Проанализировав обширную источниковую базу, А.В. Ганин усомнился в существовании антисоветского заговора. Ученый обратил внимание на тот факт, что многие фигуранты дела «Национального центра» арестовывались по нескольку раз, и выделяет три периода групповых арестов: ноябрь—декабрь 1918 года, февраль—апрель и август—сентябрь 1919 года.
«Самым простым ответом может служить то, что чекисты не смогли разоблачить заговорщиков и отпустили их, — рассуждает А.В. Ганин. — Однако более вероятен второй вариант. Особый отдел ВЧК смог разобраться, кто из арестованных был действительно причастен к подполью. После этого арестованные были принуждены к сотрудничеству с ВЧК и отпущены для внедрения в подполье в качестве информаторов и провокаторов, которые бы подталкивали своих прежних товарищей по борьбе к различным необдуманным поступкам, позволявшим их арестовывать. Непримиримые, которых нельзя было склонить к сотрудничеству, были отпущены… для самого плотного надзора за ними со стороны чекистов, проверки их связей, ареста и выявления других подпольщиков. Но по этим причинам можно предположить, что раскрытие “Национального центра” произошло не одномоментно (как излагается в официальной версии ВЧК), а шло постепенно на протяжении большей части 1919 года. Такая версия объясняет невероятные факты освобождения из мест лишения свободы некоторых видных заговорщиков.
Сомнительно, чтобы чекисты не смогли добиться ни от одного из руководителей заговора признательных показаний. Логичнее предположить, что чекистам было удобнее контролировать известных им московских подпольщиков, которые давно вследствие инфильтрации организации секретными сотрудниками находились под колпаком… Если же организация находилась под контролем ВЧК, трудно представить, чтобы она могла нести сколько-нибудь серьезную угрозу большевистскому режиму. Когда ситуация на Южном фронте обострилась и вероятность вооруженного выступления в Москве на фоне успехов войск А.И. Деникина стала более реальной, были проведены массовые аресты, носившие характер устрашения. Эту версию подкрепляет то, что в список расстрелянных от 23 сентября 1919 года для усиления эффекта были включены участники кронштадского подполья, репрессированные еще в июле, а также то, что генштабист С.А. Кузнецов, расстрелянный по этому делу, был арестован еще 2 июня 1919 года — за три месяца до начала громких разоблачений»{665}.
Следует обратить снимание на сомнение некоторых участников в успехе вооруженного восстания. Н.Н. Щепкин со ссылкой на генерала Н.Н. Стогова отрицал возможность самостоятельного выступления в Москве, а также высказывал сомнение в способности подполья контролировать ситуацию в городе в случае, если его оставят большевики, на что они и не рассчитывали. По оценке начальника штаба полковника В.В. Ступина, военная организация могла рассчитывать на поддержку 200—400 человек{666}.
Возможно, дальнейшие поиски ученых позволят более точно реконструировать картину непростого противоборства ВЧК с «Национальным центром» и другими подпольными организациями.
А мы обратим внимание на характер добытых «Национальным центром» сведений, постараемся выяснить, какую ценность они представляли для командования ВСЮР?
Автор книги «Гражданская война в России» С.С. Миронов пишет о проникновении агентуры в Полевой штаб Реввоенсовета и в окружение Л.Д. Троцкого: «Белые разведчики получали сведения от некоторых сотрудников аппарата Народного комиссариата по военно-морским делам (Наркомвоенмора), среди которых были помощник управляющего делами Реввоенсовета, бывший генерал Бабиков и служащий Реввоенсовета Галунский»{667}. Вот и сводка особого отделения отдела Генштаба Военного управления свидетельствует о добытом агентурой списке членов Реввоенсовета Республики (РВСР). Но заполучить список, который, скорее всего, находился в открытом доступе, большого труда не составляло. Этот документ для исследователей примечателен другим — оценкой личности И.В. Сталина, являвшегося членом РВСР. Лишь против одной фамилии — Джугашвили — сделана пометка: «старый партийный работник, образован, фанатик, необыкновенно энергичен, крайне опасный человек»{668}. Кто дал такую характеристику будущему главе Советского государства исторической науке, пока неизвестно. Не исключено, что один из членов «Национального центра». Свое предположение автор строит на том, что в документе «Сведения о поступлении донесений из «Национального центра» в Москве в разведывательное отделение штаба главнокомандующего ВСЮР» одним из пунктов значится «состав управления Военно-Революционного Совета». К сожалению, по сводной ведомости сложно судить о содержательной стороне документов. Обращает на себя внимание значительный перерыв — со 2 апреля по 12 августа — в получении информации штабом ВСЮР от «Национального центра».
Современники дали невысокую оценку добытым подпольем сведениям. Так, член РВСР С.И. Гусев следующим образом прокомментировал один из документов: «Документ № 2 составлен, т. обр., из сведений штабного и нештабного происхождения. Составитель его работает вне Полевого штаба, на что особенно указывает сильная запоздалость сообщений об оперативных планах.
Предположение, что кто-либо из крупных служащих штаба, имеющий по своему служебному положению возможность добывать материалы из разных отделов, т. обр., отпадает. Это особенно подтверждается малоценностью собранных материалов. Список номерных дивизии не дает Деникину ничего нового, кроме ценных сведений о переброске 22,27 и 21-й дивизий. Оперативные планы слишком запоздали. Сведения о переводе штаба Востфронта в Брянск без объяснения цели непонятны. Единственно ценный материал — это сведения об артиллерии.
По-видимому, в оперативном отделе Полевого штаба и инспектора артиллерии есть не крупные шпионы, б. м., не постоянные, а лишь эпизодически продающие сведения. Кроме того, в штабе есть один-два кулуарных шпиона. Впрочем, возможно, что кулуарные слухи передаются одним из предыдущих шпионов. Запоздалость сведений об оперативных планах в связи с некоторыми фразами, напоминающими отдельные фразы главкома, указывает на возможность получения этих сведений из штаба Южфронта (возможно, и из нашего телеграфа)»{669}.
Невысокую оценку разведданным дал один из обвиняемых по делу «Тактического центра», С.А. Котляревский: «О военных делах на совещаниях чаше всего говорил Щепкин. Сведения у него были довольно анекдотические, и по ним нельзя было заключить, имеется ли в его распоряжении сколь-нибудь точная информация. Я имел впечатление, что он совсем не знал численности Красной армии и ее частей, действующих на Юге и Востоке»{670}.
А вот какие сведения были обнаружены чекистами у лидера «Национального центра» Н.Н. Щепкина: «1) записку с изложением плана действий Красной армии от Саратова, 2) сводку сведений, заключавшую в себе список номерных дивизий Красной армии к 15 августа, сведения об артиллерии одной из армий, план действий одной из армейских групп с указанием состава группы, сообщение о местоположении и предполагаемых перемещениях некоторых штабов, 3) сводное письмо, содержащее подробное описание одного из укрепленных районов, точное расположение занятых батарей в нем, сведения о фронтовых базисных складах, 4) сводное письмо, писанное 27 августа, с заголовком: “Начальнику штаба любого отряда прифронтовой полосы” — “Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения, полковнику Хартулари”. Это письмо содержит общие военно-шпионские данные с описанием отдельных армий, предположительного плана действий Красной армии и сообщение об имеющихся в Москве силах деникинцев, 5) записку, содержащую сведения о кавалерийской армии…»{671}
Судя даже по названиям документов, можно предположить, что собранные для передачи сведения носили отнюдь не безобидный характер. А сколько собранных подпольем ценных сведений по разным причинам не дошло до штаба ВСЮР, вряд ли кто сейчас сможет ответить.
Ссылаясь на мнения офицеров штаба ВСЮР, историк В.Ж. Цветков пишет, что переданные из Москвы разведданные «были довольно отрывочными и противоречивыми и… не соответствовали реальному положению на фронте РККА». Некоторые сообщения из столицы носили пропагандистский характер, далекий от реальности. В частности, утверждалось, что «в красной армии царит полный развал» и «зимней кампании красная армия не вынесет». Например, Н.Н. Щепкин положение в Московском регионе оценивал как катастрофическое и призывал «от слов переходить к делу»: «Всякое промедление грозит гибелью последних следов всякой культуры в городах, особенно в деревнях, все губернии в открытом восстании. Все идет стихийно. При подавлении деревни уничтожаются. Еще месяц, и от средней России останутся пустяки… Москва умирает. Лучшие из населения невольно думают о примирении с большевиками, ибо не видят и не знают, откуда ждать выручки… Необходимо ускорение действий союзников. Каждая лишняя неделя делает освобождение России более трудным»{672}.
