личного состава флотилии летом 1918 года составляла 350–400 человек. Исходя из данного политического расклада, каждая партия использовала свои эксклюзивные методы пропаганды. Тактика эсеров сводилась к акцентированию внимания на острых вопросах внешней и внутренней политики Советской власти. При этом левые эсеры сразу же развернули на судах полномасштабную агитацию. При этом у большевиков было не так-то много возможности для противодействия, в виду тогдашней относительной стабилизации взаимоотношений между этими партиями. Кроме этого, команды расквартированных по затонам судов, находившимся на определенном отдалении друг от друга, что облегчало деятельность левых эсеров, основная политическая тактика которых сводилась к индивидуальной агитации. Кроме этого их идеи были по душе не только балтийцами и черноморцам, но и местным речникам-волгарям. Основным агитационным аргументом большевиков являлся тезис о «кулацких мятежах».
Контраргумент левых эсеров в аспекте дискуссий об аграрных преобразованиях сводился к толерантному отношению ко всему крестьянству. Еще одной социалистической партией на судах Волжской военной флотилии являлись представители анархистов. Численность их была не столь невелика, но сочувствующих было очень много.
Поэтому вполне объяснимо, что процесс создания Волжской флотилии был сильно осложнен радикальным настроением и произволом, как большей части прибывавших матросов, так и местных начальников. Например, командовавший отрядом судов в Казани матрос Трофимовский «расстреливал с каким-то упоением, доходя до расстрела родного брата, захваченного с оружием в руках». Затем тот же Трофимовский с анархиствующей «братвой» на пароходе «Миссури» в течение нескольких недель занимался грабежом населения по берегам Волги от села Богородска до Чебоксар. Впоследствии Трофимовский с дружками стал откровенно бандитствовать, после чего был пойман и расстрелян.
Матросы 1-го Казанского социалистического отряда едва не расстреляли комиссара отряда судов в районе Симбирска Л.Е. Берлина, когда им не понравились какие-то высказывания последнего. Л.Е. Берлина спасла случайность. А некий комиссар Левин «отдавал по телеграфу предписание о расстреле, не зная даже существа обвинения»… Особенно острый характер произвол проявился в Самаре, где городской совет контролировали анархисты и эсеры-максималисты. Впрочем, порой среди матросов попадались люди мягкосердечные и впечатлительные, психика которых не выдерживала увиденных ими зверств. Из материалов Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков: «Лицо, прибывшее из Совдепии, рисует картину жизни в Пензе… Начался красный террор. Было арестовано 156 офицеров и посажено в тюрьму вместе с уголовными преступниками. Последние разбежались, и когда некоторые были пойманы, то выдали офицеров, организовавших будто бы восстание против Советской власти. Все 156 офицеров расстреляны. Матрос, стоявший на посту на месте расстрела, лично передавал, что он не мог перенести картины ужаса и бежал с поста…» Историк военно-морского флота М.А. Елизаров так пишет о ситуации на флотилии и принимаемых начальством мерах: «Рождение красного террора на Волге и жестоких мер поддержания дисциплины в красных частях было, наряду с реакцией на широко практиковавшийся здесь белый террор, в значительной степени ответом на широко распространённую в данном районе анархию и партизанщину, ставшие особенно нетерпимыми в условиях начавшейся широкомасштабной гражданской войны. После сдачи Самары, выступления М.А. Муравьева красные части продолжали терпеть поражения от войск Комуча. По воспоминаниям М.Н. Тухачевского, после выступления М.А. Муравьева, началась паническая боязнь предательства. Из-за партизанщины, распространенности анархических настроений и отсутствия единого центра командования терпели неудачи и образовавшиеся в различных районах волжского бассейна в апреле-июне (в Саратове, Вольске, Самаре, Симбирске, Казани и др.) отряды красных судов. Причины царившей на красных судах анархии во многом были вызваны колебаниями команд, непониманием многими моряками направления, в котором следует повернуть свои орудия ради интересов революции. Армия Комуча создавалась под эсеровскими революционными лозунгами, имела красные знамена и не носила погон. Представления о том, что главным врагом остаются немцы (а, следовательно, надо мириться с чехословаками), были распространены у прибывших на Волгу как балтийских, так и черноморских матросов. Продолжавшая оставаться единой система водного транспорта на Волге из-за образования борющихся между собой очагов власти быстро деградировала в условиях анархии. Колебания прекращались по мере того, как началась поляризация и концентрация вокруг центров белых (Комуч в Самаре) и красных (в Н. Новгороде и Царицыне). При этом местные командиры по обе стороны фронта убеждались, что лучшим средством прекращения колебаний подчиненных, ведущих к изменам, является применение запугивания и методов террора. У командиров-военспецов основания для колебаний были еще больше. Поэтому особенно накаленным был вопрос о военспецах, численность которых быстро росла в результате начавшихся массовых мобилизаций. Накаленность этого вопроса была стимулирована авантюрой М.А. Муравьева, заключавшейся в намерении развернуть фронт против немцев. В результате, с одной стороны, на лицо были многочисленные измены военспецов, с другой – недоверие к ним, дошедшее до дискуссий перед проведением операций – давать ли оружие командирам из бывших офицеров. От красного командования на Волге рядовая масса, склонная видеть основные причины военных неудач не в анархии, а в изменах, требовала террористических мер к военспецам в случае малейших подозрений в причастности их к этим изменам. Этого же требовали и матросы, особенно тогда, когда сталкивались со случаями террора по отношению к себе».
При этом заявленные Н.Г. Маркиным новые требования к дисциплине и выстраиваемая вертикаль подчинения не пришлась матросской вольнице по душе. Дело дошло до нескольких организованных на Маркина покушений анархиствующих матросов-леваков. Анархисты открыто выступили против ужесточения дисциплины и введение на флотилии строгого единоначалия.
В ответ на это Н.Г. Маркин создал на флотилии специальную «переходную роту» для «адаптации» к дисциплине и прохождения в ней испытательного срока поступающих в его флотилию.
Теперь недостаточно проверенные в политическом отношении матросы зачислялись в переходящую роты на испытательный строк. Так, как прибывающих было много, а испытательный срок затягивался, потому что «братва» откровенно не желала перевоспитываться, численность «переходящей роты» временами зашкаливала за три тысячи человек, т. е. была большей, чем вся остальная флотилия. При этом определенная часть матросов, вообще не желала покидать «переходящую роту», ведь в Нижнем Новгороде было куда безопасней и веселей, чем на судах флотилии или в десантных отрядах. Проходящие испытательный срок матросы постоянно пьянствовали в ресторане «Апполо» на территории Нижегородской ярмарки, О том, как боялись матросов и как перед ними заискивали в Нижнем Новгороде понятно из воспоминаний бывшего матроса Волжской флотилии М.С. Кулика «Мы захотели есть, и зашли в столовую. Сели за стол. К нам подошел официант, заговорил: «Почтеннейшие матросики, что желаете?…» Когда заканчивались деньги, матросы грабили прохожих. К богатым нижегородцам они наведывались прямо домой. Так был, например, дочиста ограблен местный промышленник Чеснов.
Бывший матрос-связист флотилии В.И. Баканов вспоминал: «Были случаи, когда морячки самовольно уходили в город, возвращались в казармы нетрезвыми, приводили собой женщин сомнительного поведения и т. п.» Ситуация в данном
