В декабре 1796 г. в России была создана служба специальной фельдъегерской связи. Первоначальный контингент Фельдъегерского корпуса почти весь состоял из гвардейских унтер-офицеров, в 1799 г. в списке корпуса числилось 5 офицеров и 80 фельдъегерей. Первым командиром корпуса стал подполковник Н. Е. Касторский. Фельдъегеря неотлучно состояли при государе, в том числе во время перемещений по стране, и были готовы отправиться в любую точку бескрайней Российской империи с высочайшим поручением.
Получила развитие топографическая служба, чьей задачей стало картографирование районов расположения войск и маршрутов их возможного передвижения. Особое внимание уделялось дорогам, связывавшим штабы дивизий и подчиненных им частей. Для обобщения поступавших съемочных материалов, а также подготовки к изданию топографических карт и планов император учредил в 1796 г. чертежную мастерскую, в 1797 г. преобразованную в Депо карт. Известно, что точные карты и надежная связь во многом являются залогом успеха при ведении военных действий или специальных операций.
«Павловская муштра имела до некоторой степени положительное воспитательное значение. Она сильно подтянула блестящую, но распущенную армию, особенно же гвардию конца царствования Екатерины. Щеголям и сибаритам, манкировавшим своими обязанностями, смотревшими на службу как на приятную синекуру <…> было дано понять (и почувствовать), что служба есть прежде всего служба. <…> Порядок и „единообразие“ всюду были наведены образцовые. Ослабевшая струна была подтянута… и перетянута. <…> Петровский дуб был срублен. Вместо него на русскую почву пересажена потсдамская осина, и эту осину велено считать и лучше дуба. <…> Русская военная доктрина – цельная и гениальная в своей простоте – была оставлена. <…> С павловских вахтпарадов русская армия пошла тернистым путем через вейротеровскую диспозицию, пфулевскую стратегию и реадовскую неразбериху – к севастопольской Голгофе»[250].
Наиболее серьезным ударом по передовым методам русской тактической и стрелковой подготовки во времена Павла I следует считать введение в 1797 г. нового Устава, разработанного по прусскому образцу. Это было вызвано преклонением императора перед Фридрихом II, хотя прусский Устав к тому времени устарел на 50 лет. Отсутствие системного военного образования и особенно боевой практики привели государя к недооценке передовых военных идей русских полководцев. В числе причин могла быть и сознательная дезинформация со стороны противников России, направленная на подрыв мощи ее армии. Кроме того, Павел стремился к искоренению порядков ненавистного ему предыдущего царствования, что подогревалось интригами придворных. «Из трех назначений петровской гвардии – политического, воспитательного и строевого – оставлено только строевое»[251]. Даже «разбавленная» гатчинцами лейб-гвардия не стала, как это было при Петре I, опорой трона и коллективным помощником государя.
Соответствовавшая климату и удобная для боя военная форма, введенная Г. А. Потемкиным, была упразднена, вместо нее войска одели в тесные мундиры и обувь прусского образца 50-летней давности. Ненавидя Потемкина, говорившего, что завиваться, пудриться и заплетать косу не дело солдат, Павел I восстановил эти абсурдные для армии элементы. Официально телесные наказания были сокращены, но на практике они применялись в отношении не только солдат, но и офицеров, император лично наказывал провинившихся. Реформы Павла I – проводимые слишком радикально и деспотично, не всегда адекватные требованиям времени, – породили крайнее недовольство в среде российской элиты. Серьезное недопонимание государем роли личной службы безопасности (вероятно, в силу завышенного самомнения) позволило заговорщикам в марте 1801 г. успешно осуществить дворцовый переворот.
В 1797 г. были ликвидированы управы благочиния. Это затрудняло розыск лиц, подозреваемых в преступлениях, или беглых преступников, ограничивалось участие общей полиции в мероприятиях по обеспечению государственной безопасности. Тайная экспедиция, которую в 1794 г. возглавил А. С. Макаров[252], своей функции по охране царствующей особы не выполнила. А ведь первый «звонок» для Павла Петровича прозвучал еще в августе 1797 г., когда части гвардии окружили Павловск и были готовы взбунтоваться. Тогда переворот не произошел только по причине отсутствия у гвардейцев лидера, способного немедленно взойти на престол. Павел, несомненно, понимал, что его жизнь находится под угрозой, и решил обезопасить себя, выстроив новую резиденцию – Михайловский замок. В инженерном отношении замок – совершенный специальный объект: он мог выдержать длительную осаду и противостоять артиллерийскому обстрелу. В девять часов вечера на всех больших улицах Петербурга устанавливались заставы, не пропускавшие никого (кроме врачей). Однако опоры в людях, без которых самые прочные укрепления ничего не стоят, император не нашел! Даже генерал-губернатор Петербурга П. А. Пален[253], которому подчинялась столичная полиция и который ежедневно докладывал государю полицейские сводки, принадлежал к заговорщиком.
Кроме него в заговоре состояли генерал-адъютант императора П. В. Аргамаков, а также несколько генералов, в том числе командиры гвардейских полков: Преображенского – П. А. Талызин, Семеновского – Л. И. Депрерадович, Кавалергардского – Ф. П. Уваров. В группу заговорщиков входило свыше 50 офицеров гвардии. Заговор был организован в интересах и с согласия наследника престола Александра Павловича. Несмотря на то что противники Павла I не проводили агитации среди нижних чинов гвардии и ограничили участие в заговоре гражданских лиц, об их нелегальной деятельности в столице стало известно. За две недели до переворота о нем говорили даже на улицах. Как писал Я. И. де Санглен[254], вечером 11 марта о скором убийстве царя ему сообщил извозчик, т. е. заговор был секретом Полишинеля. По воспоминаниям современников, командир лейб-гвардии Гусарского полка А. С. Кологривов, комендант Михайловского замка генерал-адъютант Н. О. Котлубицкий и полковник Н. А. Саблуков, командир эскадрона конногвардейцев, несшего внутренний караул в замке, также знали о заговоре, но не предприняли мер для его предотвращения. Можно сказать, что в Петербурге имели место два заговора: один (с целью устранения императора) составили конкретные лица, а во втором (заговоре молчания) – состояли все недовольные государем жители столицы.
Единственным, кто предупредил Павла о перевороте, был генерал-прокурор П. Х. Обольянинов[255]. В начале марта 1801 г. император предпринял попытку возвратить из ссылки преданных ему А. А. Аракчеева и Ф. И. Линденера, но эту попытку блокировал Пален: письма Павла, отправленные втайне от последнего, были им перехвачены и предъявлены императору же как фальшивка. После направления вторичных депеш Пален (также секретно) отдал приказ задержать прибывших у городских застав. Усиливавшиеся подозрения государя и возможность репрессий вынудили заговорщиков перенести дату выступления с 15 (день смерти Юлия Цезаря) на 11 марта. В этот день для несения главного караула в Михайловском замке был назначен 3-й батальон Семеновского полка, шефом которого состоял цесаревич Александр.
Перед тем как перейти к действиям заговорщиков, рассмотрим схему охраны царской резиденции. Ее составляли четыре караула. Главный караул – рота Семеновского полка под командованием капитана Пайкера – располагался в кордегардии у парадной лестницы. Вспомогательный караул из 30 солдат Преображенского полка под начальством поручика С. Н. Марина находился во внутренних помещениях первого этажа. Перед кабинетом императора несли службу 30 конногвардейцев под командованием полковника Н. А. Саблукова. Охрану помещений императрицы Марии Федоровны осуществлял караул из 30 семеновцев под командованием поручика А. Волкова. Проникнуть в замок, окруженный рвом с водой, можно было только по подъемным мостам. В ночное время доступ в него имело строго ограниченное число лиц. Однако заговорщикам, принадлежавшим к руководству гвардии и полиции, эти меры безопасности были хорошо известны. Они действовали так.
После состоявшегося днем 11 марта военного парада Пален (как военный губернатор) приказал всем гвардейским офицерам собраться у него и после часового ожидания передал им слова, якобы сказанные Павлом I: «Государь поручил мне вам передать, что он в высшей степени недоволен вашей службой. Каждый день, при всевозможных обстоятельствах, он замечает с вашей стороны небрежность, леность, нерадение к его приказам и общее отсутствие усердия, которых он не может терпеть далее. И вот мне приказано вам объявить, что, если вы совершенно не измените своего поведения, он вас направит в такое место, где и костей ваших не сыщут. Идите по домам и старайтесь в будущем служить лучше»[256]. По нашему мнению, эти слова – элемент психологической обработки гвардейцев. Под их влиянием участвовавшие в заговоре офицеры еще более укрепились в намерении свергнуть императора, а неосведомленные задумались о своей дальнейшей судьбе. Наши предположения основаны на том, что во время парада Павел I не высказал никакого неудовольствия по его поводу, а ведь он не упускал случая устроить разнос подчиненным.
