«За провинности» лишали прогулок, книг, передач. Больше года ему пришлось пробыть в одиночке, шесть дней его продержали закованным в наручники. К концу следствия, по его словам, запас «нравственных и физических сил был исчерпан».
В первый год ведения дела усиленно раскручивался так называемый еврейский заговор.
Шейнин тогда «выдал» всех и вся. Эренбург, братья Туры, Штейн, Крон, Ромм, Б. Ефимов, Н. Рыбак — все они якобы вели с ним «националистические» беседы. Вот типичный образчик стиля его показаний: «Эренбург — это человек, который повлиял, может быть в решающей степени, на формирование у меня националистических взглядов». Он обвинял Эренбурга в разговорах о том, что «в СССР миазмы антисемитизма дают обильные всходы и что партийные и советские органы не только не ведут с этим должную борьбу, но, напротив, в ряде случаев сами насаждают антисемитизм», что советская пресса замалчивает храброе поведение евреев во время Великой Отечественной войны, что к евреям отношение настороженное и т. д.
Задачей следователей было расширить круг подозреваемых «еврейских националистов», поэтому от Шейнина требовали показаний даже на Утесова, Блантера, Дунаевского, Шостаковича. В своем письме министру госбезопасности С. Игнатьеву Шейнин писал: «Следователь пошел по линии тенденциозного подбора всяческих, зачастую просто нелепых данных, большая часть которых была состряпана в период ежовщины, когда на меня враги народа… завели разработку, стремясь меня посадить как наиболее близкого человека А. Я. Вышинского, за которым они охотились». Другое письмо он отправил на имя Л. П. Берии: «Вымогали также от меня показания на А. Я. Вышинского».
Впрочем, Шейнин и сам «топил» многих своих сослуживцев. Когда следователь спросил, все ли он рассказал о своей «вражеской» работе против Советского государства, он заявил:
«Нет, не все. Мне нужно еще дополнить свои показания в отношении преступной связи с работниками Прокуратуры СССР Альтшуллером и Рагинским». Называл он и многих других лиц, например прокурора Дорона, профессоров Швейцера, Шифмана, Трайнина.
Безусловно, прессинг он испытывал сильный — и физический, и психологический. Но даже запрещенными приемами следствия нельзя объяснить изощренное смакование им подробностей личной жизни своих знакомых, приведенные в многостраничных протоколах, — вплоть до предметов женского туалета, оставленных в кабинете начальника после визита некоей дамы. Жизнь своих соавторов братьев Тур он тоже «живописал» весьма подробно.
Конечно, следователей очень занимала вся эта «клубничка», но все же они больше интересовались наличием предполагаемого «подполья» в еврейской среде. Через год «еврейский вопрос», видимо, перестал волновать следователей и они взялись за шпионскую версию. В протоколах появились вопросы о его связи с «загранкой», но здесь Шейнин был непоколебим — свою вину в шпионаже и измене Родине отрицал начисто.
Шейнин не возлагал надежд на то, что Прокуратура СССР поможет ему вырваться из тюрьмы. Поэтому он пошел путем, казавшимся ему наиболее эффективным — стал строчить заявления лично первым лицам государства: Сталину, Берии, Игнатьеву, Поскребышеву и другим. Язык у литератора был подвешен неплохо.
В письме Сталину, написанному в июле 1952 г., хитрый Шейнин сообщал: «У меня нет чувства обиды за свой арест, несмотря на перенесенные физические и нравственные страдания.
Скажу больше: тюрьма помогла мне многое осознать и переоценить. И если мне вернут свободу, этот процесс нравственного очищения и глубокого самоанализа даст мне как писателю очень многое. Слишком легко мне раньше удавалась жизнь».
После смерти Сталина многие дела стали прекращаться, но Льва Романовича продержали в тюрьме еще более восьми месяцев. Он резко изменил свои показания, многое из сказанного стал отрицать. Писал многостраничные заявления руководству МВД: «Я „признавал“ факты, в которых нет состава преступления, что я всегда могу доказать. Следователей же в тот период интересовали не факты, а сенсационные „шапки“ и формулировки.
Чтобы сохранить жизнь и дожить до объективного рассмотрения дела, я подписывал эти бредовые формулировки, сомнительность которых очевидна… Я не перенес бы избиений».
Дело было прекращено только 21 ноября 1953 г. Старший следователь следственной части по особо важным делам МВД СССР подполковник Новиков вынес постановление об освобождении Шейнина из-под стражи, его утвердил министр внутренних дел С. Круглов. Так закончилось затяжное следствие.
Бывший председатель Верховного суда СССР А. А. Волин рассказывал автору этой книги о своей встрече с Шейниным после освобождения.
Волин пригласил его в свой кабинет и спросил: «Ну что, тебе там крепко досталось?» «Да нет, меня не били», — ответил он. «Мне сказали, — продолжал Волин, — что ты признался уже в машине, по дороге в МГБ». «Нет, — сказал Шейнин, — это было не так». «Но ты же признавался?», — настойчиво добивался Волин. «Я действительно что то такое признавал, я боялся избиения», — уклончиво отвечал осторожный Лев Романович.
С 1950 г. Шейнин занимался только литературной работой. Выступил организатором движения «Явка с повинной».
Награжден орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды.
Члены международного военного трибунала
НИКИТЧЕНКО Иона Тимофеевич (1895–1968) — деятель советской военной юстиции, генерал-майор. Участник Первой мировой и Гражданской войн. Председателем военного трибунала стал в годы Гражданской войны. Занимал руководящие посты в судебных органах СССР, неоднократно избирался членом Верховного суда СССР.
В июне 1945 г. возглавлял советскую делегацию на переговорах в Лондоне о создании Международного военного трибунала, участвовал в выработке его Устава. Как представитель СССР входил в число членов Нюрнбергского суда.
Среди судей пользовался большим уважением. На процессе его называли «судьей жесткого курса». И. Т. Никитченко корректно, но решительно пресекал попытки подсудимых и их адвокатов извращать истину, задавать свидетелям наводящие вопросы, представлять сомнительные доказательства, затягивать процесс.
Выступал за наказание военных преступников в полную меру их доказанных злодеяний. В Нюрнберге выступил с Особым мнением, касающимся оправдания Шахта, Папена, Фриче, неприменения смертной казни к Гессу, непризнания преступными организациями гитлеровского правительства, верховного командования и генерального штаба вермахта.
Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды.
ВОЛЧКОВ Александр Федорович (1902–1978) — специалист по международному праву, подполковник юстиции. Занимал должности следователя, прокурора. С 1931 г. работал в Наркомате иностранных дел, в годы войны — в Наркомате юстиции. На Нюрнбергском процессе был заместителем члена Трибунала от СССР, получил признание как квалифицированный и принципиальный юрист. В 1960–70 гг. возглавлял Инюрколлегию.
Сотрудники «Смерш» НКО СССР Г. Самойлов и К. Новиков у Дворца правосудия в Нюрнберге
Сотрудник «Смерш» НКО СССР Д. Капелянский
Занимался преподавательской деятельностью, написал ряд работ по международному праву. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, «Знак Почета».
Следственная группа при главном обвинителе от СССР
АЛЕКСАНДРОВ Георгий Николаевич (1902–1979) — специалист в области права, государственный советник юстиции III класса. Участник Гражданской войны. С 1934 г. работал в Прокуратуре СССР на ответственных должностях. С сентября 1945 г. был в составе следственной группы при Главном обвинителе от СССР. В ходе процесса допрашивал Шахта, Шираха, Заукеля, свидетелей. В дальнейшем много занимался организацией розыска и осуждения скрывающихся нацистских преступников.
Г. Н. Александров являлся ученым секретарем Научно-методического совета при Прокуратуре СССР. Ему принадлежат многие публикации по вопросам уголовного права и криминалистики. Он автор книги «Нюрнберг вчера и сегодня» и других произведений, разоблачающих преступления нацистов.
Награжден орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I степени.
ОРЛОВ Николай Андреевич (1908–1970) — специалист в области права, государственный советник юстиции III класса. С 1933 г. работал в органах прокуратуры. На Нюрнбергском процессе входил в состав следственной группы при Главном обвинителе от СССР. В дальнейшем плодотворно трудился в сфере прокурорского надзора за исполнением законов и постановлений по борьбе с детской беспризорностью, безнадзорностью и правонарушениями среди несовершеннолетних.
