По всей зоне ответственности 2-16 в восточном Багдаде люди, казалось, чувствовали себя в большей безопасности — а ведь именно ради этого сюда и прислали американских солдат.
— Межобщинное насилие в Ираке сейчас уже, я думаю, ушло в прошлое, и иракцы могут уверенно смотреть вперед, в будущее, где их ждут мир и процветание, — сказал Козларич тем вечером по радио «Мир 106 FM». — А тем группировкам, что пытаются сотворить хаос, должно теперь быть очевидно, что это у них никогда больше не получится.
Выбор. Буш сделал свой, сержанты сделали свой, Джей Марч сделал свой. Четырнадцать месяцев Козларич делал свой, и к 24 марта, когда батальону оставалось всего семнадцать дней, боевики, похоже, сделали свой.
Да, вооруженной борьбы не избежать, и это печально. Но в этой ситуации необходимо было принимать меры, и меры принимаются.
Джордж У. Буш, 28 марта 2008 года
А потом, 25 марта, за две недели до отправки 2-16 домой, все с треском развалилось.
— Ни хрена себе, — сказал солдат, глядя на то, что показывали камеры слежения вдоль маршрута «Хищники», где все было окутано черным дымом от горящих шин.
— Суки долбаные. Суки долбаные. Суки долбаные, — повторял Брент Каммингз, когда одно за другим приходили донесения о СФЗ, СВУ, взрывах, обстрелах и, наконец, об обнаруженных где-то ста сорока ракетах, нацеленных на Рустамию.
— Они говорят: если это не сработает, перейдут к фазе три, — сказал Козларич, сообщая своему командному составу о перехваченных только что переговорах боевиков, а затем, качая головой, добавил: — Я, на хер, понятия не имею, что это за фаза три такая.
Ситуация, в которой, как сказал Джордж У. Буш, «необходимо было принимать меры», — это именно она и была.
— Здорово работает «большая волна», — с горечью заметил один из солдат.
Но Козларич смотрел на вещи иначе.
— Это война, — сказал он о том, во что вылились четырнадцать месяцев применения стратегии борьбы с повстанческими движениями, и тон его был почти азартным. — Это я умею делать лучше всего. Господи, надо же…
Началось все утром далеко на юге, в населенном шиитами городе Басре. После американского вторжения, начавшегося пять лет и пять дней назад, Басра неуклонно превращалась в жуткое место, где происходили казни, где похищали людей, где исламский закон порой интерпретировали фанатичнее, чем где бы то ни было в Ираке, и виной всему этому большей частью были боевики из Джаиш-аль-Махди, подчиненные религиозному лидеру Муктаде аль-Садру. Даже после прекращения огня, объявленного аль-Садром в августе 2007 года, Басра продолжала погружаться в трясину насилия, особенно после того, как британские силы, отвечавшие за юг Ирака, в декабре отошли на окраины Басры. В конце концов терпение Нури аль-Малики, премьер-министра Ирака, лопнуло. Вопреки советам американских официальных лиц, которые уговаривали его не предпринимать ничего, что нарушило бы относительное спокойствие, наступившее в ряде районов Ирака, Малики отправился в Басру, чтобы взять ее под контроль и показать всему миру, что Ирак способен решать проблемы самостоятельно.
Но вышло не так, как он думал. После шести дней боев сообщали о тысяче убитых и раненых, о том, что боевики ДжаМ отказываются сдаваться, о нехватке воды и еды, о множестве дезертиров из иракской армии, грабящих и поджигающих магазины. В конце концов американские и британские силы начали помогать правительственным войскам, введя в действие дальнобойную артиллерию, и после того, как накал борьбы уменьшился, аль-Садр снова объявил прекращение огня, каждая из сторон провозгласила победу, произошли многочисленные похороны, и наступление, которое начал Малики, выдохлось, не принеся ощутимого результата.
Вот что увидел мир из новостей, но чего он не увидел — это событий в восточном Багдаде, начавшихся с колоссального взрыва на маршруте «Хищники» в ночь с 24 на 25 марта.
— Что за херня? — произнес военный, глядя на то, что передавали камеры слежения. Там, где раньше стояла новенькая, мощная, только что построенная сторожевая вышка, теперь виднелась лишь жалкая куча обломков.
Вышку взорвали, и к рассвету вся зона ответственности 2-16, еще накануне полная жизни, уже была потусторонней территорией: окна магазинов закрыты ставнями, по опустевшим улицам движутся только группы вооруженных мужчин, закладывающих бомбы и устраивающих пожары. Судороги Басры отозвались судорогами на севере, прямо в ЗО батальона 2-16, и, когда аль-Садр отменил прекращение огня, можно было подумать, что жители Камалии, Федалии, Машталя, Аль-Амина и всех прочих пострадавших от войны участков, которые 2-16 пытался спасти, только и ждали за закрытыми дверьми, с автоматом в одной руке и СФЗ в другой, случая выскочить и нанести удар.
Сообщили, что вдоль некоторых участков маршрута «Хищники» СФЗ заложены через каждые пять метров.
Сообщили, что боевики ДжаМ, переодетые полицейскими, захватывают блокпосты.
Зазвучала сирена тревоги: семь ракет — семь взрывов чуть-чуть за территорией ПОБ, у южной стены.
— Ключ к успеху — перехватить инициативу, — говорил сейчас Козларич своим командирам рот, собравшимся в его кабинете, — и забыть, сколько дней осталось до возвращения домой.
Ротные командиры кивали, но все до единого знали, что забыть невозможно. План подготовки к отъезду был утвержден, и об этом было известно каждому солдату. Последним полным днем операций должно было стать 30 марта, до которого оставалось всего пять дней, а потом — окончательная инвентаризация, последние сборы, завершающая уборка — и домой. Дни вылета уже были назначены: первая группа солдат отправлялась 4 апреля, и к 10-му числу тут уже никого не должно было остаться.
— Ну, ребята, что думаете? Какие соображения? — спросил Козларич, но прежде, чем кто-либо успел ответить, вмешался Брент Каммингз: он сообщил, что на «Хищниках» колонна другого батальона, занимавшаяся расчисткой маршрута, атакована с помощью СФЗ. — Кто-нибудь пострадал? — спросил Козларич.
— Неизвестно, — ответил Каммингз.
— Чего я не хочу — это чтобы противник думал, что может, на хер, делать все, что хочет и когда хочет, — сказал Козларич после паузы. — Так, ладно. Завтра выходим за территорию.
Некоторые солдаты, конечно, уже были за территорией: одни страшно нервничали в патрулях, другие сидели в укрытиях на КАПах, которые временами обстреливались из огнестрельного оружия и РПГ, и с течением дня угрозы продолжали возрастать, причем в них чувствовалось что-то целенаправленно жестокое, мстительное, чуть ли не личное.
Школа, где 2-16 организовал было обучение взрослых грамоте, была теперь, по донесениям, превращена в арсенал для нападения на КАП в Камалии.
Строившийся в Новом Багдаде плавательный бассейн был вместо воды наполнен вооруженными боевиками: двадцать человек приехали на машинах, которые, по донесениям, были нагружены бомбами.
Около одного из КАП камера слежения, которая однажды засекла подозрительного человека в поле, куда он, как оказалось, пришел справить нужду, теперь засекла другого подозрительного человека, присевшего у стены с оружием и начавшего стрелять.
— Стреляет, что ли? — спросил один из солдат. — Не срет?
Теперь все, похоже, стреляют, ответили ему.
— Как приятно сознавать, что мы им проводим канализацию, — заметил Каммингз, когда СФЗ не попал в колонну «хамви», но зато повредил магистральную водопроводную трубу. Возник огромный фонтан, некоторые участки Камалии оказались затоплены, начались перебои с водоснабжением, и размягчилась почва, из-за чего новые канализационные трубы кое-где полопались. Год назад, впервые побывав в Камалии и заглянув в яму, где плавал труп, прозванный Бобом, Каммингз сказал, что доброты в Ираке тоже много и что в любом случае надо руководствоваться моралью. «Иначе какие же мы люди?» — спросил он. Восемь месяцев назад, нарушив кое-какие правила, чтобы раненой дочери Иззи оказали помощь в медпункте, и увидев ее улыбку, когда Иззи ее поцеловал, он сказал: «Мать честная, мне ни разу так хорошо не было с тех пор, как я попал в эту дыру». Теперь, глядя на этот фонтан, он сказал просто: — Идиоты. Как я их ненавижу. Тупоголовые мудаки.
— Это эволюция демократии — вот что мы сейчас наблюдаем, — заметил в другой момент, уже поздно вечером, Козларич, пытаясь объяснить происходящее, а на следующее утро, когда он и большинство его солдат готовились выйти с базы, чтобы вернуть себе контроль над ситуацией, он был еще более уверен в правильности этого объяснения.
— Это неизбежно. Все это восстание было неизбежно. Оно должно было произойти, — сказал он, одеваясь. Год назад, рассуждая о том, что будет в конце срока, он сделал предсказание. «Перед нашим отъездом я батальонную пробежку проведу. Пробежку оперативной группы. В шортиках и маечках», — заявил он и показал по карте маршрут: «Плутон», оттуда на «Хищники», оттуда обратно на ПОБ. Оказалось, что именно по этому маршруту он со своими солдатами должен был отправиться сегодня в попытке установить хотя бы относительный порядок, и, надевая бронежилет, еще раз проверяя оружие и боеприпасы, он сказал: — Нам последний бой дает вся эта шиитская компашка. Вот что это такое. Это последний бой Джаиш-аль-Махди, а раз так, мы должны их прихлопнуть. Пришло время. У всех когда-нибудь наступает последний бой. У японцев он был. У немцев он был. У всех бывает последний бой. У этих тоже, и теперь им придет каюк.
