, который уже вошел в уборную? Мне следовало переходить дорогу. Я заколебался. На размышления оставалась доля секунды. Идти? Нет. Я повернул направо и пошел вдоль улицы, где, как я знал, имеется антикварный ювелирный магазин. Разглядывая в витрине ожерелья, я размышлял о том, что делать дальше. Может быть, мне все это только показалось и я просто поосторожничал? Не в первый же раз я встречался с Кэрнкроссом на людях. И все же я решил встречу оборвать. Отошел от витрины и направился домой.
Коровин понимания не проявил. Отнюдь. Сам он, как я уже писал, перестал соблюдать основные правила безопасности. Конечно, я не мог с ним спорить и выслушал обидный выговор.
— Что случилось, Юрий Иванович? Испугались чего-то, да? Но ведь это невозможно! За «Карелом» никогда не таскались «хвосты», вы сами мне об этом говорили.
Я подробно рассказал, почему у меня возникли подозрения и даже нарисовал схему, кто и где находился на месте встречи. Но Коровин был уверен, что я испугался.
