Мы убеждены, что министерство, ознакомившись со всеми документами, которые мы ему только что представили, будет иметь полную возможность свести на нет этот протест, объявив, что если бы какое-нибудь судно под русским флагом приблизилось к берегам Ирландии или Индии с такими же намерениями, какие были у арматоров “Виксена”, то с ним британское правительство поступило бы так же, как русские власти поступили с “Виксеном”»[114].
Если кому-то кажется, что провокации в отношении России придумали вчера и что русским дипломатам только сейчас, в 21 веке, приходится сталкиваться с двойными стандартами, то вот вся эта история с «Виксеном» лишнее подтверждение тому, что ничего нового в отношениях нашей страны с Западом нет. И за последние двести лет ничего не менялось. Даже вот эта попытка апеллировать к голосу разума британских парламентариев — «а если бы у берегов Ирландии или Индии» — очень напоминает то, как мы сегодня пытаемся говорить с Западом. Но как тогда, так и сейчас слышать и слушать Россию не хотят.
Вот характерная депеша русского посла в Константинополе Аполлинария Петровича Бутенева вице-канцлеру Нессельроде, написанная в январе 1837 года:
«Вне всякого сомнения, английское судно, о котором идет речь, открыто было нагружено солью, под солью тайно были положены боевые припасы. Отправлено оно было к берегам Черкесии с заранее обдуманным намерением. Это отправление очень похоже на путешествие лондонских арматоров, к которому поощряли их прошедшим летом с одной только целью — нарушить наши санитарные правила и спровоцировать споры между правительствами.
Уже довольно продолжительное время английская пресса и британские агенты в Турции не перестают распускать нелепейшие, ненавистнические утверждения, подвергая сомнению суверенитет России над народностями Кавказа и возражая против утверждения нашей власти в этой стране; эти толки злонамеренного невежества, я должен, к сожалению, это сказать, подкреплялись часто плохо завуалированными намерениями и поступками английского посольства в Константинополе.
В то же время, различные британские эмиссары были направлены в те места, чтобы возбуждать восстания и раздавать горцам боевые припасы и убеждать их в том, что Порта не отказалась от своих старинных сюзеренных прав над ними и что иностранные державы поддержат их, что черкесские изгнанники, вроде Сефер-бея и другие совсем неведомые, найдут здесь покровительство и поддержку английского посольства, которое пыталось разбудить давнюю ненависть турок убедить их, что Россия никогда не сможет поставить на твердое основание свою власть над народами Черкесии. Так, например, драгоман английского посольства без всяких колебаний серьезно заявил туркам, что фактическая независимость Черкесии накануне своего установления и будет формально признана Англией и другими государствами. Эти происки и инсинуации, как можно было предвидеть, достигли высшей степени, когда совершилось странное назначение г-на Уркарта на пост секретаря английского посла в Константинополе. Эта личность не преминула проявить себя поступками, какие можно было ожидать от автора таких выпадов против России и редактора “Portofolio”. Поссорившись со своим шефом, протеже которого он был, он покинул здание посольства и стал кочевать из одного квартала города в другой; он завязал большие связи среди турок, часто он носит турецкий костюм и имеет вид и повадки скорее тайного эмиссара, чем дипломатического представителя. Я узнал недавно, что г-н Уркарт дошел до того, что придумал с большой экзальтацией как бы национальный флаг для черкесов и хвастался этим так открыто, что Порта была вынуждена запросить об этом драгомана британского посольства.
Не желая вскрывать здесь того, как подобные происки мало согласуются с достоинством великой державы и с общественными функциями ее агентов, я вынужден признать, что политика Англии и Турции не пренебрегает такими средствами для того, чтобы вредить нашему влиянию и нарушить установившееся ныне согласие с Портой. Но я полагаю, что могу с уверенностью прибавить, что, теперь по крайней мере, эта злонамеренность проявляет себя осторожнее, она не так очевидна, потому что, с одной стороны, турки, судя по некоторым фактам, не воспринимают так легко, как раньше, направленные против России инсинуации, а с другой стороны, английская политика сама старается парализовать то зло, которое она хотела бы нам причинить, необдуманно теряя расположение Порты ничем не обоснованными сплетнями, высокомерным неуместным тоном, оскорбляющими происками и бесплодными угрозами»[115].
А тем временем в английской прессе раздувался скандал — в газетах выходили статьи о том, что Англии следует предпринять энергичные действия на Черном море и в Черкесии. В одной из статей автор писал, что горцы, если они получат сотню английских пушек, будут совершать набеги на Тифлис, Ганджу, Георгиевск и что это для них станет «обычным делом». А результатом будет разгром русской армии на Кавказе. Английская пресса также сообщала, что на Кавказ брошены многочисленные корпуса русских войск, что их потери превышают 1 миллион человек, что Британия должна поддержать создание государства «Черкесия».
Кавказские оборонительные линии. Черкесия
Сто пятьдесят лет спустя, в 90-е годы 20 века, те же газеты будут писать о том, что Англии надо поддержать создание на Кавказе государства Ичкерия с Джохаром Дудаевым во главе и свободолюбивые чеченцы имеют право воевать с кошмарной имперской Россией. А Евросоюз обещал ввести санкции против России, если она не прекратит немедленно войну на Кавказе. Тогда же, в 1837 году, в английском парламенте консерваторы заявляли, что Россия не имеет права владеть Кавказом, а свобода торговли в Черном море должна быть обеспечена через присутствие британского военного флота в регионе. Многие и правда всерьез полагали, что дело не в политике, не в желании вытеснить русских с Кавказа, а в торговых интересах Британии. О том, какая была обстановка в Британии, можно судить по этому письму русского посла в Лондоне Поццо-ди-Борго канцлеру Нессельроде от февраля 1837 года.
«Сегодня утром в газетах появились корреспонденции г-на Уркарта — константинопольского любимого агента короля и лорда Пальмерстона (глава МИД Великобритании. — Прим. авт.). Посылаю Вам “Times” и “Morning Chronicle”, в них помещены два письма, написанные, хотя в разных выражениях, но в одном духе. Их главная цель возбудить общественное мнение против нас и уколоть тщеславие и самолюбие нации и правительства. Они направлены против лорда Понсонби (британский посол в Турции. — Прим. авт.), который удалил от себя этого негодяя (Уркарта), и против лорда Дюрэма, хотя последний в них не назван. Какие раздоры и какой скандал в английском посольстве в Константинополе! Интриган низкого пошиба послан для контроля над послом, при котором он состоит, а также и над английским представителем в Петербурге! Прочтите эти письма в вышеупомянутых журналах, и вы будете удивлены. Они появились в печати не без злого умысла, в них порицаются осторожность и бдительность, проявленные при этих событиях, которые изображены так превратно и так подло, что они неизбежно произведут очень дурное впечатление и ими воспользуются, как средством и как аргументами все те, которые хотят нарушить мир»[116].
Русско-британские отношения, конечно же, резко охладели. Пальмерстон категорически отказался принять русские объяснения, он, как и парламентарии, заявлял, что у России нет никаких прав на Кавказ. Действия русских властей в британской прессе назывались грубым произволом, попранием норм, и снова и снова призывали к войне.
Николай I, надо отдать ему должное, реагировал на британскую истерику с железной выдержкой, хотя говорят, что на сообщения из Лондона о реакции Пальмерстона император заметил: «Это война! Страшная война!» Но на донесении посла о разговоре с Пальмерстоном император лично сделал пометку с требованием передать британскому послу, что «…я ни в чем не изменю моего образа действия; что останусь хладнокровным, что я буду защищать наши права во что бы то ни стало». Он приказал привести в состояние повышенной боевой готовности армию и флот, непосредственно Черноморской группировке поставили задачу перебросить русский десант на Босфор и атаковать Константинополь в течение суток после получения распоряжения. И как по мановению волшебной палочки, в Лондоне вдруг стали затихать разговоры о военном вмешательстве в русские дела на Кавказе. Нет, конечно, истерика разом не прекратилась, но градус заявлений сильно упал, как, впрочем, происходит каждый раз, когда Запад видит русскую решимость воевать. Одно дело — дразнить русского медведя и даже пугать, другое дело — вывести его из себя окончательно. Эту разницу в Лондоне понимали уже тогда. Но вот провокации на Черном море не прекратились. Джон Белл, а это был, безусловно, человек отчаянный и дерзкий, настоящий авантюрист, в апреле 1837-го отправился в Трапезунд, где нанял турецкую фелюгу и купил груз пороха на сумму в 5 тысяч пиастров, чтобы летом плыть в Черкесию. О чем тут же узнала русская разведка.
